Русский сын короля Кальмана - Вера Гривина

– Пожалуй, не стоит болтать о том, что мы видели, – сказал шут.

– Я вовсе не болтлива, – обиженно отозвалась Агнесса.

У нее пропало желание продолжать прогулку. Она решила вернуться во дворец наместника, чтобы где-нибудь в укромном уголке предаться своим мечтам о таинственном рыцаре Конраде.

Глава 5

Братья

Борис с нетерпением ждал вестей. Ведь князь Андрей был ему братом – пусть даже и двоюродным. Их детская дружба была крепкой, и в юности они тоже легко находили общий язык. Конечно, сейчас, когда возраст обоих перевалил за третий десяток лет, они изменились, однако памяти об общем прошлом у них осталась.

Наконец, вернувшийся Векша сообщил Борису, что князя Андрей тоже жаждет встречи.

– Он собирался в Успение28 на вечерню, – сказал старый слуга. – А опосля службы ты с ним сможешь повидаться.

После заката Борис пришел в упомянутую Векшей церковь, представляющую собой обычную для Византии храмовую постройку, лаконично оформленную снаружи и богато украшенную внутри. Людей на вечерней службе было немного, так как местные жители, напуганные тем, что улицы Никеи заполнили вооруженные люди, предпочитали отсиживаться по домам, а большинству крестоносцев не нравились храмы греческого толка. Кроме десятка горожан, чье благочестие оказалось сильнее страха, в храме находились Борис, князь Андрей, герцог Швабский и их слуги.

Священник певуче читал пластырь, запах ладана щекотал ноздри, шелестело пламя свечей. Молитва Бориса была, как всегда, сухой и краткой, ибо он помнил завет матери – не быть назойливым по отношению к Всевышнему. Скиталец просил у Господа только терпения, без которого невозможно обойтись в его долгих странствиях.

После службы Борис осторожно проследовал за князем Андреем и герцогом Швабским. Хотя уже стемнело, в городе по-прежнему было шумно. Повсюду бродили крестоносцы с факелами, слышались громкие крики и пьяные песни.

На одной из улиц князь Андрей что-то сказал герцогу, а тот в ответ широко ухмыльнулся. Они еще немного потолковали, затем герцог и свита направились дальше, оставив Андрея одного.

– Здравствуй, брат, – поприветствовал князь приблизившегося к нему родственника и обнял его.

Борис заметил вблизи двух совершенно пьяных крестоносцев и поспешил скрыться в ближайшей арке, уведя за собой Андрея.

– Что за тайны, брат? – спросил князь. – Почто тебе надобно скрывать, кто ты есть на самом деле?

– Я к франкам пристал в Угорском королевстве, а там не больно-то мое имя в чести.

– Ну, а теперь? – настойчиво выспрашивал Андрей.

– Теперь я не желаю трепать имени моей матушки. Да, и для святого дела защиты Гроба Господня вовсе не важно, кто я есть – сын короля али безвестный рыцарь Конрад.

– А я слыхал про твою войну с королем Гёзой, – сообщил князь. – Сказывали, что ты даже крепость захватил.

– Да, я взял крепость Пожонь, – подтвердил Борис и, вздохнув, добавил: – Вот токмо удержать ее мне не удалось, чему виной предательство немцев.

– Зря ты с князем Язомиром связался, – высказал свое мнение Андрей.

– Неужто на Руси знают о моих делах с князем Язомиром? – удивился Борис.

– О том, что знают на Руси мне не ведомо, понеже29 я давно покинул отчизну.

– Покинул? Зачем? – опять удивился Борис. – Чай, у тебя свой удел имелся?

Андрей махнул рукой.

– Удел, вестимо, у меня был, но его отец, разгневавшись, отнял.

– Чем же ты не угодил князю Юрию Владимировичу?

– Тем, что поучать его вздумал: мол, зря ты, батюшка, стремишься в Киев, уж лучше свое княжество укреплять. Отец тогда осерчал на меня: сам знаешь, как он не любит, коли ему перечат.

Борис укоризненно покачал головой. Напрасно Андрей затеял спор со своим отцом, ибо кого-кого, а Юрия Владимировича Суздальского, прозванного Долгоруким, невозможно переубедить вообще, и уж тем более уговорить не добиваться киевского княжения. Когда Борис гостил в Турове, у дяди Вячеслава Владимировича, тот пожаловался ему на строптивость брата Юрия да заодно приоткрыл завесу над семейной тайной, объясняющей в какой-то мере характер ростово-суздальского князя. Оказывается, Юрий Владимирович, хотя и считался сыном первой жены Мономаха Гиты, был на самом деле прижит своим отцом на стороне, чем и объяснялось его обособленное положение среди братьев.

