В полет сквозь годы - Александр Беляков

В сущности, европейские агентства не ошибались, истинная социалистическая революция начиналась только теперь. Ни Временное правительство, ни какие-либо другие внутренние или внешние силы не могли остановить ее развитие. И вот в Петроград, в особняк Кшесинской, уже со всей России летели поздравительные телеграммы и сведения о первомайских демонстрациях.

Первомайские торжества прошли и во Владимире. Запомнился мне этот день. Развевались флаги, сверкали на солнце медные трубы оркестров. Колонны демонстрантов шли с плакатами: "Долой войну!", "Да здравствует демократический мир!", "Земля - крестьянам!", "Восьмичасовой рабочий день!". Сменяя друг друга, ораторы выкрикивали лозунги. Но вот над толпой взмыл голос, пронзительный и грозный, который подчинил себе всех:

- Вставай, проклятьем заклейменный!..

И все запели. Пели без нот, без дирижера. Но пели так, словно от этой песни зависела судьба, словно не было на свете ничего важнее ее - песни, сочиненной двумя французскими коммунарами.

Я читал и слушал удивительнейшие рассказы о событиях, происходящих в мире под звуки этой песни. Но и сейчас, слушая ее, я неизменно вижу одну и ту же картину: рабочие и солдаты нашего 215-го пехотного полка в памятный день Первомая семнадцатого года идут во главе демонстрации по древнему Владимиру.

На съездах, при встречах и последних проводах я всегда запеваю ее одним из первых и пою до конца, вместе со всеми...

Незаметно подошло лето. Кровавое, бурное лето 1917 года.

Состав Временного правительства стал меняться, вскоре пост военного министра в нем занял краснобай А. Ф. Керенский. Под его руководством 18 июня в Галиции было начато бесславное наступление наших войск, в том числе армии генерала Л. Г. Корнилова. Сначала оно проходило с успехом: был занят город Галич, число пленных, в основном австровенгров, достигло 20 тысяч человек. Но 5 июля Гинденбург усилил войска, немцы перешли в контрнаступление и прорвали фронт на участке 130 верст.

Чтобы как-то отвлечь немцев, по указанию Керенского был организован такой же безуспешный прорыв русских войск под Сморгонью и Двинском, где были отмечены случаи невыполнения боевых приказов целыми полками и дивизиями. Печать начала писать о "развале русской армии", "о вредной деятельности социалистов-интернационалистов", "о самоуправстве Советов рабочих и солдатских депутатов, солдатских комитетов", запестрели объявления о денежном "займе свободы, 1917 года" - сроком на 54 года!

Вот в этой сложной обстановке моя рота походным порядком была направлена в город Суздаль - ловить дезертиров, которых там якобы очень много. Два перехода пешком - туда и обратно по 35 верст - я совершил впервые в жизни и, конечно, стер ноги. Дезертиров в Суздале мы не нашли, в роте же после возвращения недосчитались пяти солдат. И тут же я получил назначение отправиться на фронт и доставить в 4-й Кавказский стрелковый полк 300 человек. Изучил наставление по перевозке войск: на вагон - 40 человек, 8 лошадей. Маршрут - Владимир, Москва, Ржев, Великие Луки, конечная станция Режица (ныне Резекне). Оттуда - походным порядком на фронт к городам Крейцбург и Якобштадт на реке Западная Двина.

Сначала все шло по порядку. Я, начальник железнодорожного эшелона, заказываю по телеграфу обед, ужин для солдат. Но на одной из станций ужина не оказалось и питательный пункт был закрыт. Солдаты, звеня котелками, ложками, высыпали на платформу. Узнав, что ужина нет, обступили меня и с угрожающим видом принялись кричать и ругать все, какое знали, начальство. Неприятное чувство без вины виноватого шевельнулось где-то в душе.

Но тут я вспомнил, что в вагоне у меня есть запас черных сухарей, а воды горячей на станции - сколько угодно. Объяснил солдатам положение, сказал, что выдадим сухой паек, и они, ворча, недовольные, разошлись по своим местам. Зато на следующей станции высыпали на платформу и растащили всю снедь, какая нашлась у торговок. Военный комендант немедленно дал по пути следования эшелона телеграмму: "Идет "буйный эшелон". После этого поезд мчался мимо промежуточных станций, и я едва уговорил машиниста останавливаться в местах питательных пунктов.

По прибытии в Режицу раздал роте оружие, патроны, сухой паек. Дальше мы шли походным порядком. В Крейцбурге (ныне Крустпилс) представители 4-го Кавказского стрелкового полка приняли солдат, распределили всех по ротам, а меня назначили младшим офицером в саперную команду.

Вот и землянки, на обратном скате пологого овражка, добротные, с печами, наружными уборными. Полы дощатые, в помещениях чисто. В офицерской землянке - полевой телефон в штаб полка. В ней жили начальник команды капитан, поручик, подпоручик, добавился прапорщик.

Рассказов много. Более двух лет на этом участке фронта полк удерживал на левом берегу Западной Двины укрепленную зону в районе Якобштадта (ныне Якобпилс). Участок был спокойный. Вдруг недели две назад рано утром немцы открыли интенсивный артогонь и перешли в наступление. Якобштадт мы оставили целым и невредимым. А когда перешли на правый берег реки, то в Крейцбурге решили подорвать все, что можно, чтобы немцам не досталось. Город во многих местах выгорел, торчали одни печные трубы.

Что же будет делать саперная команда, думал я. Выяснилось - будем укреплять вторую линию окопов, а первая уже отрыта, и в ней роты полка расположились почти по самому берегу Западной Двины. Немцы на правый берег не пошли.

В моей команде взводы саперов (землекопов), плотников, каменщиков и минеров-подрывников. Солдаты дело свое знают. Наша задача - строить на второй линии окопов пулеметные гнезда, блиндажи, убежища с деревоземляным покрытием. Мне достался замок барона Корфа. Его необходимо было приспособить к обороне.

Замок стоял почти на берегу реки. Над одним из его зданий возвышалась пирамидальная четырехгранная башня с большими наружными часами, в стене которой зиял пролом от артиллерийского снаряда. Стрелки часов выскочили наружу и застыли в неестественном положении.

Моей задачей было использовать стены ограждения замка для устройства пулеметных точек и убежищ. И мы приступили к работе. Работали ежедневно. Обед нам привозила походная кухня, запряженная доброй лошадкой. Помех особых не было. Но как только немецкие наблюдатели с противоположного берега замечали движение солдат, противник открывал по замку методический артиллерийский огонь, - мы прятались в убежище. Крепкие старые стены ограждения, хозяйственных сараев и других строений хорошо защищали от легкой артиллерии, хотя были, конечно, раненые и убитые.

Так прошел август, сентябрь. Осенью офицеры сапер-вой команды под различными благовидными предлогами начали исчезать из прифронтовой полосы. Первым, якобы в отпуск, уехал капитан. Затем поручик подался в госпиталь и также не вернулся. За ним последовал подпоручик, и наконец в команде остался только один офицер - я. Времени свободного было предостаточно. Используя его для чтения вслух газет в солдатских землянках, я попутно отвечал на вопросы, которых накопилось множество. В девятнадцать лет, конечно, ни житейского, ни боевого опыта. Поэтому отвечал, как мог. Часто помогал солдатам писать письма домой, адреса на конвертах-самоделках, сложенных треугольниками. Много тогда было малограмотных.