И опять Пожарский 2 - Андрей Готлибович Шопперт

единственный в мире агроном. И как я уже писал в письмах, приглашая некоторых из вас приехать в Вершилово, отсюда летом после дождя видны врата в рай, – Пётр усмехнулся, – Вон господина Кеплера сейчас скривило немного. Он-то знает, что это разложение спектра. Ошибается он. Это «врата».

Народ засмеялся. Задиристый астроном и правда чуть не бросился рассказывать про дифракцию и интерференцию.

– Я недавно отправил царю нашему Михаилу Фёдоровичу несколько наших общих поделок и сегодня получил от него грамотки. Зачитывать я все их не буду, потом каждый свою сам прочитает. Я и подьячего Балахнинского уезда Замятия Симанова позвал на наше собрание, чтобы он потом каждому его грамотку растолковал. Пока же скажу коротко по каждому, – Пётр оглядел замерших в ожидании людей.

Понятно, что без него они бы ничего не смогли сделать. Но они старались. И они теперь даже без него лучшие организаторы и специалисты на Руси, да и в мире, пожалуй.

– Царь за заслуги в производстве фарфора русского награждает Онисима Петровича Зотова дворянским званием и 40 четями земли с деревенькой в Жарской волости, – Пожарский протянул грамоту растерянному бывшему купцу.

– Так я же ничего не сделал такого, – начал было Онисим, но княжич перебил его.

– Онисим Петрович, царю батюшке чай виднее.

– Спаси и сохрани его Господь, – перекрестился новый дворянин.

– За строительство дорог и печей, Государь жалует дворянством и Вацлава Крчмара. Теперь будешь дворянин Василий Михайлович Крчмар. Почему Михайлович, позже объясню, держи грамоту.

Вацлав очень осторожно взял в руки свиток с печатью. Его можно было понять, ещё недавно он был пленный чех, пытающийся выжить и вот теперь богатый человек и дворянин.

– За помощь в освоении производства фарфора дарует царь батюшка дворянский титул и Никите Михайловичу Шульге, – Пожарский протянул грамоту опешившему ссыльному воеводе казанскому. Здесь о том, что это Шульгин, знали всего два стрельца, и они помалкивали после проведённой беседы с Пожарским, – Это тебе Никита Михайлович и за прошлые заслуги и аванс на будущее, – тихо, только для будущего мэра Миасса, проговорил княжич, передавая грамоту и троекратно облобызав нового дворянина.

– Ещё есть у нас один новый дворянин. Это Василий Петрович Полуяров. Его царь жалует дворянством за выведения новой ржи именуемой теперь на века «Полуяровкой». Все знают, что получили крестьяне урожай невиданный и теперь во всей губернии хотят люди сажать только полуяровку. Только пока все будут осваивать рожь, Василий Петрович и пшеничку выведет урожайную и ячмень и овёс и гречку. Скоро все досыта есть будут. Теперь у нового дворянина только одна задача, новым своим сортам названия придумывать. Я вот пшеницу предлагаю назвать «Васильевка». Как Василий Петрович, не против, – под общий смех выдал покрасневшему как девка купцу бывшему Пожарский грамоту.

Народ загалдел, поздравляя агронома и подсказывая ему названия новых сортов:

– Ты Василий Петрович озимую-то рожь «Полнояровкой» назови.

– Подождите, господа, – унял начавшееся веселие Пётр, – не все ещё грамотки от царя нашего батюшки я зачитал, есть ещё пара. За чудную роспись фарфора и подносов, а также за иллюстрацию книги о святом Александре Невском жалует Государь русским дворянством и художника Рубенса. Будет он теперь прозываться Пётр Павлович Рубенс. Дарует ему царь 100 четей землицы и деревеньку Рубцы из девяти дворов тоже в Жарской волости, от нас недалече. Держи Пётр Павлович! Заслужил! – Княжич обнял вставшего столбняком художника и вложил в его непослушные руки царёву грамоту.

Рубенс рисовал королей и принцев, даже императоров. Расписывал их дворцы, но никто из них даже не заикался о дворянстве для него. Для них он был просто мещанин умеющий рисовать. А здесь на Руси за неполных четыре месяца он узнал о живописи больше чем за последние двадцать лет, да ещё и дворянином стал. А ведь он не хотел ехать сюда.

