Что и не снилось медвежонку в лесу (ЛП) - Диксон Руби

— Что, черт побери, по-твоему это было? — шепотом спрашивает Аделаида.

Я прикусываю губу.

— Я сказала ему, что люблю оленину.

Вообще-то, в тот момент его пальцы были в моей киске, и я бы, наверное, сказала ему, что мне нравится, что угодно, но это так… мило.

Руки Аделаиды по-девичьи подрагивают.

— Чувствуешь этот запах?

— Просто зажги свечу, — говорю я ей. — Может, ванильную.

Я иду в подсобку, чтобы достать швабру. Ченс в дверном проеме сильно наследил, и я подозреваю, что Аделаида не станет за ним убирать. Когда я возвращаюсь обратно, она уже зажгла свечу и пьет из высокого бокала лимонную воду, а на ее лице отражается облегчение, что я взяла швабру и ведро. Господи, для женщины, спаренной с медведем-оборотнем, она очень уж хрупкое создание. Думаю, ее медовый голубчик никогда не приносил ей «вкусняшек».

И тогда мои щеки заливает румянец. Это то, о чем я думаю?

* * *

Рабочий день близится к концу, и я подметаю вокруг стула обрезки волос, когда в спа возвращается Ченс. Я поднимаю глаза и вижу, что он стоит у меня в дверном проеме, в чистой рубашке и от него пахнет свежим мылом, словно он только что из душа. У меня аж слюнки текут, и не из-за оленины.

— Тебе рога нужны?

— Нет.

— А шкура?

— Нет.

Издав рык, он кивает головой в сторону парковки.

— У меня для тебя битком набит холодильник. Все разрезано и готово к использованию.

Я моргаю, глядя на него. Итак, он принес мне оленя, а когда я сказал, что раньше этого не делала, он отправился домой и для меня его разделал? Упертый мужчина. Упертый… ради того, на что я не хочу сдаваться. Я укрепляю свою решимость и жестом руки указываю на кресло в моем салоне.

— Значит, ты готов к своему преображению?

Я ожидаю, что он откажется, но Ченс сразу направляется к моему креслу и тяжело плюхается в него, широко раскинув перед собой ноги. Я знаю, что он медведь-оборотень, и они достигают огромных размеров, но даже при этом он господствует в этой крошечной комнатке салона. Когда я медлю, он рукой указывает на свое лицо.

— Можешь начинать. Делай, что хочешь.

— Это огромное доверие, — поддразниваю я его, снимая с крючка накидку и накидывая ее ему на плечи. — Ты уверен, что хочешь на это пойти?

— Мы заключили сделку, — отмечает он. Его взгляд прикован ко мне, как будто я его добыча.

Ну да. Так оно и было. Секс на новый имидж. Думаю, мне лучше собраться. Я с трудом сглатываю, так как меня переполняют противоречивые эмоции, вспомнив о том, что он хотел не меня, а просто секса. Может быть, все эти дурацкие, странные чувства, которые я испытываю, — всего лишь моя глупость.

Я не промываю его волосы шампунем — слишком интимно! — а обрызгиваю его шевелюру распылителем, чтобы намочить ее. Его волосы густые и блестящие, несмотря на лохматую длину, и мне нелегко решиться их обрезать. Я поигрываю с ними несколько минут, провожу руками сквозь его локоны, пытаясь решить, как бы мне хотелось, чтобы он выглядел.

Он неловко ерзает на сиденье, и когда я бросаю взгляд в зеркало, то вижу, что у него сжаты челюсти.

— Ты собираешься трахаться с моими волосами весь день или собираешься их состричь?

Голос Ченса звучит недовольно и сбивает меня с толку. Тогда я опускаю глаза и вижу стояк, поднимающий переднюю часть накидки палаткой. О, Боже.

— Я просто решаю, что с тобой сделать, — говорю я, и в моем голосе звучит хриплая нотка, которую я не должна допускать, но мне не получается ее сдержать. Я наклоняюсь вперед, чтобы схватить расческу, но делаю так, чтобы мои груди касались его. Потом начинаю стричь.

Я срезаю длинные пряди волос по бокам, затем сбриваю их короткими в задней части шеи. Сверху оставляю их подлиннее и добавляю немного геля, чтобы волосы держались как надо. Конечный результат — сексуальная, смелая прическа свуп-взрыв, которая захватывает дух и превращает его внешность из «бродяги горца» в «чрезвычайно аппетитного лесоруба». Я немного подстригаю его бороду, после чего добавляю немного масла для бороды, чтобы сделать его мягче и блестяще. К тому времени, как я заканчиваю, он прекрасно пахнет и выглядит чертовски съедобным. Боже, какой же он красавчик! Я сопротивляюсь желанию провести пальцами сквозь его волосы в последний раз.

