Борьба за господство на Черном море - Андрей Платонов

Дело в том, что именно в эту ночь в районе Констанцы был сосредоточен чуть ли не весь румынский флот, причем не в базе, а в море! Так, в дальнем дозоре, за внешней кромкой минных заграждений, к северу от Констанцы находилась канонерская лодка «Giculescu», а к югу — миноносец «Sborul». Ближний дозор у Констанцы несли два минных заградителя и канонерская лодка. С севера проход между минными заграждениями и берегом прикрывали эскадренные миноносцы «Marabesti» и «R. Ferdinand», а с юга — эскадренные миноносцы «Marasti» и «R. Mаria». Такое впечатление, что наши корабли здесь ждали. Во всяком случае, в таком составе и режиме корабли не могли нести дозор каждую ночь. Отметим для себя этот факт!

Обстановка в районе Констанцы 26 июня 1941 г. по румынским данным

Так вот, как раз два южных эсминца и обнаружили около 5 часов наши лидеры, легли на курс 10° и в 05:09 открыли огонь по головному кораблю, накрыв его уже вторым или третьим залпом. Однако при переходе на поражение румыны неправильно учли скорость цели, и все залпы стали ложиться по корме у «Москвы». Поскольку румынские эсминцы находились на фоне берега, то их обнаружили только тогда, когда «Харьков» начал отход, то есть около 05:13. С поворотом советских кораблей влево на курс отхода они скрылись в дымовой завесе, румынские корабли прекратили стрельбу. Через четыре минуты лидеры стали просматриваться сквозь дым, эсминцы в 05:17 возобновили огонь и продолжали его до взрыва «Москвы».

Картина более-менее прояснилась — но теперь непонятно, что за вспышки видели с «Харькова» в 05:04 южнее порта, если ни румынские корабли, ни тем более батарея «Тирпиц» огня в тот момент не открывали. Здесь вспомним об ударе с воздуха. Как мы уже отмечали, из второй группы, состоявшей из двух СБ, один возвратился из-за неисправности, а второй продолжил полет, однако на свой аэродром не вернулся и судьба его осталась неизвестной. Так вот, по румынским данным, около 5 часов в Констанце объявили воздушную тревогу, и вскоре над городом пролетел одиночный советский бомбардировщик. Вполне возможно, что это как раз был тот пропавший СБ из второй группы, а вспышки на берегу — огонь зенитной батареи.

Вернемся теперь к взрыву «Москвы». Как видно, к этому моменту по ней вели огонь два румынских эсминца и береговая батарея. Уже этого достаточно, чтобы один из снарядов попал в корабль и вызвал взрыв — например, артиллерийского боезапаса или торпед. Кстати, первоначально на флоте существовало мнение, что к гибели корабля привело именно попадание снаряда крупнокалиберной береговой батареи в одну из запасных торпед, хранившихся, как известно, на верхней палубе.

Вот воспоминание в то время начальника германской военно-морской миссии в Румынии капитана 1-го ранга Гадова:

«04:20. Батарея „Тирпиц“ и железнодорожная батарея открыли огонь по обоим уходящим эсминцам. 04:23. Попадание в головной эсминец. Спустя короткое время, этот эсминец взлетел на воздух от попадания торпеды, выпущенной береговым торпедным аппаратом»[15].

А вот воспоминание одного из матросов лидера «Москва», бежавшего из румынского плена:

«…после стрельбы по берегу корабль стал ворочать на обратный курс для следования в главную базу, но в это время многие заметили след двух торпед, идущих прямо на корабль. Видя это, командир отвернул вправо, и торпеды прошли, не задев корабль. Когда лидер еще не закончил отворот, раздался взрыв большой силы в районе третьего орудия. Командир корабля уже в плену в беседе с матросами заявил, что корабль попал на минное поле противника и на нем подорвался»[16].

Что ж, последнее не исключено, так как взрыв на «Москве» совпал с прохождением лидером минного заграждения S-10. Правда, учитывая, что корабль пересекал это заграждение почти под прямым углом, вероятность встречи с миной должна быть еще меньше, чем на заграждении S-9, — однако лидер маневрировал, и это увеличило его шансы на подрыв более чем в 1,5 раза. Левой тралящей части паравана к тому моменту, по-видимому, уже не было, так как взрыв произошел ближе к левому борту, и если бы параван функционировал, он бы затралил мину и та всплыла. Эти старые мины не имели прибора ликвидатора при ее подсечении тралом.

По характеру взрыва можно предположить, что он произошел внутри корабля или у борта в подводной части между 70 и 75 шпангоутами. Таким образом, это мог быть взрыв мины, торпеды или 130-мм боеприпаса в погребе третьего орудия главного калибра от попадания снаряда. Поскольку ни в одном документе не упоминается о попадании в «Москву» артиллерийских снарядов, да и технически взрыв погреба в данных условиях проблематичен, то эту версию можно считать самой маловероятной. Попадание торпеды тоже сомнительно, так как если в районе Констанцы даже и имелись береговые торпедные аппараты, то их торпеды просто бы не дошли до «Москвы». Другое дело — румынские эскадренные миноносцы; но они в торпедную атаку не выходили, что видно из их маневрирования и документов.

