Сталин в преддверии войны - Александр Орлов

Надежды на позитивную политику Гитлера по отношению к СССР или на неустойчивость режима не оправдались. В марте следующего года Германия объявила широкую программу вооружений, а после подписания советско-французского и советско-чехословацкого договоров она развернула антисоветскую пропагандистскую кампанию. В этой ситуации Наркоминдел СССР сделал попытку оказать воздействие на правительство рейха через влиятельные военные, промышленные и банковские круги, не разделявшие политику Гитлера. Летом и осенью 1935 года советский торгпред в Берлине Д. Канделаки провел серию переговоров с министром экономики Германии Я. Шахтом, с симпатией относившимся к немецким оппозиционным кругам, об активизации германо-советской торговли64. В октябре Тухачевский бросил пробный шар относительно возможных перспектив взаимного сотрудничества германскому военному атташе в Москве: «Если бы Германия и Советский Союз продолжали поддерживать такие же дружественные отношения, какие они когда-то имели, они были бы в состоянии диктовать условия миру, всему земному шару»65. Дальше больше. На приеме в честь годовщины Октябрьской революции Литвинов предложил тост германскому послу в СССР Ф. Шуленбургу: «Я пью за возобновление нашей дружбы»66. В конце ноября полпред СССР в Берлине Суриц получил инструкции «активизировать контакты с немцами». Однако кампания результатов не принесла. Как докладывал в Москву Суриц, германский министр иностранных дел дал понять, что «на ближайший период наши отношения нужно замкнуть в рамки узкоэкономического порядка»67.

17 декабря все тот же Суриц сообщил в Нарко-

миндел, что, «хотя улучшения советско-германских отношений не предвидится», «и в рейхсвере, и в промышленных кругах растет убеждение в непродуктивности и ошибочности антисоветского курса национал-социалистов...»68. В Москве к этому отнеслись уже с недоверием. В ответе Сурицу было указано: «Что же касается вопроса об изменении немцами их политической позиции по отношению к нам, то никаких признаков каких-либо изменений в этом направлении ни в Берлине, ни в Москве, ни в других пунктах земного шара не замечается»69.

Освободившись от версальских ограничений в области вооружений и развернув планомерную подготовку к войне, Гитлер и его приспешники ждали своего часа, зорко наблюдая за обстановкой в мире: нужно было выяснить реакцию западных держав на возможные акты агрессии в Европе.

Расчеты на нейтральную, а то и благоприятную реакцию Запада строились не на песке. Теперь, когда были сняты последние запреты на ограничения, армия и ВВС могли беспрепятственно наращивать численность и совершенствовать вооружение, а следствием морского соглашения с Англией явилось то, что Германия приобретала господствующее положение на Балтийском море в ущерб интересам СССР и других Прибалтийских государств.

В Берлине хорошо понимали, что уступки западных демократий, расшатывание сложившегося международного порядка, все более явная ставка на силу во внешнеполитических акциях создали благоприятные условия для активизации фашистской экспансии. Ждать пришлось недолго — до октября 1935 года.

Пробным камнем стала итальянская агрессия против Эфиопии. Срочно собравшийся Совет Лиги Наций признал Италию агрессором и поставил вопрос о применении санкций против нее. Был образован координационный комитет из представителей 50 государств, принявший решение о применении к Италии экономических санкций: запрет экспорта военных материалов, а также предоставления займов и кредитов; введение эмбарго на импорт итальянских товаров; запрещение экспорта стратегического сырья (каучука, алюминия, железной руды, хрома, никеля, олова и т.д.). Однако из-за сопротивления Франции, опасавшейся победы левых сил в Италии, санкции вступили в силу только через полтора месяца после начала агрессии, что позволило Италии еще до их введения создать необходимые запасы. Кроме того, по ряду пунктов санкции оказались просто призрачными. Например, они не имели никакого значения в отношении запрета ввоза алюминия, поскольку Италия сама одна из ведущих держав по его добыче, а санкции на поставки железной руды не запрещали ввоза железных болванок. Участники политики санкций так и не смогли договориться о запрете экспорта в Италию нефти. А ведь именно это парализовало бы использование военной техники в войне с Эфиопией и крайне затруднило бы боевые действия итальянской армии.

