Чел. Роман - Виктор Попов

Вот она, кажется, выбирает модель и делает заказ. Он замечает: ей явно не по себе. Уже не столь молниеносны движения пальцев и явно зажаты плечи. Линия наклона экрана – от него – выдерживается строго и без каких-либо колебаний. Но самой ей некуда деться. Нет, кажется, даже малейшей возможности поменять место. А до конца перехода такими темпами минут 5—7, не меньше. Да и кто знает, что там на платформе. Продолжение давки не исключено.

Оба, кажется, прокручивают в голове временные рамки. Выводы разные. Она убирает смартфон и сосредотачивается на мяче, каждые пять-шесть движений меняя кисть. Подчеркнуто глядит куда-то под ноги. Он выключает музыку и спускает наушники на шею. Повязку, скомкав, кладет в карман пальто. Обдумывает первые слова. Да, у него нет пальцев, но у него есть голос. И какой голос. Отметаются банальные приветствия и вариации на тему «как дела», разговор о теракте и тем более о Кватроченто, отметается все, кроме мяча. Спустя метр после того, как она узнала его тайну, он наклоняется и говорит ей на ухо, четко артикулируя:

– Мячу больно.

Она мгновенно поднимает голову. Он едва успевает отпрянуть. Мяч замирает в ладони. Она ждет, что он скажет дальше. Но он молчит. Тогда она поднимает свободную левую кисть на уровень его глаз и долго нарочито умело сжимает и разжимает ее, вращает и крутит пальцами. Перебрасывает мяч с руки на руку и повторяет с еще большей виртуозностью те же движения правой. В заключение, на десерт – еще одна усмешка, да такая, что ему хочется ее ударить. Словно почувствовав угрозу, она хмурится и останавливает пальцы. Отворачивается. Но и его собственные мысли – почти синхронно – заставляют сделать то же самое, а когда снова смотрит в ее сторону, девушки уже нет рядом. На смену ей приходит какой-то старичок с бородкой вождя. А девушка каким-то чудом протиснулась на одного человека вперед. Он замечает ее шапочку чуть справа от бежевого котелка. Ее габариты позволяют выделывать такие фокусы. Ему же и мечтать о таком не приходится. Еще пару метров – и она исчезнет из виду. До конца перехода не более пяти. Еще подъем к платформе в две лестницы. Но там заметное сужение – скорость потока еще упадет.

«Но где она будет к тому моменту с такой-то ловкостью?»

Он возвращает наушники на исходные позиции и решительно втискивается в полуметровый промежуток между замешкавшейся «бородкой» и бежевым пальто. Возмущения «бородки» он не слышит. Бах на пару с Гуно помогают с легкостью переносить эти моральные издержки. Но что дальше? Поток по мере приближения к лестницам начинает сужаться. Сбежавшая от него пока еще видна, но о заметном приближении к ней не может быть и речи. Просьба об уступке места в такой ситуации выглядит кощунством. Все куда-то спешат. Да и какой у него повод? Догнать обидевшую его тинейджерку.

Чтобы что?

Еще не зная, что скажет, он стучит пальцем по плечу «пальто». На стук оглядывается дама за 50. Густой макияж. Попытки скрыть ежевечернюю бутылку вермута. В глазах остатки любви, щедро розданной на все четыре стороны.

– Разрешите? Моя девушка, вон, в черной шапочке. Разъединило потоком. Извините…

– Что ж вы, молодой человек? Так и уведут совсем. Потоком… – рисует дама бровями вычурное негодование.

Он картинно вздыхает и, насколько это возможно, беспомощно разводит руками. Дама благодушно качает головой и пропускает его. Протискиваясь вперед, он улавливает – вечерний вермут начинается утром. Теперь нужно сразу, без промедления, идти дальше. По крайней мере, необходимо уйти от «пальто» за спиной. Там поди уже привычный сериал в голове. Грешно разочаровывать любительниц вермута. Но перед ним костюм класса «мерседес 500». В этих-то местах. Так и хочется спросить:

– Какими судьбами, человече?

Тоже экономит на парковке, не иначе. Он заглядывает «костюму» через плечо и утыкается глазами в ридер. Еще одна странность. «Костюм» читает псалтырь. 118-й. Блаженны непорочные в пути. Одно из двух: или это такая изощренная реакция на теракт, или каждоутреннее чтение. Впрочем, некогда выяснять. С таким-то текстом грех не помочь ближнему. Он повторяет «костюму» почти слово в слово историю о потерянной девушке. Будучи мгновенно пропущен вперед, осознает – нет, не в теракте дело.

