Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933 - Ричард Эванс

После ухода последнего социал-демократа городской совет Нортхайма использовался исключительно для оповещения о действиях, предпринимаемых Гирманом, никаких обсуждений не велось, а все члены слушали в абсолютной тишине. К этому времени примерно 45 сотрудников совета, в основном социал-демократы, были уволены из газовой службы, пивоварни, бассейна, отделения медицинского страхования и других местных предприятий по закону о государственной службе от 7 апреля 1933 г. Включая бухгалтеров и администраторов, они составили примерно четверть сотрудников совета. Выжить городского мэра, консерватора, занимавшего этот пост с 1903 г., оказалось сложнее, поскольку тот отвергал любые попытки уговорить его уйти и был при этом весьма агрессивен. В конце концов, когда он уехал в отпуск, нацифицированный городской совет вынес ему вотум недоверия и вместо него объявил мэром города местного лидера нацистов Эрнста Гирмана.

К этому времени лидеры коммунистов в Нортхайме были арестованы вместе с несколькими социал-демократами, а главная региональная газета, которую читали в городе, начала публиковать рассказы не только о концентрационном лагере в Дахау, но и о другом лагере, расположенном гораздо ближе к Нортхайму, в Морингене, где к концу апреля содержалось более 300 заключенных, многие из которых, помимо основного контингента из коммунистов, были из других политических группировок. По крайней мере два десятка эсэсовцев из лагерной охраны были местными жителями с окраин Нортхайма, и многих заключенных отпустили после непродолжительного пребывания в лагере, поэтому о происходивших там событиях горожанам должно было быть хорошо известно. Местная городская газета, ранее либеральных взглядов, теперь часто сообщала об арестах и тюремных заключениях горожан, которым предъявлялись мелкие обвинения, например в распространении слухов и оскорбительных высказываний о национал-социализме. Люди знали, что более серьезное противодействие приведет и к более серьезным репрессиям. С противниками режима также поступали по-другому, активных социал-демократов увольняли с работы, обыскивали их дома или избивали, если они отказывались произносить гитлеровское приветствие. На их домовладельцев оказывали давление, чтобы те отказывали им от квартир. Штурмовики объявили магазину местного руководителя социал-демократической партии бойкот. С этого времени его судьбой стали постоянные мелкие нападки. Та же участь постигла других бывших важных участников местного рабочего движения, даже если те воздерживались от любой политической активности.

Таковы были скрытые, а иногда и явные угрозы, которые таило в себе движение координации в маленьком городке Нортхайм и в тысячах других небольших городах, деревнях и селах. Этот процесс начался в марте и быстро набрал скорость в апреле и мае 1533 г. Как и практически во всех небольших городах, в Нортхайме было много различных общественных объединений, большинство из которых не имело отношения к политике. Местная нацистская партия тем или иным способом взяла их все под свой контроль. Некоторые клубы и общества были закрыты или объединены в более крупные организации, другие были захвачены. Железнодорожные рабочие в Нортхайме, важном центре в национальной сети железных дорог, уже испытывали давление со стороны старших служащих-нацистов на сортировочных станциях, которые принуждали их вступить в нацистскую организацию фабричных ячеек еще до того, как Гитлер стал канцлером, однако нацисты не добились особого прогресса в обработке других рабочих до 4 мая, когда коричневые рубашки захватили отделения профсоюзов и разом их упразднили. К этому времени Гирман настаивал на том, что в исполнительном комитете любого клуба и ассоциации большинство должны составлять нацисты или стальные шлемы. Профессиональные ассоциации были объединены в новообразованный Национал-социалистический союз врачей, Национал-социалистический союз учителей и схожие организации, в которые должны были вступить все люди соответствующих профессий, если они хотели сохранить работу. Популярный и хорошо финансировавшийся местный потребительский кооператив попал под контроль нацистов, однако оказался слишком важным для местной экономики, чтобы его закрывать, несмотря на то что раньше нацисты нападали на него как на «красную» организацию, которая подрывала деятельность независимых местных компаний. Общества инвалидов войны были объединены в Национал-социалистическую ассоциацию жертв войны, а бойскауты и Орден немецкой молодежи — в Гитлерюгенд.

