Владетель Мессиака. Двоеженец - Ксавье де Монтепен

Он вынул из кармана табакерку и понюхал.

— Вот славная вещица! — воскликнул Иволга.

— Да, недурна, я купил ее недавно, и, признаться, заплатил за нее порядочную сумму. Не желаете ли понюхать?

— Благодарю. Какой у вас чудный табак!

— Иволга взял золотую табакерку и передал ее остальным. Когда табакерка обошла круг, плут взял ее опять и, переменив на свою, отдал провинциалу, который, не взглянув даже, положил дешевку в свой карман.

Стаканы были снова наполнены вином. Пробило девять часов.

Помещавшийся прямо против двери Фламель, вдруг побледнел, переменился в лице и прошептал:

— Это он! Что, если он меня узнает? Да разве это возможно? Он меня видел всего раз в жизни и то почти впотьмах… С тех пор я так переменился…

Дверь таверны отворилась, и вошел элегантный джентльмен. Это был маркиз де Салье.

Гимблета, увидав его, быстро побежала навстречу.

— Скажите, пожалуйста, — обратился к ней маркиз, — здесь ли остановился молодой приезжий из провинции?

— Вероятно, вы спрашиваете вон того господина, — ответила Гимблета, указывая на Фан-Авена.

— Этого самого… благодарю вас!…

Виконт, услыхав голос друга, подошел к де Салье и поцеловал его в обе щеки.

— Наконец-то и вы попали в Париж, любезный виконт! Ну, как ваше путешествие.

— Великолепно… судьба мне благоприятствует… Я приехал сюда с час тому назад, а время для меня пролетело быстро, как минута, и все благодаря любезному приему этих господ.

Маркиз взглянул на важных господ и сразу догадался, что это за гуси.

«Мой провинциал попал в дурное общество, — подумал он. — Вероятно, тут немало подтрунили над ним. Надо будет поскорее удалить его от них.

— Маркиз, — продолжал тем временем виконт, — позвольте представить вам эту знатную молодежь… моих друзей…

— Не нужно! Совершенно не нужно! — перебил его маркиз. — Я не желаю с ними знакомиться, пойдемте со мной!

— Как? Разве мы ужинаем не здесь?

— Пойдемте ужинать ко мне. Взяли ли вы здесь себе номер?

— Нет еще.

— Тем лучше!… Вы остановитесь в другом месте… У меня есть на то важная причина… после я вам все объясню… Пойдемте.

— Я вас оставляю, — сказал виконт, обращаясь к плутам. — Прощайте, мои друзья! Надеюсь, мы скоро увидимся…

Он хотел было подать им руку, но маркиз уволок его от греха подальше.

Едва дверь затворилась, как Рысь, Стальная Проволока, Купидон и Иволга громко захохотали.

— Господа, — глумливо сказал Купидон, — не желаете ли понюхать из табакерки виконта де Фан-Авена.

— Теперь четверть десятого на фамильных часах Фан-Авена, — хохотнул, в свою очередь, Рысь. — Время отправляться к кондуктору за багажом от имени Фан-Авена.

— Я пойду с тобой, — сказал Стальная Проволока, — а дорогой забегу к нашему жиду Самуилу и продам ему эту чудную бриллиантовую булавку из жабо виконта де Фан-Авена… Пойдем с нами, Иволга?

— Нет, я останусь здесь с Фламелем и Купидоном. Посчитаю на досуге золотые монеты из кошелька виконта де Фан-Авена…

— Вот попался пижон-то, славно мы его общипали, — радовался Рысь. — Налейте-ка мне поскорей еще стаканчик, да пора и в путь…

Рысь и Стальная Проволока вышли.

Фламель облокотился на стол и закрыл лицо руками. Он ничего не видел и не слышал, что происходило вокруг.

— Что это ты такой мрачный? — спросил его Иволга.

— Почему мрачный? Разве люди, подобные мне, могут быть мрачными?

К столу подошла Гимблета и, наклонясь к Фламелю, шепнула:

— Дама, вы знаете, эта итальянка, что в седьмом номере, просит вас зайти к ней…

— Хорошо, иду!

Фламель со служанкой поднялись по лестнице и вошли в длинный коридор, по обеим сторонам которого были пронумерованные двери. Подойдя к седьмому номеру, они остановились. Фламель постучался.

— Войдите! — послышался мягкий голос.

В комнате стояли большая кровать с пестрой занавесью, стол с принадлежностями для дамского туалета и несколько стульев.

Горевшая на столе лампа тускло освещала комнату. Виола Рени сидела в большом старом кресле, лицо ее было по-прежнему закрыто вуалью.

— Вы звали меня, сударыня? — сказал Фламель. — Чем могу служить: пером или шпагой?

— Жерар де Нойаль, — прошептала Виола Рени, — так ли должна была я вновь встретиться с вами…

— Вы знаете мое имя, сударыня? — спросил с удивлением Фламель.

— Посмотри на меня, Жерар, — сказала незнакомка, поднимая вуаль, — и ты больше не станешь спрашивать, знаю ли я тебя…

Глава X

СЧАСТЬЕ И ЛЮБОВЬ

Увидев лицо незнакомки, молодой человек воскликнул:

— Хильда! — Это ты!… Неужели ты!…

— Отчего же ты не узнал меня раньше?… Разве сердце ничего тебе не сказало?

— Сердце? Оно давно зачерствело! Впрочем, теперь ты заставила его шевельнуться! Ты прекраснее, чем когда-либо… ты так хороша… ты можешь свести с ума!…

— Неужели? — улыбнулась молодая женщина.

— Ты прекрасно знаешь это сама! Дай руку, приложи ее к моей груди, и ты услышишь, как сильно бьется мое сердце.

— Как ты переменился, Жерар!

— Да, и до такой степени, что подчас я сам себя не узнаю.

— Как ты, вельможа, мог пасть так низко?

— Что подружился с мошенниками, служу за деньги своей шпагой или пером? Ты не можешь этого понять, не правда ли? Ничего здесь нет странного: надо жить… делаю, что могу… а раз попавши в грязь, уже из нее не выйдешь…

— Расскажи мне о твоей жизни, Жерар?

— Для чего же? Не надо!

— Прошу тебя…

— Грустные воспоминания!… Но ты приказываешь, и я повинуюсь… по старой привычке, Хильда! Впрочем, рассказ мой будет краток… Ты, вероятно, забыла наши прежние мечты?…

— Какие?

— О богатстве и величии! Как мы были глупы! Верить в алхимию! Теперь это смешно и грустно! Потратить все свое состояние, сыпать настоящее золото, гоняясь за химерой, фантазией, называемой философским камнем! Но я не сожалею, потому что в то время ты меня любила! Спустя год после той ужасной ночи, когда яд и огонь вооружились против нас, мы прожили все, что я получил с проданного мной имения. Мы остались без всего, даже без надежды… Твоя любовь ко мне охладела… ты скучала в нашем домике, куда мы с тобой скрылись… Я же по-прежнему любил тебя. Однажды вечером я украдкой отправился заложить последнюю ценную вещь. Вернувшись, я нашел дом пустым. Ты скрылась, скрылась, даже не простившись со мной…

— Простил ли ты мне это, Жерар?

— Да… Но не скоро… А! Как я проклинал тебя в то время! Я плакал, рыдал… Потом успокоился. Пришла бедность, и ты скрылась… Ничего нет естественнее… понятнее…