Убийца, мой приятель (сборник) - Артур Дойл

– Миссис Симпсон! Миссис Симпсон! – кричал кто-то сверху хриплым и жалобным голосом.

– Это он! – воскликнула она, кивая с торжествующим видом. – Он опять выкинет что-нибудь… Я здесь, мистер Брюстер!

– Дайте мне мой завтрак, миссис Симпсон.

– Он сейчас будет готов, мистер Брюстер.

– Ей-богу, он похож на маленького ребёнка, который просит есть, – сказала молодая женщина.

– Поверите ли, я иногда готова была задать ему хорошую взбучку, – злобно сказала миссис Симпсон. – Ну, кто идёт со мной выпить малую толику?

Почтенная компания уже двинулась было к питейному дому, когда какая-то молодая девушка перешла через дорогу и робко дотронулась до рукава ключницы.

– Ведь это номер пятьдесят шесть по Арсенальному проспекту? – спросила она. – Не можете ли вы мне сказать, здесь живёт мистер Брюстер?

Ключница окинула спрашивающую критическим взглядом. Это была девушка лет двадцати, широколицая, миловидная, со слегка вздёрнутым носом и большими серыми, честными глазами. Её ситцевое платье, соломенная шляпка, украшенная яркими цветами мака, и узелок, который у неё был с собою, – всё свидетельствовало о том, что она только что приехала из провинции.

– Вы, я полагаю, Нора Брюстер? – спросила миссис Симпсон, далеко не дружелюбно оглядев девушку с ног до головы.

– Да, я приехала, чтобы ухаживать за своим дедушкой Грегори.

– И отлично сделали, – кивнула ключница. – Пора уж кому-нибудь из его родственничков о нём позаботиться, потому что мне это ох как надоело. Вот, значит, вы явились. Ладно, входите в дом и принимайтесь за хозяйство. Чай вон там, в чайнице, а ветчина в шкафу. Старик разозлится на вас, если вы не подадите ему завтрак. За своими вещами я приду вечером.

И, кивнув на прощание, она с кумушками отправилась в питейный дом.

Предоставленная таким образом самой себе, деревенская девушка вошла в первую комнату и сняла шляпу и жакет. Это была комната с низким потолком, в печке пылал огонь, на котором весело кипел медный котелок. Стоявший в комнате стол наполовину покрывала грязная скатерть; на столе были пустой чайник, ломоть хлеба и кое-какая грубая фаянсовая посуда. Нора Брюстер, быстро осмотревшись вокруг, тотчас же принялась за исполнение своих новых обязанностей. Не прошло и пяти минут, как чай был готов, два куска сала шипели на сковородке, стол был убран, вязаные салфеточки аккуратно разложены на тёмно-коричневой мебели – и вся комната стала чистенькой и уютной. Покончив с этим, девушка стала с любопытством разглядывать гравюры, развешанные на стенах. Затем её взгляд остановился на тёмной медали, висевшей на пурпурной ленточке над камином. Под нею была помещена газетная вырезка. Девушка встала на цыпочки, уцепилась пальцами за доску над камином и вытянула шею, изредка поглядывая и на сало, шипевшее на сковородке. Пожелтевшая от времени газета гласила следующее:

«Во вторник в казармах Третьего гвардейского полка, в присутствии принца-регента, лорда Гилля, лорда Солтауна и многочисленного собрания, среди которого было много представителей высшей аристократии, происходила интересная церемония вручения именной медали капралу Грегори Брюстеру из фланговой роты капитана Гольдена, пожалованной ему за храбрость, выказанную в происходившей недавно большой битве в Нидерландах. Дело обстояло так. В достопамятный день, 18 июня, четыре роты Третьего гвардейского полка под командою полковников Мэтленда и Бинга занимали ферму Гугумон, бывшую важным пунктом на правом фланге британских позиций. В критический момент боя у этих войск кончился порох. Видя, что генералы Фуа и Жером Бонапарт опять собирают свою пехоту для атаки британской позиции, полковник Бинг поспешил послать в тыл капрала Брюстера, дабы ускорить доставку боевых припасов. Брюстер напал на две повозки с порохом и, угрожая извозчикам мушкетом, заставил их везти порох в Гугумон. Однако в его отсутствие заграждения, окружавшие позиции, были зажжены французскими гаубицами, и проезд повозок с порохом сделался предприятием крайне рискованным. Первая повозка взорвалась, причём извозчик был разорван на куски. Второй извозчик, устрашённый участью своего товарища, повернул лошадей назад, но капрал Брюстер, вскочив на сиденье, сбросил его с повозки и, бешено погоняя лошадей, прорвался к своим товарищам. Победа, одержанная в этот день британской армией, может быть прямо приписана этому геройскому поступку, потому что без пороху было бы невозможно удержать Гугумон, и герцог Веллинггон неоднократно повторял, что, если бы Гугумон пал, он не был бы в состоянии удержаться на своей позиции. Пусть же храбрый Брюстер живёт долго и хранит, как сокровище, эту медаль, которую он так храбро добыл, с гордостью вспоминая тот день, когда в присутствии товарищей он получил это воздаяние за своё мужество из августейших рук первого джентльмена королевства».

