Летом сорок второго - Михаил Александрович Калашников

прекратился. Поднимаясь с земли, лейтенант помог подняться девушке.

– Как зовут? – отряхивая форму, спросил он.

– Настя Федорчук.

– А где родители?

– Не знаю, только самолеты прилетели, я их и потеряла.

– Чего металась как малахольная? Прятаться надо было.

– Боюсь с этого места сойти. Я с ними туточки разминулась, может, они сюда вернутся, искать меня станут.

– Сколько классов окончила?

– Семь только.

– Ну, «только». Цельных семь! – похвалил Слава.

Девушка застенчиво улыбнулась.

«Красавица… Хоть за это войне благодарность выписать, что дороги наши пересеклись», – подумал Слава.

– Слушай, тебе надо на другой берег переправляться, затопчут тебя здесь. Может, и родители уже там? – оборвал ее улыбку Шинкарев.

– Нет, они бы меня не бросили.

– Да, не бросили б, – машинально согласился он.

Поводив головой по сторонам, лейтенант вдруг быстро заговорил:

– Давай так: я сейчас в село съезжу, а на обратном пути тебя тут встречу. Вон под тем деревом.

Посреди луга высилась одинокая мощная верба, возрастом в полвека.

– Другого дерева тут нет, так что не перепутаешь. А родители найдутся, тогда уж не жди меня, всем семейством тикайте на другой берег. Ну, а если не будет их, так я тебя переправлю, будешь их там искать. Идет?

Настя стояла в раздумье.

* * *

После третьей бомбардировки Виктор выскочил из подвала на улицу. Дом Карпенко, стоявший через дорогу от Кочаныхи, еще пылал, крыша, пробитая бомбой, полностью провалилась. Пробежав от подвала к плетню и перемахнув через него, Виктор оказался в своем дворе. Дом пока был цел, не считая вылетевших оконных стекол. В угол сарая попала бомба. Парень заглянул внутрь, на земле лежала мертвая корова. Виктор окинул взглядом окрестные улицы: повсюду стояли дымовые столбы, и сотрясался воздух под языками пламени. Через двор от Журавлевых, на перекрестке Зеленого переулка и Черноземной улицы, полыхала МТФ, в нее неделю назад согнали армейских лошадей.

Долетел запах паленого мяса. Забежав за сарай, Виктор увидел горящий соседский плетень, пламя вплотную подбиралось к сараю. Под плетнем лежал обугленный человек. По ботинкам и зеленым штанам с обмотками, еще не тронутым огнем, Виктор понял, что это красноармеец. Разломав плетень на стыке с сараем, он не дал пламени перескочить на стену. Виктор забежал в дом и, взяв ведро с водой, вернулся в подвал.

– У Карпенковых хата сгорела, у нас корову убило, а под плетнем мертвый солдат лежит, – передал он новости.

Мать часто и громко переспрашивала, Кочаныха кричала ей в левое ухо, меньше пострадавшее от контузии.

– А кони? – спросила Тамара.

– Кто-то успел выпустить, несколько у нас по саду бродит.

Глава 9

6 июля. Отступаем из Россоши за Дон. Целый день немцы бомбят. Что-то горит на железнодорожной станции. Над пожарищем большущая дивного цвета туча. Грозная и необычная цветом. Бегут машины. Целый день шоферы возятся под машинами. Тошно смотреть на эту мерзкую неорганизованность, бестолковость. Пропал день.

Из дневника кинорежиссера А. П. Довженко

Снова Шинкарев следовал от двора ко двору, не гнушаясь повторно заходить к тем, кого уже «ограбил» с утра. В этот раз Белогорье казалось вымершим. По улицам все так же двигались беженцы на подводах и еще уцелевшие грузовики, но местные как сквозь землю провалились. Белогорцы укрылись либо в подвалах и погребах, либо, у кого их не было, собрав нехитрый скарб, уходили из села, прятались в глубоких оврагах и густых зарослях. Бывали случаи, когда в один подвал набивалось до сотни людей: сами хозяева, их соседи и люди с ближайших улиц. Жители, чьи дома были ближе к Кошелевой горе, перевалив через нее, искали спасения в прибрежных дебрях Молочного озера. Подрывая стенки оврагов, люди заползали в эти ниши, пытаясь найти там убежище. Другая часть белогорцев, жившая ближе к Кирпичанской горе, укрылась в терновниках на Семейском краю.

Солдаты обходили по периметру дворы, заглядывали в сараи и, не найдя ни хозяев, ни лодок, шли дальше. В некоторых дворах лодки были, но почти все они рассохлись за время лежания без дела. Мужиков забрали в армию, и суденышки, вовремя не проконопаченные и не спущенные на воду, пришли в негодность. Наконец удалось найти два приличных челна.

Настя покорно сидела под деревом. Кроме нее, туда набилось много желающих: ширококостная баба кормила грудью ребенка, толкалась разновозрастная детвора, старик помирал на самодельных носилках из жердей – ран на нем не было, он просто не перенес дороги и царившего кругом горя.

Лейтенант спросил Настю:

– Не появлялись родители?

Настя помотала головой.

– Я лодки нашел, когда майор поплывет, договорюсь, чтобы тебя взял.

– Без родителей не поеду, – ответила девушка.

Слава размотал заготовленную приманку:

– А на тот берег вы к кому-то ехали или так просто, в белый свет, лишь бы в оккупацию не попасть?

– Под Павловском у нас родня, к ним ехали.

– Село как называется?

– Михайловка.

– Так ты переправляйся туда, родители там тебя найдут.

– Нет, я лучше дождусь, потом вместе…

– Да пойми ты! – перебил ее Шинкарев. – В любой момент опять прилетят! В оккупацию хочешь? Столько прошагала, чтоб возле Дона под немцем остаться?

Было видно, что Настя колеблется:

– Не знаю, найду ли эту Михайловку.

Шинкарев понял – победа:

– Конечно, найдешь. На тот берег, главное, переплыть, а там спросишь.

Настя вышла из-под тенистой кроны. Сесть на край предложенной телеги она отказалась, шла рядом. Радость в душе Славы била через край. Нет, раньше бы им никак не встретиться – слишком юными были. В эту неподходящую пору выпала им судьба.

Пока лейтенант ходил в Белогорье, мост медленно восстанавливался: напиленные бревна солдаты стягивали меж собой веревками, скрепляли железными скобами. Чтобы понтон смог выдержать груженую полуторку, бревна стелили в два слоя. Саперы пока еще не закончили первого наката.

Найдя майора и доложив о двух лодках, Шинкарев на минуту замялся.

– У тебя еще что-то? –