Сезон дождя (сборник) - Стивен Кинг

Теллу нравилось играть в группе. Ты на сцене, смотришь на всех сверху вниз, не просто участвуешь в вечеринке, но практически ее организуешь. Время от времени тебе приходится подпевать, но никто не ждет, что ты будешь произносить речь.

Так он и жил, учился и играл, десять лет. Свое дело знал, но честолюбием не отличался, не было у него стремления пробиться на самую вершину. И в конце концов попал в Нью-Йорк, начал участвовать в сессиях, возиться с пультами и понял, что микширование нравится ему даже больше, чем выступления перед зрителями. И за все это время он обрел только одного настоящего друга – Пола Дженнингса. Произошло это очень быстро, Телл полагал, что одна из причин – работа плечом к плечу, но не только она. Главное, по его разумению, заключалось в собственном одиночестве и личности Дженнингса, его неотразимой харизме. А обдумывая случившееся в пятницу, Телл решил, что и с Джорджи произошло то же самое.

Он и Пол пили пиво за одним из дальних столиков в пабе «Макманус», разговаривали о микшировании, бопе, бейсболе, всякой ерунде, когда правая рука Дженнигса нырнула под столик и мягко ухватила Телла за промежность.

Телл так дернулся, что свеча в центре столика упала на скатерть, а из стакана Дженнингса выплеснулось пиво. Подбежавший официант поставил свечу до того, как она прожгла скатерть, и отошел. Телл, изумленный, шокированный, вытаращился на Дженнингса.

– Извини. – По лицу Дженнингса чувствовалось, что он извиняется, но, с другой стороны, он не находил в своих действиях ничего особенного.

– Господи Иисусе, Пол! – только и смог вымолвить Телл.

– Я думал, ты к этому готов, ничего больше, – пожал плечами Дженнингс. – Наверное, мне следовало действовать тоньше.

– Готов? – повторил Телл. – Что ты хочешь этим сказать? Готов к чему?

– Раскрыться. Позволить себе раскрыться.

– Я не такой. – Сердце Телла стучало, как паровой молот. И от ярости, и от страха – очень его испугало то, что он прочитал в глазах Дженнингса, – а больше всего от отвращения. Испугался же он решения Дженнингса поставить жирную точку в их отношениях.

– Давай об этом забудем, а? – предложил Дженнингс. – Закажем ужин и сделаем вид, что ничего не случилось. – Если только ты не согласишься пойти мне навстречу, добавили его глаза.

Но ведь случилось, и от этого не уйти, хотелось сказать Теллу, но он промолчал. Здравый смысл и практичность удержали рот на замке, не позволили спровоцировать Пола Дженнингса. Все-таки он не мог пожаловаться на работу, да и следовало подумать о будущем. Пленка с записью альбома Роджера Долтри могла принести даже больше пользы, чем двухнедельное жалованье. Вот он и решил показать себя дипломатом и не давать волю благородной ярости. Да и потом, с чего ему закатывать скандал? Дженнингс же не изнасиловал его.

Но это была лишь верхушка айсберга. Он не раскрыл рта, потому что и сердцем, и душой понял: с Дженнингсом у него больше нет и не будет ничего общего.

– Хорошо, – кивнул Телл, – ничего не случилось.

В ту ночь он спал плохо, его мучили кошмары. То Дженнингс вновь хватал его за яйца в «Макманусе», то он оказывался в туалете, где из-под дверцы кабинки виднелись кроссовки, только во сне он открывал дверцу и видел, что на унитазе сидит Пол Дженнингс. Он умер голым, но состояние сексуального возбуждения сохранилось и после смерти. Рот Пола приоткрылся. «Давно бы так. Я знал, что ты уже готов», – произнес труп, выдохнув клуб зеленоватого гнилого воздуха, и Телл проснулся на полу, завернутый в одеяло. Взглянул на часы. Самое начало пятого. На востоке только занималась заря. Телл оделся и курил сигарету за сигаретой, пока не пришло время идти на работу.

На той же неделе, в субботу (над альбомом Долтри они работали по шестидневке, чтобы успеть к установленному сроку), часов в одиннадцать утра Телл пошел в мужской туалет третьего этажа по малой нужде. Переступил порог, постоял, потирая виски, потом повернулся к кабинкам.

И ничего не увидел, потому что они не попадали в поле зрения.

И ладно! Нечего там смотреть! Отлей и выметайся отсюда!

Он медленно подошел к одному из писсуаров, расстегнул молнию. Долго стоял, дожидаясь, когда же процесс пойдет.

Не доходя до двери, остановился, склонив голову набок, словно пес Ниппер на старых пластинках звукозаписывающей компании «Ар-си-ар Виктор», потом резко повернулся. Медленно обошел угол и вновь остановился, едва увидев пол под дверью первой кабинки. Грязно-белые кроссовки стояли на прежнем месте. Здание, которое раньше называли Мюзик-Сити, по субботам практически пустовало, но кроссовки торчали из-под дверцы туалетной кабинки.

