Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник - Фридрих Шиллер

Амануэля, имевшее власть над моими потрясенными чувствами, развеялось. Я был знаком с искусством «естественной магии» и знал еще более о влиянии взвинченного воображения. То был не более чем причудливый розыгрыш[195] для детей, но он слишком затянулся, что и выдало Орден.

С этого удивительного момента можно было видеть, как паутина тайных сетей Общества отпала и влияние его ослабло, приглушенное покровом обыденности. Появление Якоба нанесло моей зависимости от Незнакомцев первый разрушительный удар, и мой дух, освободив чувства от опутывающих чар, ступил на более твердый путь.

Граф очень огорчался по поводу исчезновения столь полюбившегося ему чужака. Уже в самом начале я пророчествовал ему о том, что это произойдет, почти с удовольствием. Но я не знаю, что удерживало меня говорить о нем далее. Прежде чем я закончил свои записки, надеясь, что через них смогу ему все лучше объяснить, дела принудили графа оставить меня довольно надолго. Но как я уже упомянул, из-за частых увеселений я тогда мог писать только по ночам либо во время какого-либо краткого недомогания.

На сей раз отсутствие моего друга затянулось, так как дело его очень осложнилось. Казалось, противники его пустились на все уловки, чтобы через возможные процедуры и придирки измучить его вконец и заставить потратить как можно больше времени самым бессмысленным образом. Он писал изредка, заключая каждое свое послание сетованиями, что вынужден еще долее задержаться. Так как он знал, что мне хорошо известны его замыслы, он совсем забросил управление имением, и это вынуждало меня все более углубляться в хлопоты. Никогда еще в моей жизни не было такого времени, когда каждую минуту нужно было посвящать делам; да и самые минуты приходилось считать, от раннего утра до позднего вечера. Вначале все эти скучные работы, постоянно одни и те же, не нравились мне; но после нескольких недель принуждения сделались они мне столь легки, что я уже никогда бы не смог от них отвыкнуть.

Я был тут более полновластным хозяином, чем сам граф, который уже долгое время не общался с нижестоящими сословиями и не обладал их познаниями. Я же, напротив, разговаривал с каждым, выслушивал советы и часто находил нужным принять к сведению тот или иной из них, сопоставляя и объединяя его с моими собственными замыслами. Я проводил целый день в седле или обходил пешком каждый угол; наконец, когда все успокаивалось, я приводил в порядок счета за день, брал книгу, ложился на софу и в покое и уюте наслаждался ужином. Затем посвящал я некоторое время своим запискам, пока не укладывался спать, доволен целым миром и прежде всего самим собой. Записывание моих мыслей шло очень быстро, и менее чем через месяц, когда граф наконец возвратился, рукопись уже была готова. Я несколько обработал ее и вскоре отдал графу для прочтения.

Я всегда был страстным садоводом, и, если мой друг обладал в этом деле превосходным вкусом, ему не хватало терпения в мелочах. Я предпринял некоторые работы в его великолепном парке, чтобы придать ему некоторую завершенность; отдельные старые здания и павильоны я назначил к перестройке, и особенно один павильон в дальнем углу парка, который мне казался более других отвратительным и куда не следовало заглядывать тем, кому жизнь дорога. Павильон был скрыт густыми зарослями и как бы самой природой предназначен к уединению, и я задумал устроить здесь некое жилище отшельника, состоящее из нескольких комнат, в сладостной надежде переехать сюда уже следующим летом. Идея и план пришли ко мне однажды ночью. Ранним утром я вышел в сад и, увидев несколько человек, которые чистили водоем, не говоря ни слова, взял несколько кирок и ломов и повел работников к павильону. Я велел им сейчас же снести постройку. Люди принялись за работу, и после того как часть боковой стены обрушилась сама, был сворочен в сторону огромный камень, который, по-видимому, поддерживал другую ее часть. Нам бросился в глаза вход в узкий коридор, мы переглянулись с удивлением, и я спросил, не зажжет ли кто-нибудь огонь. Рабочие ответили утвердительно, отломали от ели старые сучья и сделали что-то вроде факелов. Все, смеясь, последовали за мной в пещеру с надеждой обнаружить клад и также не остаться при этом без вознаграждения.

Мы весьма храбро спустились вниз, и я, признаюсь, тоже имел надежду обнаружить кое-что ценное для себя, хотя совершенно другого, чем вообразили себе работники, свойства. Сцена в саду, участниками которой явились мы с графом, расположение павильона неподалеку от той самой дерновой скамьи и прямое сообщение между ними через заросли, отдаленное и укромное расположение постройки — все это обещало мне некую находку, одновременно вызывая во мне большую тревогу. Предприятие само по себе было столь неожиданным и ошеломляющим, что казалось опасным; однако, не будем забывать, я находился в компании семи дюжих немцев, помимо смелости вооруженных кирками и лопатами. Это снова придало мне мужества, я продвигался вперед посмеиваясь и призывая других не отставать, хотя сердце мое сильно билось от волненья. Одного из работников я оставил у входа, дабы подстраховаться от возможного нападения извне и также на тот случаи, чтобы он поднял тревогу в замке, если мы примерно через час не вернемся назад.

После того как мы почти вертикально соскользнули вниз, проход сделался до того узок, что пришлось пробираться с большими усилиями. Я продолжал держать факел в вытянутой руке и особенно старательно светил под ноги, чтобы мы не провалились в какую-нибудь ловушку. Но вскоре впереди показалось отверстие, проход сделался ровней и шире, и не прошло и минуты, как мы очутились в зале с каменными сводами, который ранее, очевидно, служил погребом. У стены стояли плетеные стулья и несколько старых истлевших столов; к просторному помещению примыкала небольшая комната, обитая досками, где находился стол и два довольно приличных новых стула. Я осветил стол и заметил с краю весьма свежую выемку, как если бы кто-то хотел уничтожить прежде вырезанные буквы. Рассмотрев выемку получше, я обнаружил слабые следы буквы «Э».

Я не мог поначалу догадаться, что сие значило; потом вспомнилось мне, что граф имел привычку чертить на песке или вырезать на дереве именно эту букву; я полагал, что то была начальная буква имени его бывшей возлюбленной. Кроме двух помещений, мы ничего не обнаружили — ни входа, ни продолжения подвала. Я велел работникам осветить все углы в надежде найти что-либо ценное, но нигде не было заметно и следа человеческого пребывания. Я уже направился к выходу, намереваясь выбраться наружу, когда