Море Имен - Ольга Онойко

— Ты молчи, — посоветовал ему Поток, — куда болтать с поломанной скулой. А ты, Месяц, тоже хорош. Так захилела татарва, что теперь Беркут на правую сторону ни в жизнь жевать не будет.

Беркут погрозил Потоку латным кулачищем, и тот засмеялся. Поток накрепко привязал к седлу бесчувственного Ирсубая, взгромоздился на безразличного ко всему коня и пришпорил его, направляя к далёким знамёнам великого князя Летена Истина. Приказ был выполнен.

…Алей услышал разговор русских уже после того, как он закончился. Он пришёл в себя, когда Месяц сволакивал его с седла. Голова страшно болела от удара и тряски, к горлу подступала рвота, но та часть сознания, что отвечала за предельный поиск, была странно ясна. Алей увидел лицо Месяца, круглое, простое, почти наивное. Дружинник заметил его взгляд и вмиг переменился: сталью блеснули серые глаза, в них проступило холодное отчуждение, память былой лютой ненависти и злобы. Алей судорожно сглотнул и от страха, почти невольно считал информацию о тоннеле молодого дружинника.

Якорем его был даже не Ледяной Князь, а простой попик из родной деревеньки, отец Иоанн. Он крестил Месяца: христианское имя его было Андрей. Крестил и братца, и сестричку. Братца убили во время набега, когда деревеньку сожгли, а сестру увели в полон. И сам отец Иоанн, сгоревший вместе со своей церковью, давно лежал в земле, а доброта его всё ещё оставалась Якорем, определявшим путь Месяцевой души и средоточие сердца. Будь жив тот поп, ох и не понравилась бы ему божественная его должность…

— Что вылупился? — грубо сказал Месяц. В этот момент Алей прочитал его последние мысли и услышал разговор.

«Князь, — подумал он. — Летен приказал меня… да, этого следовало ожидать». Летен Истин пришёл сюда за ним и вот — Алея приволокли в его стан. «Если он ставит перед собой цель, то достигает её. Даже без Предела», — то ли подумал, то ли вспомнил Алей. Потом голова у него снова закружилась, он почти перестал видеть. Только образ Инея стоял перед глазами: маленький печальный мальчик на вороном коне, среди густых трав.

Подтащили обморочного Ирсубая, содрали с ордынцев доспехи и украшения, посадили их спиной друг к другу и скрутили локтями. Алей сморгнул, зажмурился, пытаясь прийти в себя. Пленных оттаскивали к обозу, за ряд огромных телег. Десяток или полтора их было здесь, молодых воинов в изорванных дорогих халатах. Великий князь знал, кого ищет, но дружина не знала. «Иней, — неотступно крутилось в мыслях Алея, — Иней…» Из-за телег ничего не было видно, но Алей уже знал, что за несколько минут его беспамятства в ходе битвы произошёл перелом. Нельзя было надеяться, что отец придёт сюда за сыном. Отец отступал, девятихвостое белое знамя покинуло своё место на холме. Теперь расчёт Алея переменился. Он надеялся, что броненосная конница Летена догонит отступающих, и Иней тоже попадёт в плен. Это был бы лучший выход. Ради этого можно было бы примириться со всем, через что он прошёл. Дружинники привезут второго ханского сына, и Алей примется за поиск вселенского админа на русской стороне… или попытается перехитрить проксидемона, если Эн находится при Летене… и все они отправятся домой.

Призрачной была эта надежда. Ясень в любой момент мог уйти в другую параллель и забрать с собой младшего сына. Но могло случиться и так, что он начнёт тянуть время, или не успеет скрыться с глаз своих кэшиктэнов, ведь нельзя исчезнуть, пока тебя видят. «Да, шанс есть», — заключил Алей и прикрыл глаза. От него уже ничего не зависело.

Он хотел забыться, но вместо этого вспомнил про Саин-хатун. Отчаянная тоска подкралась к горлу и остановила дыхание. Саин, его принцесса, погибнет в бою. Ей скажут, что муж её сгинул, и она не побежит от урусутов в степь вслед за свёкром. Она возьмёт в руки боевой лук и успеет натянуть его несколько раз… Алей поднял веки, окинул прочих пленников одурелым от боли взглядом. «Их всех убьют, — внезапно подумал он. — Летену нужен только я». Летену Истину нужен только Алей Обережь, а Ледяному Князю ни к чему пленные ордынцы, за них не будут брать выкуп, их не будут обменивать на русских. Пленных и рабов страшный московит освободит силой оружия, силой оружия возьмёт богатства. Он беспощаден.

Алей мучительно оскалился. «Нет, — сказал он себе. — Мне нельзя терять сознание. Мне нужно хотя бы…» Он не успел додумать. Позади судорожно вздохнул Ирсубай, и локти Алея перестало оттягивать назад — кэшиктэн попытался выпрямиться. Он поднял голову, но не мог удержать её прямо и уронил Алею на плечо.

— Улаан, — тихо сказал он, — ты это видел? Степь… сказала тебе?

Улаан помолчал.

— Да, — больше он ничего не мог ответить.

— Ринчин погиб.

— Знаю.

— Нас тоже ждёт смерть?

Алей закусил губу.

— Ну скажи, царевич, — в голосе кэшиктэна послышалась улыбка, — дай достойно подготовиться.

— Я должен увидеть Летена, — сказал Алей.

— Что ты ему скажешь? Заживо гнить в плену не хочу. Почему нас не добили на поле?

«Сказать?» — Алей поколебался. Он не знал, станет ли Летен слушать его сейчас. Он командует армией, которая перешла в наступление. Он занят.

— Ледяному Князю нужен я, — ответил он наконец. — Не знаю, насколько нужен.

Донёсся тихий смешок. Ирсубай шевельнулся, попытался размять затекающие руки.

— Люблю тебя, Улаан. С тобой весело.

«Если Летен станет меня слушать, — подумал Алей, — попрошу оставить Ирсубая со мной. И… когда мы будем уходить, дам ему коня. Саин скоро погибнет, не хочу, чтобы он тоже». Вслух он ничего не сказал — не хотел мучить друга надеждой.

Всё это он думал достаточно спокойно, оставаясь собой в иллюзорном мире, но эмоции Улаана-тайджи под конец прорвались на поверхность, и сердце его почернело от горя, как уголь в костре. Трое из четырёх его друзей пали. Любимая жена скоро покинет мир. Будь проклят этот ненастоящий мир с настоящими людьми и настоящим железом! Хорошо же отцу! Видно, за десять лет своей смерти он встречал столько ужасов и чудес, что может теперь беспечно играть тысячами жизней… или он всегда был таким? «Может, я ко всему отношусь слишком серьёзно, — подумал Алей. — Но я не хочу меняться».

— Вот он, — сказал вдруг Ирсубай. — Вижу его. Грозный урусут! Пожалуй, какой дурак перед ним и в самом деле мог помереть со страху. — Кэшиктэн снова засмеялся, но в веселье его отчётливы стали тоскливые нотки.

Алей резко втянул воздух сквозь зубы и повернул голову.

На громадном белом жеребце, с ног до головы закованный в железо, ехал князь. Полы его ослепительно-белой ферязи оставались недвижными, как будто он был изваян или выкован таким — цельным, неуязвимым, не знающим слабости. Лицо Летена закрывала личина шлема.