Реакция на неумолимое давление с целью нацификации добровольных городских организаций была различна. Песенные клубы Нортхайма в основном самораспустились, хотя рабочий хор попытался приспособиться заранее, оборвав свои связи с Песенным союзом немецких рабочих. Песенный клуб высшего общества выжил благодаря смене своего исполнительного комитета и консультации с местным отделением нацистской партии перед изменением состава своих членов. Стрелковые общества, являвшиеся важной частью местной жизни во многих уголках Германии, избрали Гирмана своим капитаном, который заявил им, что они должны укреплять военный дух в своих рядах, а не существовать исключительно в развлекательных целях, как это было прежде. Они выжили, потому что приняли свастику, стали петь Песню Хорста Весселя, а также потому, что сделали открытыми для публики некоторые соревнования по стрельбе в ответ на критику Гирмана о социальной закрытости их общества. Все местные спортивные клубы, от союза плавания до футбольного клуба и гимнастических обществ, заставили вступить в единое Спортивное общество Нортхейма под руководством нацистов. Некоторые местные общественные руководители предприняли упреждающие меры, чтобы не допустить конфискации своих фондов нацистами. «Клуб благоустройства», обеспеченная организация, занимавшаяся улучшением городских парков и лесов, вложила все свои средства в строительство охотничьего домика сразу за городской чертой, перед тем как самораспуститься. А некоторые местные гильдии, получив уведомление о необходимости избрать новые руководящие комитеты до 2 мая, организовали массовые попойки и дорогие банкеты, чтобы истратить средства, которые, по их убеждению, скоро уплыли бы в руки нацистов[904].

Этот процесс координации проходил весной и летом 1933 г. на всех уровнях, во всех городах, деревнях и селах по всей Германии. Общественная жизнь оставалась только в местных гостиницах и за закрытыми дверями домов. Отдельные люди оказались изолированы друг от друга за исключением моментов, когда они собирались в том или ином нацистском обществе. Общество было сведено к анонимной неразличимой массе, после чего оно было воссоздано в новом качестве — как система, где все должно было делаться во имя нацизма. Открытое недовольство и сопротивление стали невозможными, даже обсуждение и планирование подобных акций стало чем-то неосуществимым. Конечно, на практике такая ситуация оставалась скорее целью, а не реальностью. Процесс координации проходил далеко не идеально, а формальная приверженность новому порядку, например за счет присоединения слов «национал-социалистический» к названию клуба, общества или профессиональной организации, совсем не подразумевала настоящей идеологической лояльности со стороны участников. Тем не менее масштабы координации немецкого общества поражали. И ее задачей было не просто уничтожение любого пространства, где могла бы развиваться оппозиция. Подчинив Германию, новый режим хотел сделать ее податливой к принятию новой доктрины и к переобучению в соответствии с принципами национал-социализма.

Размышляя об этом процессе несколько лет спустя, адвокат Раймунд Претцель спрашивал себя, что случилось с 56 % немцев, которые голосовали против нацистов на выборах 5 марта 1933 г. Как получилось, что это большинство сдалось так быстро? Почему практически все общественные, политические и экономические институты в Германии попали в руки нацистов с такой легкостью? «Самой простой и, если копнуть глубже, практически всегда самой главной причиной, — заключал он, — был страх. Чтобы тебя не избили, присоединись к самим разбойникам. Менее очевидным было определенное воодушевление, опьянение единством, магнетизм масс». Он также полагал, что многие чувствовали себя преданными из-за слабости своих политических лидеров, от Брауна и Зеверинга до Гугенберга и Гинденбурга, и присоединились к нацистам в извращенном акте мести. Некоторых впечатлял тот факт, что все предсказывавшееся нацистами, казалось, сбывается. «Также существовало убеждение (особенно среди интеллектуалов), что им удастся изменить лицо нацистской партии, став ее членами, и даже изменить направление ее движения. И многие, конечно, запрыгнули на подножку, желая стать частью зримого успеха». В условиях депрессии, в сложные времена безработицы люди цеплялись за механистическую рутину повседневной жизни как за единственную форму надежности: не идти в ногу с нацистами — значило рисковать заработком и перспективами, сопротивление могло означать риск для жизни[905].