Дальше всё сложно. Перед ним трое. Офисный планктон, с бейджами на шее. Ни вермута, ни псалтыри. Поддельный «Шанель» и контейнер с ланчем в псевдобрендовом портфеле, изготовленном руками пожелавшего остаться неизвестным китайца. В то, что он потерял девушку в пятницу утром, эти ребята не поверят. По пятницам девушки находятся. Теряются они по субботам. В классическом предрассветном динамо.

Но она ведь как-то сумела их пройти. Удачно пойманный момент. Не более. Ему не стоит даже пытаться. Предлестничное сужение в шаге. Эмоции, лишенные нот доброжелательности, растут. Троица займет весь проход. Она через одного за ними. Не критично. Он беспокойно всматривается. Хорошо. Она, похоже, так же прекращает дальнейшие маневры.

JDF в ушах заканчивает славить Марию и без паузы начинает клеить Розину. Очень к месту. «Цирюльник» всегда к месту. Пока по большей части эта партия – мечта. Графское достоинство нужно заслужить. Альмавивами не рождаются. Техника на пределе. На грани возможного. Если без купюр. Уровень даже не Бога. Уровень – кто ты, тварь?!

Мысли о высшем исполнительском совершенстве отвлекают его от неприятного положения, в котором он оказывается, едва поднимается на первую ступень. В узком тоннеле нечего и думать о продвижении вперед. Никто не владеет собой. Сотни тел сжимаются в одного извивающегося в узком проходе червяка, и каждый его сегмент ненавидит другого всем сердцем…

Она выше его на две ступени. Сделав шаг оглядывается. Не видит преследователя. Или делает вид, что не видит. Могла уже и забыть. Невелико событие. Два слова – не повод. Ни для чего и ни для кого. Четыре пальца тем более. Хотя нет – видит. Еще как видит. Задерживает на нем взгляд. Картинно улыбается. Показывает язык. Ему. Именно ему. И тут же, пользуясь случаем, протискивается ступенькой выше. Он вдоль стены, не без труда, огибает крайнего «бейджа», восстанавливая прежнее расстояние. Но все равно она далеко. И у него есть полминуты до выхода на платформу. Полминуты на то, чтобы обдумать новые слова. Мяч – пройденный этап. Язык – вот тема для высказывания.

Что она со своими пальцами о нем знает? Что умеет? Да кто она вообще такая по сравнению с ним?

Поглощенный конструированием мести, он не замечает, как черная шапочка возобновляет маневры. Да так, что к концу второго лестничного пролета он теряет ее из вида. Тщетно пытается пробраться вперед. Натыкается на улыбки и дорожные сумки какой-то туристической группы. Обойти – и думать нечего. Только перепрыгнуть. Зреет, но так и не возникает международный конфликт.

Он выходит на платформу с опозданием от нее минуты в полторы. Кружится на месте. Бессмысленно. Два выхода в разных концах зала и два пути, полузакрытые столбами и арками. Еще и толпа. Обзора нет. Есть цепочка вариантов. И ни один из них не верен. Потому что каждый в одинаковой степени возможен.

Он мало-помалу успокаивается. Садится в ближайший поезд. Включает ридер с нотами. Но не может сосредоточиться. На нотном стане, исписанном когда-то ленивцем Джоакино, назойливыми картинками маячат по отдельности и все вместе «лоскутные» ладони, кочковатые пальцы, траурная шапочка и снуд, смеющийся язык, глаза, пришедшие из Кватроченто…

III

Линер сверлит Белую тяжелым взглядом. Но заведующую реанимационным отделением не сбить с толку. Она прекрасно понимает, что строгость Линер – не более чем маска, надетая вследствие растерянности. Спустя минуту, Белая, так и не дождавшись вопроса Линер, задает его сама:

– Какие будут дальнейшие распоряжения?

Линер дергает головой, будто просыпаясь. Ей трудно сформулировать что-то конкретное. Сложно, оставаясь в рамках логики, реагировать на предельно нелогичное. Но от следствия никуда не денешься.

«Вот только с чего начать? С виновника или экстерьера?» – размышляет Линер, вслух спрашивая:

– Когда вы планируете следующую перевязку? То есть когда в этом будет необходимость?

– С медицинской точки зрения, этой необходимости нет.

– Потому что его нет? С медицинской точки зрения… – язвит Линер и уточняет:

– Тогда почему он в бинтах?

– Вы хотите его раскрыть?

– Нет. Сейчас нет. Но увидеть своими глазами то, о чем вы сказали, рано или поздно придется.

– Хоть сейчас. Только нужны сестры. Пара человек.

– А без них?

– Долго и сложно.

– Не хотелось бы множить круг лиц, которым известно больше, чем нам хотелось бы…

– Я понимаю, но это не пластырь на мизинчик приклеить.

– И я все понимаю, но-о… —