Море имен - Ольга Онойко

Алей прикусил губу.

Дорога была тягостной. Великий князь не отпускал Алея от себя – беспокоился, хоть и не показывал виду. Ирсубай ни на шаг не отставал от Улаана-тайджи, а Летеновы бояре старались держаться поближе к князю. Грозно топорщились седые бороды, неласково смотрели светлые глаза, когда русичи косились на пленных татар. Алею становилось оттого порой страшно, порой стыдно, а порой – нервный смех разбирал его: кажется, нерусью его до сих пор обзывал только Полохов и только потому, что знал слишком много ненужных и бессмысленных вещей, в частности, об Алеевом происхождении. Азиатская кровь еще заметна была в Ясене, в детях его осталось этой крови всего четверть. Пускай волосы темные и жесткие – а профиль у Алея славянский. Глаза… и что? У Инея глаза скошенней и уже, чем у старшего брата, а Иней все равно русский мальчик. Листва – котел народов. Трое бывших одноклассников Алея числили себя в скинхедах, и все трое в школе набивались к нему в друзья. Грохот Синин, отец Торопа Чернышова, еще возил их на дачу на своей машине, пока дача не сгорела…

Алей упросил Летена отправить людей, чтобы разыскать в ордынском полоне Саин, и ее искали два дня, расспрашивали, обещали награду, но так и не нашли. Даже вести о женщине, сражавшейся как воин, не принесли. Алей думал о ней. Пускай Саин любила не его, а того, в чьем теле он оказался, но она, такая искренняя, смелая и преданная, не заслуживала смерти… Он вспоминал слова проксидемона о книге. Если это правда, то книгу можно найти, прочитать? Но нельзя же описать в книге судьбы тысяч людей. Где-то там, в неведомом тексте, Саин упомянута в паре строк, а здесь она стала настоящей, живой… потом – мертвой…

После виселицы Алей почти не смотрел по сторонам: ехал, уставившись на золотую стрелку между конских ушей, плел косички в гриве. Жеребец, послушно следуя за конем Летена, переходил на рысь и возвращался на шаг, опять поднимался в рысь. Тянулись вокруг леса, поля, реки, показывались вдали деревенские избы и пасущиеся коровы – все то же, что видишь из окна электрички, выезжая с Савеловского или Белорусского. Только медленнее. Мало-помалу обоз таял: расходились пешие ратники, возвращались по домам – под Рязань, под Владимир… Оставались дружинники и те, кто шел в Москву. «Туристический маршрут, – думал Алей с глухим раздражением, – Золотое Кольцо».

Конец его собственного пути отодвинулся в неизвестность. Будущее сулило новый труд и риск. Алей гнал от себя лишние мысли. Но порой воля его слабела, и тяжелые чувства одолевали его. Алей скучал по своей работе – по монитору и клавиатуре, по строчкам кода, по проекту, который наверняка уже закончил Джипег. По зеленой лодке Ялика и реке запросов. По менеджеру Осени. По толкотне в метро и пробкам в час пик. Далеко, слишком далеко, в иной Вселенной через семьсот лет… «Я разыщу Инея, – говорил себе Алей, – и мы пойдем домой». Как бесконечно далек стал час возвращения! Смутен, даже не вообразить его толком. Алей вспоминал приказ Воронова и пытался исполнить: вновь и вновь принимался за предельный поиск, определяя местонахождение брата. Вскоре ассоциативные цепочки стали повторяться: стартуя с мальчика на вороном коне среди золотых злаков, Алей выходил к образу Великой Степи, беспредельной и продолжающейся в мириадах параллелей, а от нее следовал по связке противоположности к иному образу – серебряному и зеленому лесу Старицы, маленькому закольцованному мирку, прекрасному, как шкатулка. Поначалу Алей думал, что его уводит в прошлое: рассказывал же Иней ему о том, как они с папой путешествовали по берегам Реки Имен. Потом Алей стал утверждаться в мысли, что в этой параллели брата уже нет. Отец увел его. Поиск надо начинать заново и делать это из Старицы – только так можно найти человека в другой параллели.

Воронов не спешил. Государь возвращался в свою столицу. Дела ждали. Поднимая взгляд, Алей видел то широкую спину великого князя над крупом коня, то резкий грубый профиль совсем рядом… Он почти не разговаривал с Алеем. Как будто забывал об истинной своей личности, оставаясь только Великим князем Московским; отдавал приказы, вершил скорый суд, порой, отъехав в сторону, внимательно выслушивал бедно одетых людей на простых конях, которые после этих бесед мгновенно исчезали, растворяясь в окрестных лесах и болотах.

От Летена исходило ощущение надежности и мира. Ему повиновались беспрекословно, он все держал под контролем, никто не оспаривал его власти. Грозная потаенная сила его, та, что уподобляла его термоядерному реактору или пробуждающемуся вулкану, сейчас дремала в покое. Сытый лев на припеке, победоносный маршал на даче, Летен Воронов в отпуске. Алей думал об этом и грустно усмехался.

Еще он думал о том, что для Летена совладать с проксидемоном оказалось так же просто, как для админа Васи. Летену, по сути, вообще не пришлось переламывать злую волю Эна или пытаться перехитрить его. Демон подчинился ему сам, чуть ли не с радостью. Конечно, он преследовал собственные цели: хотел столкнуть лбами Летена и Ясеня и посмотреть, что получится. Но интуиция подсказывала Алею, что дело не только в этом. Дело в масштабе личности. То, что давалось Алею ценой огромного напряжения и риска, Летену было легко. И это распространялось не только на отношения с сервис-программой. У Воронова было все, чтобы стать Якорем. Наверняка для кого-то он уже был Якорем – для Мая и Корнея, например…

И мысли Алея возвращались к отцу.

В пластичном вымышленном мире Летен несмотря ни на что одержал победу. Но сверхъестественные области не были ему доступны. Он не мог взяться за вселенские верньеры и подкрутить их – а Ясень мог. Что дальше? Алей знал, что отец не отступит. Ясень Обережь не сдается. Он хочет, чтобы Алей довел его до Последнего моря.

И здесь Алей переставал что-либо понимать.

Ему еще не удалось дойти даже до Реки Имен. Пусть рано или поздно удастся. Почему папа считает, что Алей способен дойти до Моря? Если даже у почти всемогущего Ясеня не получилось?.. Или дело в Полохове? Вася мог подставить плечо? Но и сам полубог Вася о Море только грезил, а Ясеня просто боялся. Нет, искать ответы следовало не здесь.

И все сильнее Алей хотел возвратиться – уже не домой, а в Старицу, чтобы начать новый поиск, выйти к Реке, поравняться с отцом и одолеть его на его поле. Это был единственный выход – и это был очередной вызов, которого Алей Обережь не мог не принять.

…Дня через три они услышали перезвон колоколов. Алей понятия не имел, почему звонят, но воины приободрились и разулыбались. Прислушиваясь к их разговорам, Алей понял, что звон праздничный и доносится из монастыря. Там ратников ждал отдых и отличная кормежка. Названия монастыря Алей не разобрал.