Только СССР поднял голос в защиту Эфиопии. Советское правительство сразу же заявило, что рассматривает нападение Италии как акт агрессии70, и призвало Лигу Наций пресечь агрессию коллективными действиями.

Западные державы избегали оказывать нажим на Италию, опасаясь, как бы в случае падения Муссолини в Италии не восторжествовал коммунизм71. Премьер-министр Франции Лаваль отмечал «большую опасность того, что коммунизм может свергнуть режим в Италии, и Европа вряд ли сможет перенести эту бурю»72.

8 декабря 1935 года в результате переговоров министра иностранных дел Англии С. Хора с П. Лавалем был выработан секретный план «мирного урегулирования конфликта» (соглашение Хора — Лаваля), который предусматривал передачу Италии ряда эфиопских провинций. Он был одобрен английским кабинетом, но вскоре стал достоянием общественности, что стоило Хору отставки с поста главы МИДа. План Хора — Лаваля означал провал санкций против Италии. Используя самые жестокие методы ведения войны, вплоть до химического оружия, она захватила Эфиопию. Муссолини объявил Италию империей73.

Безнаказанность итальянской агрессии против Эфиопии, легкость, с которой дуче преодолел призрачные запреты Лиги Наций, благосклонная позиция правительств Англии и Франции (соглашение Хора — Лаваля) по отношению к итальянскому фашизму не остались незамеченными в Берлине. Гитлер внимательно следил за всеми перипетиями европейской политики в ходе итало-эфиопской войны.

Обстановка разобщенности стран, которые могли бы противостоять назревавшей фашистской агрессии в Европе, создавала благоприятные условия для Третьего рейха в его захватнических планах. Западные державы, разумеется, видели это, но их правительства, особенно Великобритании, рассчитывали на то, что набиравший силу Третий рейх направит свои экспансионистские устремления в восточном направлении. Английский премьер-министр С. Болдуин в 1936 году отмечал: «Если бы в Европе дело дошло до драки, то я хотел бы, чтобы это была драка между большевиками и нацистами»74.

Недооценка опасности фашизма со стороны британского правительства и поддерживавшей его Франции в конечном счете привела к самым плачевным последствиям для этих держав. Но в описываемое время их близорукая политика виделась им как блестящее достижение дипломатии. Только немногие из английских политиков, прежде всего У. Черчилль, предупреждали о роковых просчетах правительства, но к их голосу не прислушались.

Франция занимала более осторожную позицию из опасения иметь на своих границах сильную и агрессивную германскую армию; однако, боясь «левой альтернативы», «большевизации» Европы и самой Франции, французские правящие круги все больше теряли самостоятельность в политике и следовали в фарватере своего британского партнера. Враждебную позицию по отношению к СССР продолжали занимать и некоторые сопредельные с ним страны, особенно Финляндия, Польша, Румыния.

Советское руководство в своем курсе на предотвращение войны стремилось привлечь к борьбе за всеобщую безопасность не только правящие круги суверенных государств, но и общественные движения и организации, которые не были связаны государственными интересами и границами.

Союзником СССР в борьбе за сохранение мира выступало широко развернувшееся в 30-е годы антивоенное движение демократических сил, включавшее коммунистические партии во главе с Коминтерном, демократические, пацифистские и другие прогрессивные организации. Растущая угроза независимости соседним с Германией странам вызвала к жизни идеи широкого объединения различных антивоенных сил в единый фронт движения за мир. Мировая общественность сознавала надвигавшуюся опасность, однако идейно-политические различия в коммунистическом, пацифистском, социалистическом и религиозном антивоенных движениях обусловливали несовпадение оценок характера фашистской угрозы и подходов к ненасильственным и насильственным (или вооруженным) методам борьбы, сдерживали достижение единства.

1935—1937 годы стали периодом наивысшего подъема в антивоенном движении. Все приверженцы мира верили в возможность создания единого фронта. И все же различия мировоззренческих позиций, столь остро разделявшие антивоенные силы, явились непреодолимым препятствием в реализации совместной платформы предотвращения войны. В результате была резко ослаблена одна из главных антифашистских сил, которая могла бы наряду с миротворческой политикой СССР стать крупной преградой наглевшему фашизму. Раскол антивоенного движения нанес серьезный удар делу предотвращения войны, стимулировал в какой-то мере политику «умиротворения».