На Руси еще имел силу древний языческий закон, по которому признанный отцом побочный ребенок становился равным во всем с рожденными в браке детьми. Однако некоторое пренебрежение в отношении к внебрачным отпрыскам все же было, поэтому Мономах, беспокоясь о Юрии, просил прочих своих детей не обижать родного им по крови брата. Великие киевские князья Мстислав и Ярополк Владимировичи выполняли завет отца, несмотря на то что княживший на северо-востоке Руси Юрий порядком досаждал старшим братьям, постоянно вмешиваясь в дела на юге (за это ему и дали остроумное прозвище «Долгорукий»). В правление Всеволода Ольговича ростово-суздальский князь немного притих, зато при следующем киевском князе вовсю разошелся, считая (и не без основания), что имеет больше, чем Изяслав Мстиславович, права занимать киевский стол.

– Отнял у меня батюшка удел, – продолжил Андрей, – а мне путь от себя указал. Вот я и гуляю по миру.

– А что Юрий Владимирович?

– Он остыл уже от гнева и весточки мне шлет. Спрашивает, не собираюсь ли я ворочаться?

– А ты собираешься?

Андрей кивнул.

– Собираюсь. Отец не вечен, и опосля его смерти я могу и ни с чем остаться. Батюшкина вторая жена, царевна цареградская, двоих сынов ему родила. Как бы кто-нибудь из моих братцев единокровных не занял отцово место.

– Коли ты так о наследстве печешься, зачем пошел с ратью в Святую землю?

– Князь Фридрих Швабский меня позвал, а мне неловко было ему отказать.

Андрей явно наслаждался возможностью поговорить по-русски с близким человеком. Он около часа рассказывал Борису о своих странствиях, затем заговорил о планах на будущее:

– Хочу возводить небывалые храмы и крепости – пущай киевские князья нам завидуют. У наших земель великое будущее: не зря, одному вещуну на Клязьме было откровение, что наш Владимир станет новым стольным градом.

– Все может случиться, – согласился Борис и грустно усмехнулся: – Бог тебе в помощь! Может быть, ты и меня у себя в стольном граде когда-нибудь приютишь.

– А ты разве уже не желаешь стать угорским королем?

– Желаю. Токмо самому мне не по силам занять угорский стол, а от поборников толку мало.

– Ты к греческому царю Мануилу обратись, – посоветовал князь. – Сестрица Евпраксия мне сказывала, что он с Гёзой враждует.

Евпраксия была дочерью покойного киевского князя Мстислава Владимировича Великого. Когда ей исполнилось семнадцать лет ее выдали замуж за Алексея, старшего сына и наследника императора Иоанна Комнина. Однако императрицей Евпраксия не стала, потому что ее муж умер раньше отца.

– Как поживает наша сестрица? – поинтересовался Борис.

– Тихо она живет, ни с кем, окромя дочери, почитай не видится да всякие снадобья варит.

– Ну, по снадобьям Евпраксия еще в Киеве была большой мастерицей.

– И нынче ее отварами да притирками весь царев двор лечится. А зовут ее теперь не Евпраксией, а Зоей.

– Зачем же ей поменяли имя? – удивился Борис.

Андрей пожал плечами.

– Кто их, греков ведает, почто для них благоденствие хуже жизни.30

– Что там твориться в Царьграде? – спросил Борис.

– Да, я недолго в нем был, – ответил князь. – Мне мало что удалось увидать, но в тамошние дела меня Евпраксия немного посвятила. Коли верить нашей сестрице, царский двор – настоящий змеюшник, и в сравнении с коим любой наш княжеский двор святой обителью покажется. Сестрица особливо бранила Андроника Комнина да и о прочих царевых родичах тоже нелестно отзывалась.

– Помнится, прежде Евпраксия не была злоязычной, – заметил Борис.

– Поживешь в волчьей стае, начнешь выть по-волчьи, – проворчал Андрей.

Пока они разговаривали, шум в городе понемногу стих. Судя по всему, уже была глубокая ночь.

– Пора нам расходиться, – заметил Борис с сожалением.

– Да, пора, – согласился с ним князь и, усмехнувшись, добавил: – Я Фридриху сказал, что нашел здесь себе любушку.

– От любушки так рано не уходят, – засмеялся Борис.

– Бывает по-всякому.

Борис вспомнил, что он не задал князю Андрею ни одного вопроса о сражении под Дорелеей, но едва он заговорил об этой катастрофе, как услышал:

– Забыть бы все, что тогда случилось.

Они стали прощаться.

– Как я рад, что нас свел Господь, братец! – воскликнул князь, обнимая Бориса.

– И меня наша встреча осчастливила! – откликнулся тот.

Глава 6

Страдания флейтиста Фотия