Глаза Сатаны - Константин Волошин

— Как нехорошо вы поступили, сеньорита, — ласково проговорил ей Ариас. — А мы оказались не такими дураками, как вам бы хотелось, сеньорита.

— Хватит с ней болтовнёй заниматься, Ар! Пусть пишет новое письмо, и мы снабдим его её нежным пальчиком, ха-ха! Это должно её возбудить.

Мулат демонстративно вытащил мачете, попробовал остроту лезвия, сказал почти добродушно:

— Пусть пишет, а я пойду поищу колоду для отсечения, ха! Пока, крошка!

Они вернулись уже после обеда, й всё это время Габриэла не получила ни крошки еды, ни глотка воды, если не считать, когда её отливали.

Алесио бросил на пол пещеры обрубок дерева, уселся на него, а Ариас молча стал читать письмо. Поднял голову на Габриэлу, посмотрел внимательно, проговорил с расстановкой:

— Припишите, что вам сейчас отсекут палец, сеньорита.

— Не надо, прошу вас, сеньоры! — в голосе звучал ужас, мольба, он дрожал.

— Слишком ваши родные самоуверенны, сеньорита, — ответил Ариас. — Как иначе убедить и заставить их выполнить наши требования? Придётся, сеньорита.

Она умоляла, плакала, рыдала, ползала на коленях, но мулаты были непреклонны. Алесио грубо схватил её, связал ноги ремешком, правую руку тоже привязал к туловищу, Ариас держал её в крепких руках.

Короткий взмах мачете, вскрик Габриэлы и кровь, сочащаяся из обрубка пальца. И довольный голос Алесио:

— Вот и всё, крошка! Ничего страшного. Обмотай обрубок, я его промою ромом. Вот так, — закончил мулат, видя, как корчится девушка, стонет и плачет.

— Пошли, Ал, — бросил Ариас коротко и направился к выходу.

— Погоди, Ар. Я её освобожу, пусть хоть немного заработает себе на еду, а то сдохнет прежде, чем им освободим её и переправим к отцу.

Ариас вышел на свежий воздух. Ему было муторно, не хотелось говорить и тем более видеть этих людей. Пожалел, что смотрел, как Алесио отхватил мизинец, упавший на щебёнку к его ногам. Теперь этот палец лежит в кармане Алесио и сегодня же уедет в усадьбу.

Лало опять погонял мула, выбравшись наверх долины. Смеркалось. Но тропу метис знал хорошо, и особенно спешить было некуда. Ночью не разгонишься.

К утру он добрался до брата, отдохнул пару часов и к полудню они пригнали скот в деревню, будто ничего и не произошло. И опять отец тщательно пересчитал три реала, спрятал их, но на сына всё же посмотрел осуждающе.

— Скоро я тебе, отец, десять золотых отдам, — молвил Лало с гордостью. — Я уезжаю вечером. Подбери мне лучшего мула. Мне надо спешить.

Он выехал за два часа до заката и остановился на ночь уже в полной темноте. В голове постоянно мелькали обрывки мыслей, что скоро он будет самым богатым человеком в деревне, сможет выкупить себя и стать свободным и работать только на себя.

Мул оказался очень выносливым. В усадьбе дона Рожерио Лало оказался ещё быстрее, чем прежде. Его тотчас провели в кабинет к сеньору. Даже сиеста не остановила Лало.

Сильно постаревший, с трудом передвигающийся дон Рожерио, принял метиса тотчас, и с надеждой во взгляде, спросил:

— Это опять ты, парень? Что привёз нового?

Лало молча протянул письмо, остался стоять в ожидании.

Он увидел, как дон Рожерио побледнел, охнул и отвалился на спинку кресла с белым, как мел, лицом. Метис испугался, выглянул за дверь.

— Сеньору плохо, — сказал он ожидавшему дворецкому.

Дона Рожерио привели в сознание, окружили, охали, ахали, поили вином. Донья Риосеко не могла стоять, упала в кресло, забившись в рыданиях. Про Лало забыли, и только когда дон Рожерио в состоянии был продолжить чтение письма, отстранил всех мановением руки, поманил метиса.

— Что они передали тебе на словах, парень?

— Грозились всеми карами земными, сеньор, если я не выполню их задание, — ответил Лало.

— Я не про тебя спрашиваю, болван! Я про дочь говорю!

— Бог свидетель, сеньор! Я ничего об этом не знаю! Клянусь Девой Марией!

Лало истово перекрестился, оглянулся по сторонам, но дона Рассио не заметил. Спросить, конечно, не осмелился.

— Проклятье! И Рассио до сих пор не вернулся из города! Что можно столько дней там делать? Немедленно послать управляющего к нему! Сегодня же пусть будет здесь! А ты, — повернулся он к метису, — жди моего распоряжения. Вон, образина немытая!

Лало поспешил на кухню, помня, что там много вкусного.

Уже ночью дон Рассио приехал в усадьбу в сильном расстройстве, и тотчас зашёл в спальню к отцу.

— Наконец-то! Где ты шлялся, балбес? Тут такие дела, а он больше недели шатается по кабакам и девкам! Читай! — И старый сеньор бросил сыну искомканный лист письма. — И посмотри, что внутри, сынок!

— Что это? — тихо спросил дон Рассио; с его губ эти слова слетели едва слышно. Отец фыркнул в усы, заметив:

— Что, никогда не видел пальцев, отрубленных у рабов? Но теперь это палец твоей сестры! В то время, как ты забавляешься в городе неизвестно чем!

Руки Рассио дрожали, и он с трудом читал послание сестры.

— Папа! Но это невозможно! Что нам делать?

— Лучше скажи, ты нашёл эту донью Фонтес, сын? Кто она такая?

— Её до сих пор ищут, но безрезультатно, отец! Мы допросили донью Корнелию, но ничего определённого не узнали. У нею есть внучка Мира, но никто не знает Эсмеральды Фонтес.

— Что, эти алькальды со своими людьми ничего не могут разыскать? Разве Понсе похож на Севилью или Мадрид, что в таком городишке не могут найти какую-то бабу низкого происхождения? Позор и безобразие! Что губернатор?

— Как говорится, морально поддерживает советами и пожеланиями, папа.

— Рад, видимо, что я уже слишком стар и не могу лично предъявить ему свои требования, проходимец! Обнаглели, свиньи!

— Не стоит так волноваться, отец! Слышал, вам было плохо.

— А как мне должно быть, коль на тебя сваливается отрубленный палец и такие требования! Двадцать тысяч золотом! Треть состояния, которое мой отец добывал в поте лица и погиб, защищая его и достояние Его Величества!

— Папа! Успокойтесь! Не лучше ли нам бросить угрожать этим подонкам и согласиться с их требованиями? Мы сохраним вашу дочь, а состояние мы и так можем сохранить. Не всё же они требуют. Это ещё по-божески… Треть…

— Тебе легко говорить, сын, когда ты его не создавал! А мне… — Он замолчал, задумался, а Рассиос тревогой смотрел, как нервно подёргивается у отца щека и чуть заметно перекашивается левая бровь.

Дон Рожерио так и не закончил разговор с сыном. Он вяло махнул рукой, давая понять, что тот должен уйти.

Утром весь дом был полон переполохом. Старый дои Рожерио оказался парализованным на