Живи и ошибайся 2 - Дмитрий Соловей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 4
Хорошо, мы заранее начали подготовительную работу по представлению своей картины. Если бы не какой-то дальний родственник, уважающий покойного папеньку Куроедова, скорее всего мы бы вряд ли нашли место для выставки в столице.
Вообще Петербург мне и в предыдущий визит показался слишком уж напыщенным. Столица просыпалась часов в девять-десять утра. До этого времени поймать наёмный экипаж на улице еще тот квест. Простые извозчики мнили о себе невесть что, а уж чиновников, решавших непосредственно вопрос с арендой помещения, хотелось лично придушить.
Разрешение у нас имелось, подписанное руководством университета, но реальность оказалась суровой. Только двадцать шестого января мы наконец получили доступ в выделенный зал, находящийся в здании Двенадцати коллегий. К этому времени обоз уехал обратно домой. Мы планировали переставить потом наши две кареты и одну повозку на колёса и возвращаться малым составом.
Судя по всему, застрянем в Петербурге надолго. Волга к тому времени вскроется и придется нанимать баржу. Шестерых коней оставили в столице, к ним прилагались возницы и пятеро охранников. Эту компанию заселили отдельно на Васильевском острове, так было дешевле, хотя и не совсем удобно. С другой стороны, наёмные извозчики знали город лучше.
Исходя из всего этого, устроились мы не в гостинице, а в доходном доме, сняв квартиры. Такой вариант развития событий нами был предусмотрен и не особенно расстроил. Главное, мы наконец получили место для картины.
Куроедов немного поворчал, что в университете могли бы нам отдать Зал Торжеств. Там, правда, висел парадный портрет императора и вроде как заслонять его неприлично, а освобождать всё помещение от мебели не будут по той причине, что выносить такое количество стульев некуда.
Выделенный нам зал Петра Великого мне понравился. Прежде всего тем, что имел высокий потолок и второй ряд окон. Освещение в это время больная тема. В северной столице зимой темнеет рано. Реально мы демонстрировали полотно в течение пяти часов. С утра было еще сумрачно, а в четыре вечера уже темнело. При свечах смотреть живописное полотно не стоит. Другой цвет, не те оттенки.
Правда, в первые дни посетителей не было ни в какое время. Это в Москве нас приняли радостно, как развлечение для скучающей интеллигенции. В Петербурге хватало салонов и всяких новомодных клубов для мужчин.
Собственно, мы и не спешили, понимая, что сразу ажиотаж не получится по той причине, что столицу не удивить картинами пусть и такого размера.
Мы с Куроедовым занялись патентами, Лёшка готовил «общественное мнение» через газеты и «критиков», Тыранов помчался к каким-то своим старым знакомым. В результате пришлось нанять нескольких студентов для того, чтобы они постоянно дежурили в зале. Ну и сторожам заплатили, конечно.
Помимо этих дел, я решил наведаться к Пете. Супруге он писал несколько раз и адрес у меня имелся. Петя в столице оброс какими-то связями, вдруг и через него получится привлечь зрителей?
В доходном доме, где обосновался Петя, нужную квартиру удалось отыскать не сразу. Честно говоря, я решил, что консьерж меня не понял, и даже спустился вниз уточнить. Но по заверениям служивого в доме не пять, а шесть этажей. Просто я в темноте не разглядел дверку, а за ней лесенку, ведущую на последний мансардовый этаж. Пришлось снова топать наверх.
Больше всего я удивился, что в таком скворечнике Петя не только жил, но еще и прислугу имел. Слуга мне и открыл дверь, предварительно выспросив, кто я и откуда.
— А то ходют тут, деньги просят, — абстрактно объяснил пожилой мужчина предпринятые меры предосторожности. — Барин почивать изволят.
— Буди, — потребовал я. — Скажи, что родственник из поместья приехал.
— Дык как же…
— Или уйду. Супруга моя братцу велела немного денег передать, — добавил я, хотя общаться с Петей уже расхотелось.
— Сейчас, сейчас, — засуетился мужчина и, оставив меня в полутёмном помещении, являющимся одновременно прихожей и местом обитания слуги.
За стеной послышался недовольный возглас, затем что-то грохнуло, а после дверь распахнулась и в коридор вылетел сапог. Вслед за этим предметом гардероба материализовался слуга, потирающий лоб. Жестом он показал, что ежели господин изволит, то может сам дальше с родственником общаться.
Петя с постели поднялся, но, как говорится, ещё не проснулся. Долго наводил резкость, пытаясь с бодуна понять кто пришёл. Наконец в глазах что-то там промелькнуло. Похоже, процедуру опознания я прошёл. Только о чём беседовать с этим телом? Оставил ему десять рублей (раз уж сказал слуге), остальное дам за работу, если Петя пригласит на показ кого-то из своих знакомых. Адрес и схему добавил к деньгам и удалился.
Студенты Санкт-Петербургского Императорского университета нашу выставку посетили в первые два дня и как-то не особо оценили картину. Я так и не понял причины. Лёшка предположил, что эти гуманитарии не заинтересовались изобретениями в области химии. В самом деле будущим юристам и историкам совершенно наплевать на пигменты и революционную упаковку красок, а в живописи они не очень сильны.
— Раскрутим, не переживай, — подбадривал Алексей. — Университетское руководство заверило, что до Пасхи зал им не особо нужен. Здесь всего-то учится триста восемьдесят два студента.
— Охренеть, — не сдержался я, подразумевая уровень образования в России. — Это на всю страну?
— Не хотят учиться, — поддержал моё мнения друг. — Прикинь, они даже ни за что не платят. Многие ходят на лекции в качестве вольнослушателей.
— Кстати, ректор приходил, — припомнил я.
— И как он? — заинтересовался Лёшка.
— Господин Шульгин соизволил поговорить со мной об исторической ценности полотна. Долго выспрашивал, какой именно период мы отображаем. Мол, он не припомнит таких боёв.
— Это ж пираты! — возмутился Алексей. — Когда хотят, тогда и воюют.
— Вот-вот, я примерно так и ответил, чем не впечатлил профессора по историко-филологическому направлению.
В общем, ни студенты, ни профессора университета нашими «Флибустьерами» не впечатлились. Мы терпеливо ждали наплыва зрителей, продолжая заниматься другими делами.
А в среду Лёшка с обеда убежал Пушкина спасать. Куроедов с секретарём в это время донимали чиновников, дополняя документы по патентам, а мне ничего не оставалось, как тосковать в зале Петра Великого, развлекая редких посетителей историей создания полотна. Мой голос эхом отдавался под сводами зала, усугубляя и без того не самое хорошее впечатление от выставки.
Примерно к трём часам дня наметилось некоторое оживление. Снова заявился ректор со свитой, а с ним еще один пожилой господин. Явно не из простых.
— Извольте, Фёдор Петрович, оценить. Помещики из глубинки привезли своё творчество, — представил меня и полотно Шульгин.
Упомянутый господин вид имел типичный для петербуржцев. То есть бледный и болезненный. Даже