Колымское эхо - Эльмира Нетесова

—         Настя, ты с поселка или в него навостри­лась? — отвлекала Варя бабку.

—        Кой черт! Обещали мне, как колымчанке пенсию повысить. Я целых два месяца ждала и не выдержала, сама поперлась. И требую, как полагается:

—         Где моя пенсия? У кого ее из-под хвоста вырвать? Отдавайте сами добром, пока я вас не достала. Ну, скажу тебе шухер подняли на весь свет. Брехали про прибавку, а сами по десятке добавили. Ну, я тут все им высказала! Во, кровопийцы! Даже с нашими копейками не расстанутся. Десятку суют в нос и гонят меня в шею. Так я им за такое обращенье все столы раком поставила. В другой раз пригрозила са­мих кверху жопой вздернуть.

—        А мне сказали, что эта прибавка особая, только коренным колымчанам, кто не меньше двадцати лет тут прожил безвыездно,— сказала Варвара.

—        Чего? Задохнутся пыль жопой ловить. Ишь шустрые! Мы что, просились сюда, иху мать! Да я им за такое все на свете вырву! Один уже был такой. Мы и его пережили, всех не постреля­ешь. А кто живой останется, тот за жабры сло­вит. Так вот я ту десятку им на похороны отда­ла. Пусть веселятся за мой счет. Они за это обещали меня в КГБ всунуть. Ну а я ответила, что поздно взялись пугать. Я уж всего отбоялась. Послала их всех, куда меня папашка по бухой посылал и спросила:

—        Если мало, добавлю! Но с такой прибав­кой ко мне не подходите! Я и вас вместе со Сталиным в заднице видела. Если даете, то раз­жимайте ладонь.

—        А они говорят, что Сталин нас облагоде­тельствовал,— оглянулась на Бондарева. Тот, то бледнел, то краснел. Он понимал, в чей огород летят камни.

—       Жаль, меня тогда не было. Я бы им пол­ную глотку этой благодарностью напихала. Сдох­нуть мы и без его помощи могли. А вот выжить никто не подсобил, чтоб они задохнулись.

—       Да успокойся, Настя! Что нам до них? Мы, как бы там ни было, живем без их помощи!

—        Ага! Знаешь, чего эти изверги предложи­ли мне? Чтоб я в сторожа согласилась на пол­ставки к ним пойти. Во, размечтались! Как рабо­тать, так целый день, а получать только полови­ну. У них сторожей не хватает. Платите как надо, сыщете. А то ишь, умные! Это они мне доброе сделать хотят. Да я и на свою пенсию проживу. Уж как бы ни было, побираться к ним не хожу. Сама себя обеспечиваю. Они мне за все годы ни одного ремонта не сделали. Только обещают все. Заботятся о нас. Вот попробовали б они с наше победовать. А то приехали на все го­товое.

—         Но вы тоже не в землянке жили, когда сюда приехали? — встрял Бондарев.

—         А ты, суслик сушеный, помолчи! Мы, ког­да нас сюда пригнали, вообще в болотине жили. Четверо детей, да мы с мужиком. Пожрать не­чего было, под детей стелить нечего. Мох наде­решь днем, а вечером на него ложимся. Одну клюкву ели. А от нее кроме поноса, ни черта. Хлеба как дадут, не знаешь, что с ним делать. Одному ребенку не хватало. От лихорадки и ди­зентерии всякий день детва помирала. А что сделаешь. Ну, грибов подсоберешь, ягод, мужи­ки рыбы наловят. А уж если повезет оленя убить, это ж целый праздник. Сами даже не нюхали, все детям отдавали, в них вся забота и боль. Сами терпели, как могли. А куда денешься!

—        А где же муж ваш? — выставил нос Бон­дарев.

—         От туберкулеза помер. Лечить было неко­му. Он на руднике золото добывал с другими мужиками. Потом старший за ним потянулся. Все ж заработки лучше, чем на трассе, но и их не хватало. Меня на промывщицы определили, зо­лото мыть. Через полгода самый младшенький помер. Сырости не выдержал. В землянке все чахоткой переболели.

—        А чего дом не поставили?

—        Да кто б дал? Мы ж подконвойные. А ба­раки хуже землянок. Это ради детей нам разре­шили в них жить. В бараках пачками помирали. На здоровье никто не смотрел. Шевелишься, значит, вкалывай. А коли застоялся, получишь прикладом по горбу. Большой иль маленький, на это не смотрели. Хлеб даром жрать не дава­ли никому. Только на праздники порцию увели­чивали.

—        С кем же младшие дети оставались?

