Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции. Том 2-3 - Эжен-Франсуа Видок

Сузанна. Нет солдат?

Адель. Они уехали.

Генриетта. А актер?

Адель. Отыщи его в гробу.

Генриетта. Умер!

Фридрих. Огонь погасает.

Адель. Еще горит (кладет его на уголья). Я зажгу. Решились вы?

Сузанна и Генриетта в испуге кричат, Фридрих бросается к двери, запирает ее в два раза и кладет ключ в карман.

Фридрих. Кричите теперь.

Генриетта (бросаясь ему на шею, тогда как Сузанна хватает его за руки и обливает их слезами). Фридрих, друг мой, умоляю тебя! Разве я уже более не твоя Генриетта?

Фридрих. Чего ты хочешь от меня?

Генриетта. Как, я буду тут умирать перед тобою? И у тебя хватит силы!

Фридрих (с волнением, стараясь высвободиться из ее объятий). Ах, оставь меня… я не могу…

Генриетта. Ты увидишь мой труп.

Фридрих. Мне однако тяжело.

Генриетта. Ты отворачиваешься… не отвечаешь мне, взгляни же на меня, друг мой.

Фридрих (растроганный). Ну что?

Адель (в сторону). Он не выдержит. Как я жалею, что не сделала всего одна.

Генриетта (целуя Фридриха). Ты не хочешь теперь умирать, не правда ли?

Фридрих. Отчего не могу я ей противиться! О, женщины!.. Когда любишь! Но все равно… Я все преодолею, мы не умрем.

Адель. А хлеб?

Фридрих. У нас он будет. Вы слышали о шайке Видока?

Адель. Слишком!

Фридрих. От меня зависит попасть в нее, у меня будет три франка в день, мы их разделим.

Генриетта. Как, ты будешь… О, друг мой, умрем. Теперь я предлагаю это тебе.

Сузанна. Я не отступаюсь.

Адель. Уголья разгораются.

Фридрих. Осторожнее, не сделайте пожара; в доме дети.

Генриетта. Невинные малютки! Не надо их жечь.

Адель. А быть может это было бы для их же блага.

Сузанна. Довольно и нас… Четыре человека! Это не всегда встречается. Напишут в газетах.

Фридрих. Напишут о нас?

Адель. Это заставит говорить о нас в Париже, все-таки утешительно.

Генриетта. И, может, это послужит другим… Как знать?

Адель. Уголья разгорелись.

Сузанна. Можно поджарить быка… Итак, это наш последний день!

Адель. А ведь еще не все сделано… Вы не обращаете внимания! Могут нас увидать напротив; не закрыть ли окно одеялом?

Фридрих. Это лишнее; тут только каменщики. Они на крыше, это так высоко! Притом, кажется, теперь их обеденный час; а при возвращении…

Генриетта. Все будет покончено. Надо закрыть трубу?

Адель. Да, да.

Генриетта (накладывая крышку). Фридрих, прошу у тебя одной милости.

Фридрих. О чем?

Генриетта (подымая чугунную цепь). Женщина никогда не бывает так тверда, как мужчина. Я решилась, но…

Фридрих. Досказывай, мой друг.

Генриетта. Я не надеюсь на себя! Видишь эту цепь… Если я переменю намерение… (Сжимая ему нежно руку). Ты понимаешь…

Фридрих. Я понял… Ужасное положение!

Сузанна. Все готово; что надо делать?

Адель. Ничего… лечь и дожидаться.

(Она бросается на пол. Сузанна, Генриетта и Фридрих следуют ее примеру; двое супругов обнимаются).

Сузанна. Смерть! Если я закрою себе лицо, мне кажется, не так будет страшно… Я ее не увижу… (Она закутывается платком).

Генриетта. Фридрих, закрой мне передником глаза. Свет меня приводит в отчаяние.

Адель. А я хочу его еще видеть.

Генриетта. Я не могу продохнуть.

Сузанна. Мне тошно. Я задыхаюсь!

Адель. А у меня начинает болеть голова.

Генриетта. У меня мозг горит!

Сузанна. Чувствуешь ли ты, так же, как я, испарину, тягость?

Адель. У меня точно повязка на лбу, и такая тяжесть в членах.

Фридрих. Странно, я ничего не чувствую. Это, может быть, по привычке.

Адель. У меня в глазах темнеет; точно на них упала завеса, они отекают; все кружится вокруг меня!

Сузанна. Страшное стеснение в груди.

Фридрих. А я как железный!

Адель. У меня кровь леденеет.

Фридрих. И я их переживу!

Генриетта. Фридрих, друг мой, голова у меня трещит. О, какая боль! Они мне грудь разрывают. Отними эту змею, которая грызет мне сердце!.. Куда ты меня несешь? Кто меня поднимает? Ты?.. Теперь мне лучше, мне хорошо. О, какое наслаждение! Мне легко. Я просто в раю! Прощай, Фридрих, Друзья мои, молитесь за меня.

Адель. Голова моя… о, невыносимая тяжесть! Сердце выскочить хочет. Как оно бьется… Какое головокружение!

Сузанна (катаясь по полу). Они мне разорвут барабанную перепонку со своими молотками… Облако… идет… О Боже… Я не могу его остановить… Душа моя выходит… Помилосердуйте.

Фридрих. Генриетта! Генриетта! (Трясет ее). Ее уже нет, а я!.. Кабы у меня был пистолет или какое другое оружие!..

Он быстро встает и, раскрывши шкаф, схватывает нож.

— Слава Богу! Я могу теперь с ней соединиться!.. Могу заколоть себя! Тут, возле нее… на ее трупе… прольется моя кровь!.. Бок о бок с нею… Тут оно бьется, а бьется ли еще ее? (Он наклоняется и кладет ей руку на сердце). Нет. (Целует ее и направляет лезвие в грудь). Постараемся не промахнуться!

Он готов пронзить себя. Как вдруг послышался шум: «Берегитесь, берегитесь внизу, убьет!» Нож у него выпадает, окно отворяется с шумом, разбитые стекла с треском влетают в комнату, и в то время, как с лестницы поднимается в воздух успокоительный крик каменщика: «Никого не ушибло, не ранило, и никто не умер», огромный кусок штукатурки, выброшенный, как глыба, с покатости кровли, упал к ногам Фридриха.

— Ну, — сказал он, — даже умереть спокойно не дают! (Глядя на Генриетту). Вот счастливица!

Между тем воздух освежился, жаровня перестала пылать своим голубым пламенем, холодный ветер ворвался с силой, от чего уголья разгорелись и искра попала на руку Генриетте. Она сделала движение и стала приходить в себя.

Генриетта. А, гроза прошла! Какой гром гремел! (Мало-помалу оживляясь). Фридрих, это ты? Ах, холодно, у меня ноги, как сосульки… Согрей меня, я окоченела. Затвори же окно, с ума ты сошел?.. Что это за огонь?..