Море Имен - Ольга Онойко

И точно повеяло ледяным ветром: Алей вновь ощутил ту жуть, которая исходила от Воронова в день их первой встречи. Веяние её стало стократ сильнее. Сила Воронова и прежде становилась физически ощутимой на расстоянии, заключённая в нём угроза и прежде бросала встречных в дрожь и пот, но тогда дело было в зелёных дворах спальных районов, в малогабаритной квартире глупого студента… Сейчас Летен уже не сдерживал себя. Он командовал сражением и руководил государством. Он держал в руках судьбы тысяч. «Атомный реактор», — вспомнил Алей свою давнюю ассоциацию. Великий князь Летен был похож на работающий реактор, который нельзя остановить в один миг. Часа не прошло с той поры, как под натиском его страшной воли, воплощённой в мечах и сулицах русского войска, повернулась и побежала Орда. «Он не станет меня слушать», — кусая губы, думал Алей.

Но вслед за этой мыслью так и не пришло отчаяние. Собственный ужас перед Вороновым Алей теперь ощущал как вызов. Бессилие и беспомощность перед загадками Ясеня стали некогда вызовом его разуму, теперь испытывалась на прочность его воля.

Князь поднял личину шлема. Повинуясь движению его брови, ратники, стоявшие в охране, кинулись к пленным. Похватали их, растащили в один ряд, поставили на колени, стали дёргать за волосы, поднимая лица. Ирсубай зашипел, заваливаясь на Алея: кто-то от души пнул его по сломанным рёбрам. Алей двинул плечом, помогая другу выпрямиться.

Летен легко соскочил с лошади.

Лицо его было отрешённым. Словно бы великий князь не знал упоения битвы и победы, а чувствовал лишь чудовищную ответственность за каждую из положенных ради этой победы жизней. Мнилось, землю схватывает морозом под его шагами. Даже ближние бояре держались на расстоянии от него. Алей заставил себя поднять голову, попытался найти взгляд глубоко посаженных голубых глаз, но Летен смотрел в сторону. Не верилось, что этот человек когда-то смеялся, по-детски радуясь возможности пострелять из автомата, что он отправился к «экстрасенсу» для развлечения своей невесты. Он был как ледник на вершине высочайшей горы: недосягаем.

Медленным шагом он прошёл вдоль ряда пленных, вглядываясь в одинаковые грязные лица, искажённые где ненавистью, где — страхом. Алей видел, как ханы и царевичи цепенеют при его приближении. Ледяной Князь казался страшнее всякого слуха, что ходил о нём в Орде.

Он остановился перед Улааном-тайджи. Тот едва сдержался, чтобы не облизнуть обмётанные губы.

— Этот, — сказал Летен и тронул подбородок Улаана рукояткой плети.

Ратник, стоявший у Алея за спиной, выхватил нож и в два взмаха рассёк ремни на его руках. Не сводя с Летена пристального взгляда, Алей поднялся. Но Летен уже не смотрел на него.

— А прочие? — спросил боярин, следовавший за князем.

— Кончайте.

Словно в каком-то тумане Алей перевёл взгляд. Кудрявый мужичок, освободивший его, уже снова занёс свой нож. Ирсубай откинул голову, улыбнулся своему царевичу напоследок.

В мгновение ока Улаан развернулся, перехватил запястье ратника и коротко сказал: «Нет». Урусут оторопел от такой наглости, даже не сразу вырвал руку, хлопнув глазами и нелепо открыв рот, и Алей успел возвысить голос, окликая уходящего князя:

— Летен Истин!

Он увидел запредельное, благоговейное почти изумление на лицах бояр и дружинников, когда Ледяной Князь остановился. Летен не глянул даже через плечо, только ухо обернул к просителю, но и того было достаточно.

— Что?

— Летен Истин! — отчаянно выдохнул Улаан. — Прикажите брать пленных!

Он шагнул вперёд, ещё, ещё, Летен вдруг оказался рядом, и царевич вцепился в рукав его ферязи. Алей хотел сказать что-нибудь внятное и вежливое, напомнить Летену, что он всё же не средневековый государь, а человек цивилизованной эпохи; Улаан считал, что было бы разумнее пасть на колени. От конфликта прерываний вновь закружилась и пронзительно заболела голова, мир пошёл цветными пятнами, в уши начал ввинчиваться тошнотворный комариный звон… Потом небо сверкнуло невыносимым светом, как будто высокая синева Тэнгри разродилась мириадами молний, а истоптанная твёрдая земля встала дыбом и провалилась в бездонную черноту. Это, опомнившись, ближайший ратник со всей силы пригрел Алея кулаком в висок.

…Ни тени гнева не скользнуло по лицу Летена. Он перехватил рухнувшего без чувств ордынца и прижал к себе. Покосился в сторону боярина Остеева и кратко распорядился:

— Пленных — брать.

Потом поднял Улаана на руки и пешком понёс за сотню шагов к реке, где среди полотняных шатров хозяйничали лекари.

В очередной раз Алей открыл глаза уже в княжеском шатре Летена. Снаружи шёл дождь. Полог был откинут, ветер задувал внутрь, принося пригоршни мелких брызг. Светлое полотно трепалось и хлопало. Алей пошевелился и беззвучно заскулил от боли. Каждая мышца, каждая косточка в теле ныла. В горлу подступала тошнота, во рту бродила сухая вязкая мерзость. Голова раскалывалась. Плечом и щекой Алей чувствовал чужое присутствие, но не мог повернуться, даже скосить глаза не получалось так, чтобы избегнуть нового прилива боли. Алей вдохнул влажный холодный воздух чуть глубже — и в глазах потемнело: вновь подступало беспамятство. Алей впился пальцами во что-то мягкое и мохнатое: он лежал на какой-то шкуре.

— Очнулся, нойон? — приветливо спросил Ледяной Князь. — Угораздило же тебя в ордынцы.

Улаан не ответил.

— Я боялся, живым не возьмут, — закончил Летен.

Что-то зашуршало и стукнуло, а потом Ледяной Князь урусутов опустился на колени возле простёртого на медвежьей шубе Улаана-тайджи и поднёс к его рту серебряный узкогорлый кувшинчик:

— Пей.

Тот послушно попытался поднять голову — и тихонько взвыл.

— Пей, — велел ему Летен Истин, — легче станет.

Улаан медленно вдохнул и выдохнул. Недосягаемо-прекрасное видение таблетки анальгина возникло в мечтах и рассеялось. Ненастоящий мир, настоящее железо, настоящая боль… Чёрт бы побрал всё это! Дома Алей забывал есть вовремя — забывал и о том, что можно выпить таблетку. Каждый раз пытался совладать с болью мысленным усилием: отделиться от неё, вообразить её ненастоящей и просто перестать её замечать. Он читал, что кому-то такое удавалось, но сам всякий раз сдавался… «Нет здесь никаких таблеток», — подумал он и тоскливо зажмурился.

Летен терпеливо вздохнул. Взял голову Улаана большими ладонями, бережно поднял, подложил что-то мягкое под затылок.

— Ладно тебе, — сказал он с долей насмешки. — Лекари сказали — жить будешь. Пей давай.

Улаан через силу разжал зубы.

— Это у в-вас к-коньяк? — без голоса спросил он.