Упыриная наука. Дилогия - Екатерина Романова

– Тебе-то что за дело? Я сюда не тебе нравиться приехала, – откровенно хамила я, сверля взглядом вампира, – убирайся с моей территории. Это место для убийц, воров и насильников! Впрочем, ты уже показал, что способен на насилие, – я облизнула зудевшую рану на губе.

Вален, пропустив слова феи и мои мимо ушей и ни разу не поменяв выражение лица, объявил:

– Через час состоится суд. Если есть свидетели, можем вызвать, если есть родственники – пошлем похоронку, а также счет на услуги палача и послание похоронки.

– Вызовите ее сестру, – попросила фея, – сестру умершей.

– Аличка, – не поднимая взгляда, остановила я, – ты не понимаешь, что независимо от того, спасала я ее или убивала, мне уже вынесли смертный приговор?

Через час я сидела в зале суда, закованная в цепи и прикованная к лавке, как какой-то буйный и конченый ублюдок, вырезавший подчистую целую группу детей в садике во время тихого часа. К счастью, меня не мучило жгучее чувство несправедливости судьбы, ведь в судьбу я не верила, а слова «если бы я прошла мимо…» в голову не лезли. Я бы не смогла пройти мимо. И, если бы даже знала, что все закончится именно так, все равно бы свернула и попробовала бы спасти княжну. Кстати, а какого лешего она одна бродила в потемках? Еще тот вопрос! Неудивительно, что ее пристукнули по-тихому… хотя нет, по-тихому как раз-таки не получилось.

Зал суда кишмя кишел вампирскими отпрысками, глядевшими на меня таким же уничижающим взглядом, каким я смотрела на подкосившийся подо мной табурет, ставший виновником моей новой прически. Будто я собственноручно (образно выражаясь) всем нагадила в душу. Причем делала это методично, с большим усердием и улыбкой от уха до уха. Больше всего в этой ситуации было жалко Графа. Пропадет же скотина без меня…

– Всем встать! Обвинительный процесс по делу гражданки Раэль Яан ви Т…

Какого черта? Откуда они знают мое полное имя?

– …ется открытым, – удар молотка, судья присаживается, смеряет меня уничтожающим взглядом, от которого должно бросить в пот, а бедная совесть обязана вгрызться в меня клыками, оставив умирать в страшных муках. Почему-то этого не произошло. Совесть глубоко спала лет восемнадцать, а пот от холода не выделялся. Хотя, зародилось подозрение, что они распознали во мне эльфа и сейчас вершится не правосудие, а жалкая и беспомощная месть за их же богомерзкие поступки тысячелетней давности. Глупая вражда, у которой истекли все сроки исковой давности и уголовной ответственности, все еще вклинивалась в отношения между нашими расами.

– Виновная, вам есть, что сказать? – вампир в возрасте скучающе уставился на меня, и, не дожидаясь ответа, продолжил, – хотя, низшим расам право слова законом не даровано.

Вот теперь бросило в пот. По залу прошелся липкий хохоток, а судья позволил себе выразиться в подобном стиле. В Эсаиле бы за подобное судье язык отрезали и скормили голодным гиенам! В правосудии вампиров я была жестоко разочарована. Наши арбитры выслушивают даже гоблинов и даже ради них готовы позвать шепот ветра, чтобы восстановить картину произошедшего. А тут…

– Обвинение…

– Сам ты низфая рафа! – бросила фея, сказавшая отчетливо даже при зажатом рукой рте.

– Простите? – грозно рявкнул судья.

Фея взмыла вверх, чтобы ни я, ни судья, никто другой не смог ее достать и начала речь в защиту великой и ужасной меня:

– Во-первых, обращаясь подобным образом к моей подзащитной, вы нарушаете пункт первый статьи третьей Норианского межрасового соглашения «О политических и гражданских правах разумных рас», в котором четко сказано «к разумным расам обращаться почтительно и уважительно, ибо все во истоках происхождения равны».

Моя голова с гулким треском повалилась на стол. Понеслась душа в рай… Я горько пожалела, что когда-то позволила Аличке закончить курсы правоведения.

– Во-вторых, подсудимую избивали в тюрьме, что категорически неприемлемо и нарушает сразу пять международных соглашений о гуманности, терпимости и правосудии! Посему мы требуем сатисфакции! Наказать избившего и смягчить наказание! В-третьих, презумпция невиновности! Прошу относиться к моей подзащитной как к невиновной, пока ее вина не будет доказана! В-четвертых, если вы не хотите самого крупного за последние двести лет дипломатического скандала с эльфийским народом, то советую хорошенько подумать, прежде чем…

– Аличка! – грозно рявкнула я.