– Ещё есть у меня грамота и для нашего ювелира Лукаша Донича. За ручки его перьевые, да за чернильницы непроливайки, да за помаду губную, жалует его государь 50 четями землицы и деревенькой, – Пётр крепко обнял ювелира.

– То ведь не мои придумки, – тихо на ухо княжичу шепнул Лукаш.

– Придумать и дурак может, главное всё придуманное в металле воплотить, а в этом тебе равных нет на Руси, – так же тихо ответил Пожарский.

– И последняя грамота у меня есть, – Пётр оглядел своих помощников, – Вводится на Руси новое дворянское звание «барон». Будут только самых достойных дворян в это звание возводить. Вот первым бароном на Руси и будет самый достойный – книгопечатник наш Пётр Петрович Шваб.

Народ радостно завопил, поздравляя нового барона. Его книги видели все. Иностранцы по его азбуке русский язык учили, а Кеплер, Майр и Стивен одолевали просьбами издать их книги на латыни.

– Теперь про отчества для новых дворян Донича и Крчмара. Так как в Европе отсталой не пользуются отчествами, то государь Михаил Фёдорович сам решил стать им крёстным отцом и потому отчества у них будут Михайлович. Есть, кто-нибудь против? – Пётр насмешливо оглядел собравшихся.

– Кто же от такого крестного отца откажется, – высказал общую мысль отец Матвей. – Придётся вас «Михайловичи» завтра крестить. В веру-то православную переходить пока не зову. До неё дорасти нужно, а окрестить – окрещу.

– В заключении, что хочу сказать. Тот, кто усердно работает и славу для Руси добывает у нас без награды не останется. Хочу вот предложить нескольким здесь присутствующим подумать над этим. Тебе, Иоганн Кеплер, хочу предложить я написать и издать на русском языке учебник «Оптика» переработай свой трёхтомник выкинь из него историю и споры с давно умершими людьми и сделай не книгу, а учебник. Чтобы дети в старших классах школы могли эту науку изучать. Думаю, этот учебник Государем будет отмечен по достоинству. Тебе, Симон Майр, хочу предложить издать учебник по астрономии, нужно тоже не спорить с Коперником или Аристотелем или даже с Галилеем. А взять у всех у них и у Кеплера с Майром лучшее и написать тоже не книгу, а учебник. Ну и тебе, Симон Стивен, тоже учебник по математике, с дробями и прочими премудростями. А тебе, господин ван Бодль, по траволечению, собери все знания наших травниц, да матери Кеплера, разложи по полочкам и издай. Обещаю всем, что книги эти книгопечатник наш сделает лучшими в мире. Сначала издадим на русском языке, а потом и на латыни для отсталой Европы. Совсем напоследок хочу предложить вам написать письма знакомым вашим. Если они мастера, то с радостью приму их в Вершилово. Нам все нужны и художники, и архитекторы, и скульпторы. Математики нужны, химики очень нужны. Государь просил особо, если у вас есть знакомые оружейники, пригласите их в Вершилово. Я бы с радостью принял и музыкантов, построим театр и будем по воскресеньям ходить туда семьями. Пригласите пастора, но не для того, чтобы он русских людей в свою веру переманивал, а чтобы свадьбы ваши узаконил и детей, что на Руси рождаться будут, крестил, ну и грехи вам отпускал. А то живёте у врат рая, а в рай не попадёте.

Ну, а теперь праздновать.

Событие четырнадцатое

Князь Владимир Тимофеевич Долгоруков прибыл в Нижний Новгород 25 января. Остановился он передохнуть после дальней дороги со всем семейством у нижегородского воеводы князя Фёдора Фёдоровича Пронина. Вернее, это был товарищ прежнего воеводы, князя Василия Матвеевича Бутурлина. Но сейчас князь уже уехал во Владимир воеводой, а замену ему ещё не прислали. Так что уже месяц целый Фёдор Фёдорович один управлял военным хозяйством Нижнего Новгорода. Долгоруков знал, что князем, бывший государев дьяк стал совсем недавно, но чиниться не стал и принял приглашение остановиться у него в Кремле со всем семейством и погостить несколько дней, отдохнуть после дальней дороги.

Вечером два князя сидели в горнице и, попивая стоялый мёд, закусывали его новомодным вершиловским сыром и разговаривали о маркизе Петре Дмитриевиче Пожарском.

– Я тебе так скажу, Владимир Тимофеевич, сейчас самый богатый человек на Руси это Пётр Дмитриевич. Я ведь дьяком был, и вся его торговля через меня шла. Так