Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции. Том 2-3 - Эжен-Франсуа Видок

Этой ненависти ко всему роду человеческому Адель не может более сдерживать; еще немного, и она перейдет в бешенство. Раздраженная, почти взбешенная, она проходит улицы, площади, перекрестки. Идя без цели и не успев еще очнуться, она очутилась у своей квартиры. Она уже у дверей и хочет войти, но, пораженная внезапной мыслью, возвращается назад, входит в лавку, тотчас же выходит оттуда и снова направляется к дому. Сузанна, караулившая ее возвращение, заметила, что она в необычайном настроении духа; идя навстречу, она расспрашивает ее с беспокойством, Адель отталкивает подругу, не отвечая идет по комнате, ни на кого не смотрит, подходит к окну и хватается за задвижку с конвульсивным движением; она дрожит, вздыхает, топает ногой и рвет на себе волосы.

Сузанна. Да скажи же что-нибудь, Адель; ты нас пугаешь.

Фридрих. Что с ней могло случиться? Она смотрит таким зверем.

Оверньятка (отворяя с шумом дверь). Здесь что ли спрашивали углей?

Адель (сердито). Да, поставьте там. Вам заплатили?

Оверньятка. Я и не спрашиваю. Я и огонь тоже принесла, как вы приказали.

Адель. Хорошо… Вы можете идти!

Оверньятка. Тут две мерки, хорошо отмерено, слышите ли? Когда вам понадобится еще что…

Адель. Или вам еще повторять надо? Сказано, хорошо!

Оверньятка удаляется ворча.

Сузанна. Зачем эти угли? Тебе надо варить что-нибудь?

Адель. Нет.

Сузанна. Ну, так ты с ума сошла.

Адель. Слушай, Сузанна… Выслушайте, друзья мои. Я совершенно в здравом уме; по решение мое неизменно… Я не хочу больше страдать… Это не жизнь, как мы живем… У меня оставалось сорок су. Я их спрятала… нарочно на этот случай… Теперь время пришло… Вот на что я их употребила.

Сузанна. На уголья… Вместо того чтобы купить хлеба!

Адель. Хлеба!.. Как это было бы надолго! Нет, друзья, мне опостылела жизнь… Если вы согласны со мной, то я знаю, что мы сделаем.

Фридрих. А что мы сделаем?

Адель. Мы разожжем здесь жаровню.

Сузанна. А потом?

Адель. Когда она будет достаточно раскалена, мы затворим двери, заткнем все щели и поставим ее посреди комнаты.

Генриетта (плача). Как! Ты хочешь, чтобы мы погибли?

Сузанна. Мы все умрем!

Фридрих. Что ж, вы будете хныкать?.. Адель права; это одно нам остается; верите ли, Адель, я сто раз намеревался предложить вам это, но все видел вас такой неустрашимой во всем и сказал себе: мужчина не должен первый давать подобный совет. Но от участия я не отказываюсь.

Генриетта. И ты также!

Фридрих. Когда нет более надежды… Я являлся к подрядчику над чисткой улиц, хотел быть метельщиком, чистильщиком сточных труб; хотел чистить отхожие ямы. Нет для меня места! Предлагал даже живодерам работать за полцены. Нет места! В Клиши, на белильной фабрике, где люди мрут, как мухи, и то нет места! У меня спрашивали аттестат. На зеркальном заводе, где отравляют ртутные пары, и там нет места! Надо протекцию. В гавани, для разборки судов в канале, для возки тачек с землекопами, я тоже не имел успеха. Нельзя не содрогаться при мысли, что каждый день так отказывают. В больнице, в Валь-де-Грас, где требовалось сменять больничных служителей, меня не приняли, потому что я не был рекомендован доктором. Мне говорили, что версальский палач нуждался в помощнике…

Генриетта (с ужасом). И ты хотел предложить себя!

Фридрих. Успокойся, и не подумал… Это только сказано в доказательство, как трудно нынче найти что-нибудь. Более трехсот лиц добивались этого места… И меня, освобожденного преступника, конечно, ни за что не приняли бы… Без меня было бы кого выбрать… Кабы я попытался, то только бы к своему стыду… И вот, когда дошел до этого!..

Генриетта. Ну, у меня отлегло от сердца.

Сузанна. И у меня тоже.

Адель. Я боялась…

Фридрих. Мне — сделаться лакеем палача!.. Вы меня все-таки знаете, Адель… Всякая другая профессия, почему нет?.. Но чтобы дойти до этого… Скорее копать колодцы. Словом, все мы под несчастной звездой. Только Адель нашла лекарство.

Сузанна. Хорошо ее лекарство!

Фридрих. Что же делать! Ведь вот тебе обещали дать штопать чулки, у тебя было бы несколько су, и мы на них бы пока прожили. Когда ты пошла за ними, что тебе ответили? Что ты была в остроге, и тебе нельзя доверить работы.

Сузанна. Какое несчастье!

Генриетта. Мы могли бы снять палатку и торговать.

Фридрих. А что продавать? Чтобы нас схватили… Разве есть у нас дозволение? Его надо купить, а также нужны деньги на товар, хотя бы то был трут. За что вам дадут его? Не за мою ли бороду?

Сузанна. Я хочу публиковаться в листке объявлений, хоть ходить за детьми…

Фридрих. Листок объявлений! Хорошо тоже, нечего сказать; если у тебя есть какой грош, снеси им, они возьмут его с удовольствием. А затем такую, как ты какие хозяева захотят взять? Положим, что возьмут, но рано или поздно они узнают, кто ты; если случится воровство в доме, кого обвинят? Тебя! А воровать будут, потому что воруют безнаказанно там, где есть освобожденные из острога. Они тут — все на них падает… Чем более я размышляю, тем более нахожу, что самое лучшее для меня, как и для вас, это покончить…

Сузанна. Он не отступается от этого!.. О, лучше бы я ее оставила броситься в воду!..

Генриетта. Если она решалась топиться, это ей ничего не стоит…

Адель. Неправда… мне это стоит; я солгала бы, сказавши противное… Это мне много стоит… Ничего нет дороже жизни; надо было мне очень ею дорожить, чтобы сделать все то, что я делала… чтобы вытерпеть, что я вытерпела. Какие у вас ресурсы… также как и у меня? Если бы вы были моложе, вы могли бы торговать собою; да и это что за участь? Пример перед вами… Я была хороша собой, можно сказать без хвастовства, и куда меня это привело?.. На нашем месте нельзя колебаться… Или вам нравится лучше умирать с голода?.. Вспомните ночь, когда я пришла с солдатами; чего вы натерпелись… Теперь уже солдат нет…

Сузанна. Нет солдат?

Адель. Они уехали.

Генриетта. А актер?

Адель. Отыщи его в гробу.

Генриетта. Умер!

Фридрих. Огонь погасает.

Адель. Еще горит (кладет его на уголья). Я зажгу. Решились вы?