— Я закончила.

Он смотрит в зеркало на результат, а затем, издав рык, трогает свои волосы.

— Когда буду с этим возиться сам, так выглядеть не будет.

— Если хочешь, можешь по утрам заходить, и я буду их укладывать гелем. — На самом деле, это стало общественной услугой для женщин во всем мире, что я и делаю, убеждаю себя. — Пока ты не научишься.

Ченс поворачивается и смотрит на меня. Он пододвигается чуть поближе.

— Или ты могла бы для меня это делать, когда по утрам просыпаешься.

— Когда я просыпаюсь по утрам? — повторяю я, не догоняя. Затем мое лицо покрывается горячим румянцем, когда до меня доходит, о чем он говорит. Он подразумевает, — после того, как я вылезу из его постели.

Игнорируя его, я сдергиваю плащ с его плеч с такой силой, что щелчки кнопок звучат как выстрелы.

— Хватит, Ченс.

Этот мужчина явно плохо знает волков. Если бы это было так, он бы знал, что у нас преданность превыше всего. То есть, мы чрезмерно верные. Если он меня не хочет — всю меня — он разобьет мое сердце, а у меня на это дерьмо времени нет.

Глава 8

ЧЕНС

Я в отчаянии сжимаю кулаки. Какого черта ей нужно? Я потратил целых три часа на то, чтобы выследить для нее самого подходящего оленя. Не слишком молодого, но и не настолько старого, чтобы мясо было жестким и жилистым. Я притащил эту тушу сюда, перед ее человеческой стаей и преподнес трофей к ее ногам. Она смотрела на меня как на сумасшедшего.

Когда это не сработало, я усадил свою задницу в эту крошечную штучку, которую она называет креслом, и позволил ей вымазать всего себя какой-то липкой жижей. Не говоря уже о том, что мне совсем не казалось чертовым волшебством, когда ее нежные пальчики скользили по моей грубой коже и сквозь волосы.

Ну да, я вижу, что теперь выгляжу уже не таким страшным, хотя все ровно оставлю мнение о своей стрижке при себе. Я выгляжу как один из тех размалеванных парней с обложек журналов у проходов к кассе.

Я строю всякое дерьмо. Я не стою там без дела, улыбаясь, и мне совсем ни к чему подставляться под эти обложки. Но… если это то, чего она хочет. Если намазывание в моих волосах этого дерьма может удержать ее, если потребуется, то буду делать это хоть пять раз в день.

Я бросаю свирепый взгляд на пол, мечтая о том, чтобы у меня был больший опыт общения с женщинами. Я понятия не имею, чего она хочет, и не представляю, что поможет ее завоевать. В былые времена я мог бы просто утащить ее, и никто и глазом не моргнул. Она пропитана моим запахом, и этого достаточно, чтобы сегодня отпугивать хищников, но когда он выветрится другие оборотни в этом городке начнут прокладывать себе дорожку к ее двери, а ведь некоторые из них будут знать, как добиваться ее расположения в этом дельце с обхаживанием.

Мэдди суетится вокруг меня, подбирая доказательства того, что она меня обработала, и бросает их в ближайшую мусорку. Она обращается со мной, как с очередным клиентом, как будто вчерашней ночью часами напролет моих пальцев, языка и члена не было в ее киске. Как будто я не потребовал, что она принадлежит мне.

Из этой ситуации у меня есть лишь два выхода. Я могу выйти в эту дверь и попытаться забыть Мэдди, или я могу напомнить ей, кто ее прошлой ночью пометил.

Пару лет назад я сильно разозлился на своего отца и накричал на него за попытку покончить с собой. Он ответил мне, что потерял всякий смысл жизни. Я пришел в ярость и наорал на него и на всю эту чертову участь спаривания, и что оно того не стоит. Что он не встретил ни одного дня трезвым с тех пор, как умерла мама, но в тот момент он посмотрел на меня с такой свирепой ясностью сознания, что я задался вопросом, не притворялся ли он все эти годы. «Сынок, ты понятия не имеешь, о чем говоришь, — сказал он тихим, разрушенным табаком голосом. — Даже если б это означало не чувствовать этой нескончаемой жуткой боли, я бы ни на что не променял бы и дня жизни со своей парой».