Чудаки - Борис Панасович Комар

заглядывала в каждый сверток. Делала она это с таким видом, словно все куплено не на мой праздник, а для нее, по ее заказу.

— Хватит, хватит уж тебе, сорока, заглядывать! — сказал папа. — Давайте быстренько все уберем, поужинаем — и спать, завтра встанем пораньше.

Убрали со стола покупки — что в холодильник, что в буфет, — попили чаю с бутербродами и улеглись.

Я долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, вздыхал и думал про Игоря и Володьку. Нет, не честно, не по-товарищески они поступают. И почему? Что я им сделал?.. Жаль, конечно, но теперь, пожалуй, придется искать себе других товарищей, друзей — вернее, надежнее…

Уснул, когда на улице перестали ходить трамваи и троллейбусы.

Утром меня разбудил знакомый вкусный запах. Поднял голову с подушки, глянул сквозь открытую дверь в соседнюю комнату — и глазам своим не поверил: там на столе стояло блюдо с большим пирогом, источавшим аромат на всю квартиру, а рядом с ним — красивая хрустальная ваза с красными и белыми тюльпанами.

«Мама приехала!..» — подумал я и от радости мигом вскочил с постели, бросился на кухню, откуда слышался звон посуды.

Мамы на кухне не было. Оксана мыла тарелки, стоя возле мойки на скамеечке.

— А где мама?

— Как где? Разве ты не знаешь? — Оксана совсем по-взрослому, как мама, подняла брови. — В командировке.

— Не обманывай! Она приехала.

— Тебе небось приснилось.

— А вот и не приснилось! Пирог, пирог кто же испек?

— Папа. Это тебе от него подарок.

— И цветы, скажешь, папа поставил на стол? — никак не мог я поверить, что мамы нет дома.

— Нет, цветы я принесла. Выпросила вчера для тебя у Сергея. У него в саду много-много тюльпанов.

Приятно было, что папа испек пирог, что Оксана подарила цветы. Но в то же время и горько, что мама все-таки не вернулась домой.

Присел на табурет возле окна, за которым уже высоко поднялось солнце. Оксана поглядывала на меня — видно, ждала, что я стану ее расспрашивать. Но я молчал. Знаю ее: лучше помолчать — тогда она не вытерпит и сама все расскажет.

Так и вышло.

— Ромчик, ты больше ничего не увидел? — спросила она немного погодя.

— Нет. А что?

— Пойди посмотри в нашей комнате.

Я вошел в комнату и сразу же увидел возле моей кровати самокат — тот самый, который мне вчера показывал Игорь, только дощечка выкрашена в зеленый цвет. На передке была нарисована яркая красная звезда, а на руле торчал маленький флажок, к которому был привязан конверт.

Я раскрыл конверт, вынул записку.

«Дорогой Ромка!

Поздравляем тебя с днем рождения! Мы решили сами сделать и подарить тебе самокат, о котором ты так мечтал. Катайся на здоровье и не сердись на нас, что мы таились от тебя. Хотели преподнести сюрприз. К тебе придем в назначенный час. Сергей тоже придет и принесет обещанную стрелячку. Так что жди.

Твои друзья Игорь и Володька».

Я стоял с запиской в руках, любовался самокатом и чуть не плакал от радости и от стыда. Ну как же я мог так плохо думать о своем закадычном, верном друге Игоре, о Володьке, да и о Сергее?! Незачем мне искать других друзей, они у меня есть — настоящие, верные!..

Самый трудный предмет

для меня, как я уже говорил, математика. Из-за нее у меня одни неприятности еще с первого класса.

Когда я пошел в школу, то читать, писать, рисовать научился быстро, а вот считать… По всем предметам получал пятерки и четверки, а по математике — одни тройки. Из-за этого я с самого начала и невзлюбил ее.

А если не любишь какой-либо предмет, то — вы же сами знаете — не очень хочется учить его.

Так было и со мной.

Порой, чтобы не ломать голову над домашним заданием, списывал у одноклассников уже готовенькое. Не понимал тогда, что этим только хуже себе делаю. Потому что со временем, когда начали учить сложение и вычитание, а потом умножение и деление, я и совсем запутался.

Папа часто и подолгу сидел со мной, помогал решать примеры, задачи и всегда удивлялся, что я такой несообразительный.

Весной прошлого года он впервые повел меня показать свой завод.

При входе стоял большущий стенд с портретами заводских ударников труда. Там был и папин портрет.

Осмотрев литейный, сверлильный, штамповочный и другие цехи, пошли в папин инструментальный.

— О, к нам прибыло пополнение! — увидев меня, сказал мастер.

— Нет, нет, еще не прибыло, — улыбнулся папа. — Вот закончит школу, тогда, может, и прибудет. А сейчас только познакомится с заводом.

Подходило время приступать папе к работе. Он хотел проводить меня до проходной, но я попросился еще побыть с ним.

— Ладно, садись вон там, возле станка, — указал на ящик с какими-то продолговатыми железками, — и подожди, я пойду переоденусь.

В синем комбинезоне папа стал похожим на тех рабочих, которых рисуют в книгах и на плакатах.

— Вот я беру этого поросеночка, — сказал папа, нагнулся над ящиком и взял из него тяжелую железку.

— Что это? — спросил я.

— Заготовка. Попробуем сейчас выточить из нее важную деталь.

Он вложил заготовку в станок, крепко ее зажал. Потом вынул из шкафчика чертеж на синей бумаге — калькой она называется, — внимательно рассмотрел его и стал что-то писать карандашом в блокноте.

Я поинтересовался, что он пишет.

— Вычисляю размеры детали.

— Разве и токарю нужно вычислять?

— А как же! И хорошо надо знать это дело, без него тут никак не обойтись!

Потом папа включил станок, осторожно подвел к заготовке резец. Только-только он коснулся металла, как из-под резца вылетел, рассыпался целый рой искр, потекла тоненькая крученая стружка, а черную заготовку опоясал серебристый поясок.

Папа несколько раз останавливал станок и замерял на заготовке разные надрезы, большие и меньшие, специальными приборами — штангенциркулем и микрометром.

Наконец мудреная, с многочисленными углублениями и отводами деталь была готова. Папа вынул ее из станка и положил, чтобы она остыла.

Подошел мастер и тоже замерил деталь. Он одобрительно кивнул головой и попросил папу показать другим токарям, как нужно изготовлять такие детали.

Когда его окружили токари, я, чтобы не мешать, тихонько направился к выходу. Мне было очень приятно, что папу уважают, ценят на заводе. И я дал себе слово: когда закончу школу, тоже выучусь на токаря и пойду работать на «Арсенал».

«Но ведь токарю надо уметь хорошо считать…» — вспомнил я и загрустил.