– Угомоните это существо, – попросил судья, за что удостоился гнева феи, схватившись за глаза. Рыча, как волк и тщетно растирая слезившиеся и покрасневшие зеницы, судья завопил:

– На виселицу ее!

– Аличка! – крикнула я. Глаза судьи вмиг перестало жечь, а шаловливая фея гордо, скрестив ножки, уселась на мое плечо с триумфальным видом, словно только что отстояла в смертном бою мать-родину.

Судья, не веря в свое счастье и в то, что видит своими глазами окружающий мир, засопел. Но хороший знак – как-либо оскорблять меня более не решался и, поерзав на стуле из красивого красного дуба, дал слово обвинению.

– На месте преступления обнаружен зарезанный подсудимой мужчина. Вампир, возраст семьдесят девять лет. Разведен, – нудно начал прокурор, щипнув себя за длинный ус и останавливаясь после каждых двух слов, стараясь разобрать явно не свой почерк.

– Местный? – попросил уточнить судья, ехидно улыбаясь в мою сторону.

– Нет. Он из банды Волка, – по залу прошелся изумленный «ох» и раздались шепотки.

Только сейчас до меня в полной мере дошел весь смысл сложившийся ситуации. Ведь шутки кончились. Я находилась в незнакомой стране, где эльфов на дух не переносят и хватаются за каждую возможность припомнить старые обиды. Здесь не было Учителя, не было Директора, не было даже письма от Директора и старого друга Директора, не было совершенно никого, кто бы мог встать на мою защиту и оградить от того беззакония, которое творилось в угоду веселившейся толпе. Я была в этой общине чужаком, убившим их Княжну. И это для них весьма удобно. Мне стало действительно страшно, потому что через каких-то пять-десять минут вся моя жизнь может быть распланирована совершенно не так, как бы этого хотелось мне. К тому же, если в Эсаиле узнают, что я мертва… Эльфы мстят за своих и мстят очень сурово. Пришлось засунуть подальше гордость и защищаться, несмотря на то, что мне всего восемнадцать и юношеский максимализм бьет ключом.

– За избавление вашей славной общины от бандита вы меня судите? Он, кстати, сам вогнал меч в грудную клетку, прошу внести это в протокол! – я попыталась вскочить, показав свое негодование, но, гремя цепями, плюхнулась на лавку, – еще был второй!

За спиной раздалось какое-то удивленное шуршание. Судья и прокурор уставились в толпу. Я невольно оглянулась – все смотрели на поднявшегося. Мужчина, вампир, второй разбойник, которого я отправила восстанавливать доброе имя, только он начисто сбрил свои роскошные красные волосы и явил миру блестящую лысину.

– Зачем вы поднялись? – не понял судья, насупив брови.

– Я второй, – заявил он и демонстративно сорвал бинт с ладони, прикрывающий татуировку – голову волка. Публика вновь охнула, для того тут и находилась, чтобы создавать фон и нагнетать обстановку. Ну не пишут же они все курсовую, как я. А для курсовой заметим, что преступность здесь либо низкая, либо преступников попросту убивают на месте, потому как тюрьмы пыльные, судья никчемный, прокурор дилетант, а народ пришел на суд, как на диковинный редкий праздник. Хреновастенько одним словом у них с правосудием.

– Вы понимаете, что вам грозит за это признание? – аккуратно поинтересовался прокурор, недоуменно привстав из-за своего стола.

Мужчина вышел из ряда слушающих, и занял пустующее место защитника рядом со мной. Или же сообвиняемого. Как решит великий закон Горлена. Или не менее великое беззаконие и воображение судьи. Две статуи горгулий, горделиво восседающие по правую и левую стороны от судьи, смерили мужчину злобным взглядом. Словом, они на всех косились с равной злобой, потому как – нежить, и потому как статуи.

– Она действительно не убивала. Рауль сам вогнал себе меч в грудь. Также должен был поступить и я, но…

В зале повисла тишина. Вампир здесь имел право голоса, даже вампир, который совершил преступление. Его слушали, и сказанное им слово имело вес, что вселило в меня немалую надежду на то, что срок скостят, хотя бы лет до 70.

– У меня дома беременная жена и дети, – чуть ли не со слезами на глазах выдал он, а зал с еще большим вниманием уставился на вампира. Эка невидаль, многодетная семья. – Вы же не берете презренных куитов на работу. Пришлось вступить в банду, чтобы хоть как-то прокормить свою семью! Я ведь отец! Муж!