Море Имен - Ольга Онойко

— Догадался, — соврал Алей и помрачнел, хотя более мрачным, казалось, стать было нельзя.

— Не грусти, — сказал ему невозможный и непостижимый отец, — а то прыщи будут. Слушай вот лучше. Эх, жаль, гитары нет!

И он негромко, вполголоса, запел:

Небо молнии мечет, золотые вьются арканы,беглым пламенем светят их искрящиеся края.От зари утра до утра, с океана до океанапростёрлась воля моя.

Мир струится и каплет, озарённый до окоёма.Поднимается Солнце над расплавленною волной,И летят его сыновья от дверей лучистого домак зелёной ночи земной.

Сбить печати печали! И мечами блещут зарницы,Встала радуга крепким луком, щит лежит ковылём.Поднимайтесь! В путь! И заржут жеребята и кобылицынад галькой Моря Имён.

Великий хан пел, а ветер всё усиливался, и низкие облака расходились, оставляя только сияющее белое полотно в вышине, так похожее на небо Старицы. Дождь кончился, рассеивался туман, всё явственней становились очертания войска, готового к бою. «Пойдём быстро и ударим с разгону, — сказал хан. — Первый вал должен смыть передовой полк». Алей почти не слышал его. Слова сливались с гудением ветра. Море Имён, последнее море, совокупность и источник любых понятий, любых явлений… тихий, чистый безлюдный пляж с жемчужно-белым песком и причудливо извитыми раковинами, ласковый прибой, пенные гривы волн. Серебряные рельсы проложены прямо по песку. Нефритовая Электричка, достигнув места назначения, замедляет ход. Многорукие, клыкастые, с кроваво-алой кожей, в ожерельях из отрубленных голов дакини выходят из неё и преображаются в прекрасных благих духов. Олицетворения Пустоты, которая сама лишь одно из частичных воплощений Моря…

Отец велел Улаану-тайджи отправляться к своему тумену. Спускаясь с кургана, Алей ощутил, как задрожала земля, когда десятки тысяч лошадей одновременно сорвались с места.

Глава 10

Линкообмен

Всей битвы Улаан не видел. Его тумен шёл в бой с третьим валом Орды, а Хурамша-нойон меньше всего хотел докладывать повелителю о гибели наследника. Закованный в золочёную персидскую броню, окружённый нукерами, Алей смотрел на поле сражения со стороны, поднявшись на невысокий увал. Доспех оттягивал плечи. Лук в саадаке и меч в ножнах дразнили, тянули руки к себе. Желания Улаана-тайджи и желания Алея Обережа вновь противоречили друг другу: один страстно стремился в гущу битвы, другой хотел бы этой битвы никогда не видеть. Конфликт прерываний стал острее, чем когда-либо. В глазах темнело. Алей стискивал зубы, натягивал поводья так, что жеребец мотал головой и пятился. На поле боя трудно было различить что-либо даже намётанным взглядом Улаана-тайджи. Он понял только, что передовой полк так и не удалось сшибить одним ударом. «Летена так просто не одолеть»… — и тут мысли Алея снова смешались, он подумал с досадой монгольского царевича: — Что он им сказал? «Ни шагу назад?» — опомнился и впился ногтями в ладони.

Когда он впервые увидел русский строй, длинник пехоты показался ему ослепительно-белым, он точно лучился светом. Невозможно ровным и ярким был ряд червлёных щитов, перегородивших поле. Нереально для Средневековья. Вообще нереально. Даже не фильм — мультфильм какой-то, притча, сказание. «Это ненастоящее, — вспомнил Алей отцовские слова и растерянно прибавил, возражая далёкому Ясеню: — Но люди живые, папа. Сталь настоящая. И кровь…» Потом он вспомнил почему-то о Пересвете и Челубее. Конечно, то была легенда; но коль скоро они находятся в пространстве сказки, странно, что обошлось без сказочного поединка. Ясень Обережь, великий хан Гэрэл неудержимо рвётся к своей фантастической цели и может отказаться от зрелищности, если считает нужным…

Алей на мгновение закрыл глаза.

По крайней мере, Иней был далеко отсюда. Он остался в лагере.

Не дожидаясь второй атаки, передовой полк слаженно отступил. Монгольская конница врезалась в полк левой руки, оттесняя урусутов к реке, — и откатилась, осыпанная градом стрел. Гремели боевые трубы. Далеко, очень далеко, не то за линией страшной рубки, не то в самой этой линии, вспыхивали золотые и серебряные блики, словно маленькие молнии лайфхакерских инсайтов. «То князья и бояре, — думал Улаан, — их драгоценные доспехи». Чёрные и алые знамёна с ликом урусутского бога высились ещё дальше. Пока угрозы им не было. Только чёрные стрелы падали изредка на излёте под копыта княжеских скакунов.

Не выдержав внутреннего раздора, Алей, наконец, попытался найти компромисс. В бой его не пустил бы, кроме прочего, старый темник Хурамша, а отвернуться, поддавшись цивилизованной природе, не позволял стыд. Улаан-тайджи желал хотя бы разумом унестись туда, где лилась кровь и слышались вопли страха и смерти, ненависти и отчаяния — так пусть это случится.

И нукеры почтительно затихли, глядя на царевича, застывшего в ледяной неподвижности.

Улаан-тайджи поднял руки и вжал кончики пальцев во впадинки на висках — так сильно и резко, как будто вгонял в разъёмы нейрошунты.

Он оказался совсем рядом с центром битвы: там, где готовилась ударить по большому полку урусутов первая тысяча тумена Улдая. Она едва ли на десятую часть состояла из ордынцев; их растянутый строй стеной стоял за спинами степного сброда, крикливого и пёстрого. Монголы готовились погнать вассалов перед собой. «Заградотряд», — подумал Алей. Его бессмертная душа-сульдэ, легко отделившись от тела, парила над землёй на высоте полуметра. Отсюда можно было познать весь ужас кровавой сечи, но нельзя было понять замыслов воевод, и Алей поднялся выше. Сейчас, в действительной полуреальности, он не мог воспринимать битву иначе, как столкновение войск в компьютерной стратегии; и несмотря на чрезмерные подробности отрисовки, это было нестрашно.

Высоко в небе описывали круги коршуны, почуявшие поживу. Пространство между строем белой пехоты и серо-гнедой конной лавой быстро сужалось. По нему металась в смертном отчаянии одинокая лохматая собака, невесть как оказавшаяся здесь… «Ур-р-ра-а-а!» — загремело с обеих сторон и белая сторона прибавила: «Слава!» Урусуты опускали тяжёлые копья, задние ряды готовились метать сулицы. И вот уже страшно закричали пронзённые лошади, всадники вылетали из сёдел и падали на мечи, корчились и хрипели, погибая. Но и белые ратники падали под копыта. Когда русские ряды сомкнулись плотнее и медленно пошли вперёд, на врага, многие шагали по телам товарищей.

Алей поднял взгляд. Полк правой руки выдвинулся вперёд и продолжал наступать. Конная дружина князя Белолесского-Белопольского минуту назад врезалась в противника, как один огромный булатный меч, и толпа степняков разлетелась пёстрыми ошмётками. Улаан хорошо различал князя. С ног до головы в железе, на огромном сером коне, в алой ферязи, этот кряжистый, страшно широкоплечий гигант был невероятно похож на Корнея. Алей даже заподозрил, что Летен и братву свою привёл за собой. Но князь обернулся, мелькнуло его тяжёлое усатое лицо, и стало ясно — нет, не Корней.