Правда, у Румынии имелась подводная лодка «Delfinul», и в это время она находилась в море — однако, как выяснилось после войны, экипаж этой подлодки о бое у Констанцы узнал лишь 28 июня, вернувшись в базу. Таким образом, атака подлодки скорее всего была мнимой — но даже мнимая, она все же могла сыграть роковую роль в судьбе корабля, так как, уклоняясь от торпед на минном поле, лидер увеличил свои шансы на подрыв на мине.

Впрочем, причина маневрирования «Москвы» на курсе отхода имеет несколько версий. Командир дивизиона считал, что это был противо-артиллерийский зигзаг, потому и дал команду «Идти прямым курсом!». Матрос, бежавший из плена, считал, что корабль уклонялся от торпед. Спасенный с «Москвы» офицер называет третью причину: «подворот» совершался для того, чтобы войти в дымовую завесу, сносившуюся северо-восточным ветром.

Получается, что наиболее вероятной причиной гибели лидера «Москва» является его подрыв на мине минного заграждения S-10. При этом могут возникнуть два вопроса: почему подрыв произошел не в носовой части корабля и отчего лидер переломился от подрыва на одной мине с весом взрывчатого вещества не более 200 кг? По всей видимости, здесь сыграли большую роль крайне неблагоприятные динамические факторы, действовавшие на корабль в момент прохождения минного заграждения. Как мы уже отметили, взрыв произошел, когда лидер еще не успел завершить поворот вправо на скорости более 26 узлов. В такой ситуации корабль как бы заносит, и он, двигаясь вперед, одновременно перемещается лагом в сторону, противоположную повороту, а поэтому не только увеличивается вероятность встречи с миной, но она возможна практически по всей длине корпуса. На такой скорости при резкой перекладке руля (а он наверняка был положен «на борт») корпус лидера испытывал колоссальную нагрузку, причем довольно сложного характера. Взрыв мины где-то в районе носовой переборки котельного отделения мог стать инициирующим началом разрушения корпуса корабля, а дальше мощный напор воды в сочетании с инерционными силами и моментами при нарушенных жестких связях набора корпуса в считанные секунды завершили превращение корабля в два обрубка.

После гибели лидера «Москва» румынские катера подобрали из воды 69 человек из его экипажа во главе с командиром. Впоследствии Тухов сумел бежать из румынского плена и воевал в составе одного из партизанских отрядов в районе Одессы. Погиб он за несколько дней до соединения отряда с нашими наступающими войсками.

Подведем некий оперативно-тактический итог операции. Черноморский флот планировал нанести совместный удар кораблями и авиацией по главной базе румынского флота — Констанце. При этом главным объектом удара были не корабли, а нефтебаки, то есть задача решалась не в интересах флота и даже не в интересах сухопутных войск. Зачем вообще она была нужна в таком виде? Очень интересно было бы узнать, чья вообще это инициатива?

Судя по той информации, которую мы сейчас имеем о ситуации в первые часы и дни войны в высших эшелонах руководства страной, Красной Армии и ВМФ, трудно представить, что с подобной просьбой к Кузнецову мог обратиться нарком обороны — не до того ему было, да, опять же, не его эта головная боль. Еще менее вероятно, что задачу нанести удар по нефтехранилищам в Констанце поставила Ставка Главного Командования, да она и появилась-то только 23 июня. По-видимому, автор идеи набега на Констанцу — Главный штаб ВМФ, и, судя по некоторым документам, скорее всего первоначальный замысел состоял в следующем: «вывести из строя военно-морскую базу, нанести потери противнику в кораблях и судах, уничтожением портовых сооружений затруднить работу констансккого порта».

В самом появлении идеи подобной операции нет ничего удивительного — статья 131 НМО-40 прямо указывает, что «Операции против неприятельских береговых объектов являются одним из методов перенесения войны на неприятельскую территорию». А именно так и виделась нам будущая война. Статья 133 того же НМО-40, перечисляя особенности операций против береговых объектов, указывала, что «каждая операция имеет неподвижный объект, обладающий постоянными свойствами, что облегчает и конкретизирует расчеты и действия». То есть в самой базе требовалась некая стационарная точка прицеливания. Применительно к Констанце ее роль идеально могли выполнить именно нефтебаки. В конце концов второй задачей операции являлась разведка боем, а там главное — заставить противника ввести в действие всю свою систему обороны. Беда в том, что и эта задача осталась нерешенной: отсутствие во время удара самолетов-разведчиков девальвировало достигнутые такой ценой результаты. Ведь все, что мы точно выявили, так это дальнюю границу минного поля. Даже местоположение береговой батареи «Тирпиц» так и осталось неизвестным.