Паутина удачи - Оксана Демченко

– Двигайтесь, она уже все усвоила, – приказала Фредди из темноты за костром.

– Кажется, в «Снегурочку» играют, – предположил догадливый Бризов. – Рановато, до весны еще ого-го…

За костром завизжали на два голоса, оглушая и подзадоривая самих себя. Разбежались – слышно, как хрустел снег под ногами, – и прыгнули. Шарль закашлялся, подавившись заготовленным вопросом к Бризову. «Сушеная рыба» была краснощека и очень весела. Она гордо проверила подол платья, не дымится ли, и обернулась к Люсе. Нет, я могла поверить, что франконка прыгнет. Но тихоня Люся…

– Я точно вижу то, что, как мне кажется, я вижу? – окончательно запутал себя Шарль.

– Пошли, я тебя представлю маме, – предложила я. – Она всех тут кормит и расселяет.

– О да, – нашел Шарль новую точку опоры для рассуждений, глядя на маму Лену. – Жена мага. В Арье принято усовершенствовать подруг. Но это наиболее удачный вариант из всех знакомых мне. – Он с долей скептицизма усмехнулся: – Бэкки, ты так хорошо рассказала мне о важности сохранения собственного лица, но твоя мама – сюр-иллюзионный шедевр. Ее ведь полностью вылепили из магии, так?

Мама расслышала обрывок фразы. Обернулась к Шарлю всем корпусом, возмущенно хмыкнула, глядя на него снизу вверх, но и в таком положении уничтожающе и даже испепеляюще.

– Гляньте, будто мало было в доме кобеляк безродных-голодных, так нет, еще одного притащили! Иллюзии он наблюдает. В этом доме я создаю иллюзии. Вон Колька мой. Видел бы ты, из какого тощего заморыша я это бисово отродье до человека выхаживала и откармливала. И пусть только попробует хоть один волос переколдовать. Живо отучу. И не охай, извиняться тебе пока не за что. Ренку не обидел – уже молодец. Рена, отведи его на кухню и накорми, мы следом будем.

– Что празднуем сегодня?

– Тятя утром сделал Люське предложение по всей форме, – мягко улыбнулась мама. – После обеда их уже поженили, так что теперь у тебя есть законная бабушка.

Я обежала вокруг костра, чмокнула деда в щеку, погладила по плечу Люсю, которая с ужасом смотрела на огонь и пыталась понять, как же это ее убедили прыгнуть. Мари высмотрела Шарля и потащила меня назад, к своему бывшему ненавистному начальнику, на ходу выясняя, он ли это. Я от нее отделалась, спровадив к Рони. Нечего смущать человека, он и так в нашем обществе снова скукожился и норовит ускользнуть в тень и спрятать лицо. Отвернулся, пошел к дому один, не дожидаясь меня. Догнать удалось уже в мастерской.

– И вся она натюрель? – потрясенно уточнил Шарль про маму.

– Полностью. Папа говорил еще в ремпоезде, где они познакомились, что его жена – самая рыжая и красивая женщина на свете.

Шарль задумался. Мы молча прошли кабинет, коридор, я усадила его у стола и обеспечила ужином. Шарль скушал, не проронив ни слова.

– Бэкки, меня отправляют на каторгу в поезд, где есть такие вот женщины? – снова уточнил он и пошевелил бровями. – Дикая страна. Не мог представить себе более нелепого наказания. Спасибо, что посодействовала в его обретении.

– А могу я попросить тебя кое о чем подумать на досуге?

– Да.

– Шарль, за последние лет восемьдесят ты единственный, как утверждает ректор Юнц, джинн, пойманный живым и сохранивший рассудок. Попробуй решить для себя: а стоит ли существовать вашему тайному ордену? Мне кажется, ты должен об этом подумать.

– А мне кажется, что ты не утратила удачу, просто она как-то странно изменилась, стала неявной, – отметил Шарль. – Но не ослабла, скорее наоборот. Я буду усердно думать, Бэкки.

Больше мы не разговаривали наедине. Его то и дело о чем-то расспрашивали маги, с ним беседовал папа, приезжали дознаватели тайной полиции. А еще его донимал, к взаимной радости, Фредди-старший. И мама тоже: она вынудила-таки изложить ей секрет производства конфет, подробно и с последующим показом на практике. У меня дел оказалось не меньше. С Мари я учила франконский для сдачи зимнего экзамена, она в свою очередь нуждалась в простых пояснениях по теории работы двигателя внутреннего сгорания и иных систем автомобиля, чтобы оценить степень новизны и потребность в патентной и иной защите. Вместе мы ездили на рынок и купили Шарлю добротный тулуп, теплое шерстяное белье, шапку, валенки – много важного для выживания на севере.

Три дня спустя он покинул наш дом. Тихо, он так и просил. Бризов взял извозчика и ждал возле забора соседней усадьбы. Джинну было больно отрываться от нашего дома, уютного, хоть и несколько безумного, и обретать подобие своего ужасного одиночества… Потому что после шума особняка фон Гессов все вокруг сплошная холодная, заснеженная пустыня, Шарль сам так сказал.

Было утро, снег казался розовым с прожилками желтизны, как пенка на топленом молоке, стоящем у огня, в устье печи. Шарль, совсем не напоминающий прежнего джинна, в теплой одежде и мохнатой шапке, хрустел по целине, вытаптывая первый с ночи след.

Я нарушила договоренность «не провожать» и догнала его у изгороди:

– Слушай, ну нельзя так. Ты опять станешь хандрить.

– И как же надо? – удивился он, и в глазах убавилось тоски. Одному уходить трудно.

– Шарль, – я сделала паузу и прочувствованно вздохнула, – поцелуй меня.

– Опять? – весело ужаснулся он.

Выйдя в пролом заборчика, джинн шагнул в сторону, за уцелевшую и даже не поврежденную секцию, и подмигнул мне:

– Здесь я в относительной безопасности, как полагаешь? Я сам почти уверен. И могу спросить: зачем теперь?

– Чтобы я могла от всей души махать тебе вслед, пока не замерзну окончательно. И чтобы ты знал, что о тебе здесь помнят, – это очень важно в дальней дороге. И на новом месте важно, там будет непросто налаживать жизнь. Но я в тебя верю.

Он серьезно кивнул. Глаза у него удивительные. Огромные, черно-фиолетовые, волшебные. Я их видела, даже когда прикрыла веки. И вслед махала, точно как обещала: до полного окоченения руки со снятой варежкой и даже еще чуть-чуть… Я очень хотела, чтобы ему повезло в его новой жизни. Все-таки он – моя первая любовь, а я – птица, которой он не решился сломать крылья.

Глава 11

Либертэ на восточный лад

Как жаль, что из всех птиц удача менее всего похожа на попугая… Не повторяет слов и не ценит тепла уютной неволи. Радует лишь то, что при должном усердии направленной селекцией можно попытаться вывести даже у птиц весьма специфические породы, полезные и удобные.

«Всякая жизнь человеческая есть путь, преодолевающий много миров. Он начинается в нашем младенчестве, бессознательном и счастливом своею простотой. Он пролегает через детство с его первыми победами и ошибками, с его учителями истинными и ложными. Путь ведет нас, если мы не рискуем сами его выбрать. Но этот человек всегда выбирал сам.