Чтение этой старой вырезки ещё более увеличило в уме девушки уважение, которое она всегда питала к своему воинственному родственнику. С самого детства он был в её глазах героем. Она помнила, что её отец часто рассказывал о его мужестве и физической силе, о том, как он мог ударом кулака сбить с ног молодого быка или свободно нести под мышками по жирной овце. Правда, она никогда не видела его, но всякий раз, когда она думала о нём, он представлялся ей таким, как изображали его домашние, – широколицым, гладко выбритым, здоровенным мужчиной с большою мохнатой шапкой на голове.

Она всё ещё смотрела на медаль, ломая голову над тем, что могли значить слова «dulce et decorum est», вычеканенные на краях медали, когда на лестнице послышались чьи-то неровные шаги и на пороге двери остановился тот самый человек, который так часто занимал её воображение.

Но неужели то был он? Куда девался воинственный вид, сверкающие глаза, мужественное лицо, которое она так часто рисовала себе? В дверях стоял перед нею громадный, сгорбленный старик, худой и покрытый морщинами, с беспомощными, плохо повинующимися членами. Копна пушистых седых волос, красный нос, два кустистых клочка бровей и пара мрачно-вопрошающих глаз – вот что встретил её взгляд. Старик стоял подавшись туловищем вперёд и опираясь на палку, в то время как его плечи вздымались и опускались в такт шумному хриплому дыханию.

– Накормите меня завтраком, – жалобно проговорил он, ковыляя к своему креслу. – Мне нужно поесть, чтобы согреться. Видите, какие у меня пальцы?

Он протянул свои обезображенные руки, сморщенные и узловатые, с громадными распухшими суставами и с посиневшими кончиками пальцев.

– Завтрак почти готов, – ответила девушка, удивлённо глядя на него. – Разве вы не знаете, кто я? Я Нора Брюстер из Уитхема.

– Ром согревает, – пробормотал старик, качаясь в своём кресле, – водка и суп также согревают, но для меня самое лучшее – чашка чая. Как, вы говорите, вас зовут?

– Нора Брюстер.

– Говорите громче, милая. Мне начинает казаться, что голоса людей стали слабее, чем в былые времена.

– Я Нора Брюстер, дядя. Я ваша внучатая племянница и приехала из Эссекса, чтобы жить у вас.

– Значит, вы – дочь брата Джорджа. Господи! Подумать только, у маленького Джорджа есть дочь!

Он хрипло рассмеялся, и длинные складки на его шее затряслись и запрыгали.

– Я дочь сына вашего брата Джорджа, – сказала девушка, переворачивая на сковородке сало.

– А славным был маленький Джордж, – продолжил он, – право, славным, чёрт возьми. У него остался мой щенок-бульдог, когда меня взяли на военную службу. Он рассказывал вам об этом?

– Но ведь дедушка Джордж умер двадцать лет назад, – сказала Нора, наливая чай.

– Да, это был превосходный бульдог, прекрасно выдрессированное животное, чёрт возьми! Я зябну, когда мне долго не дают есть. Ром – хорошая вещь, и водка тоже, но я охотно пью вместо них чай.

Он тяжело дышал, уничтожая свой завтрак.

– Это довольно сносная дорога, по которой вы приехали, – сказал он наконец. – Вы, вероятно, приехали вчера вечером в почтовой карете?

– Нет, я приехала с утренним поездом.

– Господи, подумать только об этом! И вы не боитесь этих новомодных изобретений? Вы приехали по железной дороге! Чего, в конце концов, не выдумают люди!

Тут на несколько минут наступила пауза, во время которой Нора молча пила чай, искоса поглядывая на синеватые губы и жующие челюсти своего собеседника.

– Вы, вероятно, повидали немало интересного на своём веку, дядя? – спросила она наконец. – Ваша жизнь должна вам казаться необыкновенно долгой.

– Не такою уж долгой, – отвечал он. – В Сретение мне будет девяносто лет, но мне кажется, что с тех пор, как я ушёл со службы, прошло не так уж много времени. А эта битва, в которой я участвовал… иногда мне кажется, что она была вчера. Будто и сейчас я чувствую запах порохового дыма. Однако, подкрепившись, я ощущаю себя гораздо лучше!

Теперь он действительно не выглядел таким изнурённым и бледным, как в первую минуту их встречи. Лицо его раскраснелось, и он держался прямее.