—         С нами были, куда их денешь. Так все. У нас детсадов не было, больниц тоже. Бабы рожали в болотинах. Какая успеет до землянки доползти, считай, повезло. Пару дней отлежа­лась и снова на работу. А коли помер человек, хоронили наспех. Уж, какие проводы, помянуть некогда. К вечеру забывали, что кого-то не стало.

—         И сколько вы так мучились?

—        До самой смерти Сталина. Тогда уже ка­залось, что просвета не будет. Но, тут всякие комиссии понаехали. Давай каждого записывать. Про все спрашивали. Ну и многих в то время повыкинули. Кого куда. Иные уже не хотели с места срываться. Ну, вот мне к примеру. Му­жик и двое детей тут остались. Куда двинусь? А за могилами кто досмотрит? Ну, порасселили всех. Кого куда определили. Иные зоны позак­рывали. На их место людей впихнули. Все ж под крышей. Там уж всяк свое жилье сколачи­вал. Уже в шею не колотили. Выходные стали давать. С харчами полегчало. Власть переме­нилась. Но все ненадолго.

—        Это ж Хрущев пришел?

—        Да нам зачем их помнить? Мне политика до задницы. Помню, что людей пачками с зоны вывозили. Видать, потому что кормить стало не­вмоготу. А нам деваться некуда. Мальчишек моих вскоре в армию отправили, на службу. Они как уехали, так и по эту пору не вертаются. Ни од­ной весточки от них, все неграмотные как пеньки пооставались. Так и не знаю, где они и что с ними,— вздохнула Настя.

—        Давно одна живешь?

—         Почитай, всю жизнь. Уже вовсе озверела. Не подмочь, не словом перекинуться не с кем. Что сыч в дупле живу,— пожаловалась баба.

—        А искала детей?

—         Конечно. Да без проку. Сюда что попало, то пропало. И их послали не дальше Колымы. Она не маленькая. Попробуй, сыщи.

—        Ох-х, Настя, как же живешь одна. А вдруг за­болеешь? Кто поможет? — пожалел бабу Иванов.

—        Да мы уже привычные ко всему. Колымчане — народ не разбалованный. Нам некогда забываться. Худо ли, бедно ли, сами везде справляемся. Такую долю Сталин подарил.

—        А чего в свою деревню не вернетесь?

—         Нету там никого, заколоченная вся. Как стали налогами душить, народ убежал в город. Кому охота задарма в говне целыми днями ко­выряться. И никого не сыщешь, чтоб вдвух жить, чтоб кто-то помог. От деревни, как черт от лада­на, все бегут. Оно и понятно. Мужиков в городе не хватает. В деревню кто пойдет, всяк ищет, где полегче кусок заработать. Вон вашего кузнечи­ка уговаривала, не поддался. Ему тоже особые условия подавай. А где их набраться? — ухмыль­нулась баба грустно.

—         Я, надысь Верку навестила. Та вовсе без мозгов живет. Все своего старого козлика ожи­дает, чтоб в город ее забрал. А глянула бы на себя в зеркало, дряхлая коза. От ней со страху мыши из хаты разбежались. Только и знай кра­сится, полоумная карга. В доме ни корки хлеба. Ты занеси ей по пути. Как бы не хорохорилась, и она жрать хочет. Все ж своя кикимора. Все рассказывает, как во сне своего лешака видит. Ты б подкинула ей на ночь одного. Глядишь, веселее задышала баба.

—        Ты тоже за хлебом пришла? — спросила Варвара.

—        Если есть, дай буханку. Не откажусь.

Когда Настя ушла, Варя пригорюнилась.

—         Вот и дети есть. Целых двое сынов. А тол­ку ни от одного. Некому бабе помочь ни в чем. Го без хлеба, без дров сидит. В холоде и в го- поде. Ну, приду, помогу, надолго ли ей хватает? Кое-как до весны дотянуть. А дальше снова ждет. И сколько ей мучиться. Мальчишки, неведомо, живы иль нет. Если и живы, о матери совсем забыли. Всю память выморозила с них Колыма. Да и кого сюда потянет. Все от нее бегут.

—        Оно и вам не мешало бы уехать отсюда. Ну, зачем мучаетесь, за что?

—        У меня тут мать. Ее одну не брошу,— на­стырно твердила женщина.

—         Варя, а разве для себя пожить не хочешь?

—        Как это?

—         Ну, в квартире, с удобствами, ни о чем не заботясь. Ведь для чего-то каждая из вас копит деньги. Вы их с собой на тот свет не заберете. Гам они не нужны. Так хоть здесь с толком при­мените. Купите квартиру, меблишку, заживете человеком. Может, замуж выйдете. А на могилу к матери приезжать можно. Главное, помнить ее в душе, как многие живут, не лишая себя элементарных удобств. Зачем же каждый день мордовать себя?