Взгляд Телла задержался на мухе, летавшей перед кабинкой. Он наблюдал, как муха поднырнула под дверцу, села на грязный мысок одной из кроссовок. А мгновением позже умерла и свалилась на пол, в компанию к другим дохлым насекомым. Среди мух Телл обнаружил, особо не удивившись, двух маленьких пауков и одного крупного таракана, который лежал на спине, как перевернутая черепаха.

Большими шагами Телл вышел из мужского туалета, а когда возвращался в студию, ему казалось, что он стоит на месте, а коридор проплывает мимо.

Как только войду, сразу скажу Полу, что мне нехорошо и отпрошусь на остаток дня, думал он, но не произнес ни слова. Пол в тот день пребывал в дурном настроении, и Телл прекрасно знал, что тому причина. Мог ли Пол уволить его по злобе? Неделю назад он бы только рассмеялся. Но неделю назад он все еще верил, что друзья бывают настоящими, а призраки – сущая выдумка. Теперь он все более склонялся к мысли, что эти два утверждения верны с точностью до наоборот.

– Возвращение блудного сына, – пробурчал Дженнингс, не оглядываясь, услышав звук открывающейся двери. – Я думал, ты там умер.

– Нет, – ответил Телл. – Не я.

За день до окончания микширования альбома Долтри (и сотрудничества с Полом Дженнингсом) Телл выяснил, что в кабинке – призрак, но до этого случилось много разного и всякого. Однако все эти события, словно километровые столбы на шоссе, указывали на уверенное движение Джона Телла к нервному срыву. Он понимал, что происходит, но ничего не мог изменить. Словно он не сам ехал по этой дороге, а его везли по ней.

Поначалу он выбрал вроде бы оптимальный вариант: избегать мужского туалета на третьем этаже, избегать всех мыслей и вопросов о кроссовках. Вычеркнуть сей предмет из своей жизни. Наплевать и забыть.

Да только не получилось. Кроссовки совершенно неожиданно врывались в его бытие и отравляли сознание, как давнее горе. Он мог сидеть дома, смотреть Си-эн-эн или какое-нибудь глупое ток-шоу, и вдруг выяснялось, что думает он о дохлых мухах, которых, очевидно, не видел уборщик, меняя в кабинке рулон туалетной бумаги. Потом он смотрел на часы и обнаруживал, что прошел час. А то и больше.

На какое-то время он даже пришел к выводу, что стал жертвой розыгрыша. Пол определенно в этом участвовал, а также толстяк из «Янус мюзик». Телл не раз видел, как они о чем-то разговаривали. И вроде бы даже смотрели в его сторону и смеялись. Скорее всего не обошлось и без регистратора, с его «Кэмелом» и тусклым, скептическим взглядом. Джорджи? Это вряд ли. Джорджи не умел хранить секретов, так что Пол не стал бы втягивать его в эту авантюру, желающих подшутить над ближним хватало и без него. День или два Телл размышлял, входил ли Роджер Долтри в число тех, кто по очереди устраивался в туалетной кабинке в грязных белых кроссовках с пропущенной дырочкой для шнуровки.

И хотя он осознавал, что такие мысли – паранойя, понимание не помогало от нее избавиться. Он приказывал им уйти, настаивал, что Дженнингс не устраивает никакого заговора против него, и его рассудок вроде бы соглашался: «Да, да, это разумно», – но через пять часов, а может, и через двадцать минут, Телл живо представлял себе, как они сидят за столом в «Десмондс стейк хаус», в двух кварталах от Мюзик-Сити: Пол, регистратор, не вынимающий сигарету изо рта и обожающий хэви-метал, может, даже худосочный парень изо «Снэппи кардс» – едят, пьют и, естественно, смеются. Смеются над ним, а грязные белые кроссовки, которые они надевали по очереди, стоят под столом в мятом бумажном пакете.

Телл буквально видел этот пакет. Вот как далеко все зашло.

Но одними фантазиями дело не закончилось. Вскоре выяснилось, что мужской туалет третьего этажа притягивает его. Словно там поставили сильный магнит, а его карманы набили железом. Если бы раньше кто-то сказал ему что-то подобное, он бы рассмеялся (может, и про себя, если человек говорил очень уж увлеченно), но чувство это возникало всякий раз, когда он проходил мимо туалета, то ли в студию, то ли к лифтам. Ужасное чувство, словно тебя тянет к открытому окну или ты наблюдаешь, будто со стороны, как твоя рука поднимает пистолет ко рту и губы засасывают кончик ствола.

Он хотел посмотреть вновь. Он понимал, что одного взгляда хватит для того, чтобы у него окончательно поехала крыша, но его это не волновало. Он хотел посмотреть вновь.