Паутина удачи - Оксана Демченко

– Благодарствую, барыня.

Это я барыня? Дожили…

Семен соображал быстрее моего. Поймал служивого на выходе и уточнил, не искали ли нас. Искали, час назад приезжал курьер от самого начальника тайной полиции. Велел ни в чем не чинить препятствий и дозволить сколь угодно долгое пребывание, хоть до утра.

– Ужином-то не побрезгуете? – неуверенно предложил охранник. – Каша с мясом у нас, компот, готовится все тут, вкусно. Ну мусье-то не ест уже который день. Даже обида пробирает.

– Не побрезгуем, – оживился Семен.

– Так я стол прикажу, табуретки тоже, – засуетился охранник.

Он бережно обнял миску с конфетами и ушел.

Мы чинно поели. Шарль даже получил салфетку, которую гордо постелил на колени. Маркиз – что с него взять, происхождение сказывается. Тошно ему по-свински питаться, в грязном ходить и под замком пребывать. Ел он жадно, явно наверстывая за прошлые дни голодного упрямства. То и дело косился на нас, проверяя, не ухмыляемся ли мы тайком над его внешностью. Удивительно, насколько может человека донимать такая незначительная, особенно для мужчины, деталь, как отсутствие волос…

Потом мы делали вторую порцию конфет, уже втроем. Мне доверили украшение, а Сёма самозабвенно заполнял формочки начинкой, то и дело негигиенично проверяя температуру сладкой массы пальцем и облизывая его. Остатки шоколада Шарль превратил в большой плоский узор в три оттенка, вышло очень красиво. Мы выпили еще по чашечке чая, подарили остывший, затвердевший торт-узор охране. И почти сразу в коридоре возник уверенный стук подкованных сапог. По тому, как звонко щелкнули каблуки полицейского у дверей, я сразу угадала: это за нами.

Евсей Оттович лично прошествовал в камеру, неопределенно махнул рукой, удаляя охрану и оставляя нам право сидеть. Изучил конфеты, чай, Шарля в льняной рубашке.

– Рена, я тобою доволен. Теперь он похож на человека, даже смотрит по-живому. Одна беда, он еще не знает, какую ты ему придумала казнь. Я твое письмо получил через Рони и прочел, мне показалось занятно. Даже с Платошей обсудил. – Евсей Оттович подмигнул оцепеневшему джинну: – Продал тебя за триста целковых. На этой неделе такой ценник на франконцев. Сейчас Юнц человека пришлет, оформим магическую привязку тебя, путейское ты имущество, к твоему конвойному. Трое суток сударь Шарль будет отвечать на вопросы ректора и иных магов. Потом отправится на север. Десять лет полезного труда…

– А суд? – поразился Шарль нашей простоте решений.

– Ты еще адвоката потребуй, – возмущенно стукнул кулаком по столу Евсей Оттович. – Умник! Мари уже зудела над ухом про суд. Я спросил ее, в каких странах есть закон о правах джиннов, – сразу скисла… В общем, отдал я тебя на воспитание в систему Потапыча. Или сдохнешь, или от дури своей излечишься.

Когда в дверях появился Бризов, я ничуть не удивилась. Вид у конвоира был преотвратный. Он уже много раз жаловался, что приходится работать с тайной полицией, что конвоирование ему не по душе. Только-только вернулся из поездки – сопровождал бывшего первого мага на каторгу, и вот опять…

– Ренка, если бы я знал, чем обернется лично для меня твое спасение, – вздохнул он, ловко застегивая на руке Шарля браслет и прилаживая себе на запястье точную его копию, – я бы спасал Шарля.

– Ты этим и занят.

– Меня кому-то продали. – Скулы франконца снова свела судорога, на сей раз это был гнев. – Дикая страна.

– Шарль, идем я все тебе расскажу, – предложила я, подбирая запасные льняные рубахи с койки и старательно просовывая руку франконцу под плотно прижатый к телу локоть. – Ты ведь имеешь инженерное образование? Я слышала, что все джинны – строители, так?

– Так, – нехотя буркнул он, покидая камеру.

Хоть Шарль и злился, но шел с явной радостью. Надоели ему запахи несвободы и серый свет. Одиночество тоже надоело.

– Мой папа пять лет трудился, чтобы заслужить должность старшего обходчика и начальника ремонтной бригады, – сообщила я. – А тебе это все достанется почти без усилий, через два месяца испытательного срока. И будешь ты подконвойным у деда Корнея. Он – постоянный замначпоезда и машинист, а ты – начальник ремонтников, если справишься. В поезде больше двухсот душ. И женщины там есть, так что не переживай. Папа назывался Королем, а ты маркиз. Никто не удивится.

Мы выбрались во двор, Шарль невольно улыбнулся свежему морозному воздуху. Злость его постепенно осела, как муть в колодце, в глазах появился нормальный такой, здоровый интерес к происходящему. Воспитание вынудило открыть передо мной дверцу автомобиля. Руку он мне подал вроде бы вполне добровольно. И сам забрался следом.

– Но почему меня продали? – поинтересовался он.

– Да шутка это, ты уж терпи. Потапыча прозвище знаешь?

– Это тот, который Сам?

– Именно. А вот Евсея Оттовича как зовут?

– Не знаю, – удивился Шарль. – Я полагал, что у него нет никаких прозвищ. Он не из купцов, отец – военный. Сам по службе двигался, дисциплина и упорство, даже никаких сплетен нет, я в свое время выяснял.

Лешка Бризов сердито хлопнул дверцей. Старомодный, похожий на карету тихоходный автомобильчик прокашлялся и бодренько запрыгал к воротам, покачиваясь на рессорах. Летом на него сажают студентов в наказание. А зимой все наоборот: салон превосходно утеплен, четыре прожектора типа «молния» заливают снег ярчайшим светом. Вместо шипованных на машине стоят особые шины – широкие, заклятые на повышенное сцепление с дорогой. Сложная работа, штучная, износ высокий, зато про лед можно не вспоминать. И по целине, рыхлой и ненадежной, машинка тоже ходит без проблем.

Я обернулась, глянула в крошечное заднее стекло. Семен помахал рукой нам вслед и забрался в машину Евсея Оттовича. Понятно – ему еще писать о загадочной реформе ведомства, всю ночь слушать пояснения и читать документы. А там уже утро, надо бегом в редакцию – и печатать не разгибаясь… Опять парень без завтрака останется.

– Пятьсот метров от моего браслета – радиус твоего свободного перемещения, – буркнул Лешка, зарычал и даже, кажется, оскалился, когда при переключении передачи шестерни оскорбленно взвыли. – Вечные древние санки, а не машина! Когда ж она сдохнет и ректор Юнц, экономный, как все арьянцы, купит новую?

– Пятьсот метров? Спасибо, – удивился Шарль щедрости конвоира. – По-моему, перегазовка слишком короткая. У меня была похожая машина, она уважала медленный счет при переключении. Три передачи – три такта. И на третью надо выжать сцепление и ждать даже не «раз-два-три», а «и-и раз-два-три», а потом мягко, но быстро толкать рычаг.

– Еще на пятьсот метров можно отойти с мерцанием зрения и шумом в ушах, затем – граница дозволенного, то есть потеря сознания, – добавил Бризов чуть более мирно, досчитав до трех указанным методом и не услышав визга шестерен. – Это в столице. За первой дугой магистральных рельсов оба значения увеличиваются вдвое. За второй дугой утраиваются. Это по северной ветке. При перемещении на западную настройки возвращаются к столичным. Понятно?