Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский

мог себе представить – что за «науку» ему могут преподать? И чем этот матерый преступник мог быть настолько обязан тихому и безобидному Васильку, чтобы заботиться о нем, о Карле?

Постепенно мысли узника перетекли на услышанную им в лазарете притчу об ангелах на башнях Литовского замка, и Ландсбергу отчего-то очень захотелось увидеть этих ангелов своими глазами.

Но как их увидишь? Для этого нужно самому забраться на крышу замка или осмотреть тюрьму снаружи, отойдя подальше…

Думал Карл и о завтрашней встрече с братом Генрихом. Вряд ли он услышит от него упреки о попранной чести рода Ландсбергов – при всей своей суровости Генрих искренне любил младшего отпрыска фамилии, Карл знал это! Уехав после расправы с Власовым и его старухой-прислужницей в родовое имение, Карл несколько раз был близок к тому, чтобы рассказать обо всем случившемся Генриху. Склонить голову перед его неизбежным осуждением, попросить совета… Но так и не решился…

Ландсберг лежал неподвижно, не прислушиваясь специально, но машинально отмечая все доносящиеся из коридора через едва прикрытую дверь камеры звуки. Вот глухо брякнул колокольчик на двери отделения для благородных арестантов. И сразу послышались шаркающие шаги одного из двух дежурящих нынче приставников. Что-то бормоча и позвякивая связкой ключей, тот направился на звук колокольчика. «Вот странно, – подумал Карл. – Вот странно: камеры в отделении для благородных никогда не запирались, как не запирались и служебные помещения охраны – зачем же тогда приставники постоянно носят на поясном ремне связки ключей? Чтобы отпереть или запереть двери всего отделения, достаточно и одного ключа… Странно и непонятно».

Без часов о времени суток Ландсберг имел лишь самое приблизительное представление. И лениво подумал, что в дверь отделения позвонил один из канцелярских писарей – те постоянно приносили тюремщикам какие-то бумаги.

Вот через толстые стены едва слышно донесся густой двойной удар большого замкового колокола – звонили к ужину. Стало быть, через полчаса из кухни тюремного замка потянутся по отделениям пары поварских помощников с котлами на палках. Стало быть, солнце уже скрылось, и наступили серые тяжелые петербургские сумерки. Потом большой колокол ударит еще раз, означая время отбоя… Приставники заглянут в каждую камеру, пересчитывая арестантов – вечернего построения с пересчетом в отделении для благородных традиционно не было.

* * *

…Ландсберг проснулся среди ночи, словно кто толкнул его в бок. Свеча на столе почти догорела, ее фитиль плавал в лужице парафина и тихо потрескивал, бросая вокруг отчаянные последние блики. Из коридора не доносилось ни звука – тюрьма спала тяжелым сном.

По-прежнему не шевелясь и лишь открыв в темноту глаза, Ландсберг пытался понять – что его могло разбудить? Такое с ним бывало в Туркестане – под яростный треск цикад в палатку Карла порой проникало явственное чувство близкой опасности. И ни разу это ощущение его не обманывало! Дважды, разбуженный предчувствием, он вступал в ночные схватки с проникшими в лагерь лазутчиками. Еще однажды, неожиданно проснувшись, он успел поднять тревогу перед налетом подкравшейся к лагерю орды кочевников.

Но что могло разбудить его сейчас? Никаких кочевников в Литовском замке, понятное дело, не было, да и быть не могло. Единственную реальную опасность представляли матерые каторжане, да и тех сутки напролет держали запертыми в камерах, выпуская лишь в дневное время на короткие прогулки во двор. В отделении для благородных, насколько мог судить Карл, убийцы водились – но практически все тихие, случайные, по большей части поджигатели и мошенники с недвижимостью, да еще отравители. Представить кого-нибудь из своих соседей, подкрадывающимся с топором, Ландсберг никак не мог.

Тем не менее рядом кто-то был! Чуть повернув голову, Ландсберг скосил глаза на дверь камеры – и тут же обнаружил, что она почти наполовину распахнута. Почти одновременно слух Карла уловил чье-то сдерживаемое прерывистое дыхание. Некто был совсем рядом, за спинкой койки! Позднее, вспоминая эти минуты, Ландсберг припомнил, что не испугался, а подивился неожиданному ночному визиту.

– Кто тут? Что вам угодно, сударь? – кашлянув, спросил он.

И в это самое мгновение какая-то смутная тень метнулась из темноты, кто-то навалился на лежащего Ландсберга, чьи-то руки зашарили по его лицу и груди. Карл попытался стряхнуть с себя напавшего, но атака была слишком стремительной.

– Да кто тут? – успел прохрипеть Ландсберг. – Что вам…

И тут же вопрос сменился хрипом: острое лезвие проникло в верхнюю часть груди, пересекло дыхание. Ландсберг боролся с напавшим, хватал его за одежду стаскивал с себя и одновременно пытался подняться. В ране полыхнула острая боль: убийца дернул за воткнутое в жертву лезвие и теперь уже сам вырывался из цепких рук Карла. Вот он рванулся изо всех сил, затрещала рубаха, которую Ландсберг удерживал мертвой хваткой. Карл попытался вслепую ударить нападавшего, но не попал. Убийца рванулся и бросился к двери камеры, звучно топоча босыми ногами. Его тень на мгновение закрыла дверной проем и скрылась.

От возни и движения застоявшегося в неподвижности воздуха в камере догоравший фитиль свечи, затрепетав, погас. В кромешной темноте Ландсбергу, наконец, удалось выбраться из койки, но тут же ноги его подкосились, и он сполз на пол. В плече и груди невыносимо жгло, теплые струйки крови потекли по телу вниз, к животу.

Чуть переведя дыхание, Карл осторожно нащупал место удара, и тут же понял, что в груди все еще торчит лезвие. Военный опыт тут же подсказал: вонзившийся в грудь клинок пока вынимать нельзя! Это было чревато внутренним и наружным кровотечением. Превозмогая все усиливающую боль, Карл пополз к двери, успев удивиться, что топот убегавшего убийцы не привлек внимания тюремщиков. Один из них обычно сидел у двери караульного помещения – совсем недалеко от камеры Ландсберга. Нынче коридор отделения, скудно освещенный тремя лампами, был совершенно пуст.

Ландсберг открыл рот, чтобы громко позвать на помощь, но из груди вырвался лишь тихий сип. Оставляя за собой кровавый след, он пополз к караулке. Несколько раз Карл останавливался, чувствуя, что теряет сознание. Добравшись до служебного помещения, Карл из последних сил ударил табуретом в полуоткрытую дверь и снова позвал на помощь. Теперь приставники проснулись, чем-то загромыхали, и с револьверами в руках выскочили в коридор. Они, наконец-то, вспомнили про устав, и, держа револьверы наизготовку, метнулись по коридору в разные стороны, поспешно замыкая двери всех камер. Покончив с этим, один из приставников склонился над раненым, а второй, громко свистя, бросился к входным дверям отделения и загромыхал сапогами по лестнице.

Во дворе тюремного замка поднялась суматоха. Вспыхнули факелы, послышался топот сапог и команды дежурного офицера. Ударил медным басом большой колокол. Ничего этого Карл уже не видел и не слышал…