Неоконченный пасьянс - Алексей и Ольга Ракитины

– Он при задержании не оказал сопротивления? – уточнил Путилин.

– Ни-ни. Был изумлен – это да. Я его помучил нарочито, квартирку неспеша обыскал, одежду перетряс, вещички там, барахлишко. Он зубами поскрипел, но ничего более, никаких глупостей не делал. Вещички, кстати, все чистые, никаких подозрительных следов.

– Что вообще он из себя представляет?

– В принципе, приятный мужчина, выдержанный, без хамства. В общем-то под стать Толпыгиной, она ведь тоже была приятной женщиной. Должно быть хорошая была пара.

– Ну-ну, попроси секретаря, пусть скомандует доставить Власа. Посмотрим, что скажет. – Путилин откинулся в кресле, скрестив руки на груди.

Гаевский, вышел за дверь, передал приказание начальника Сыскной полиции, потом вернулся в кабинет. За незначительным разговором прошло минут пять-семь ожидания, наконец, дверь отворилась и под полицейским конвоем – два унтера с шашками наголо шли по сторонам – вошёл Влас Дмитриев. Был он хмур, помят, на его щеках проступила синева небритой щетины. По всей вероятности, спать этой ночью ему почти не пришлось. Он недружелюбно и вместе с тем испуганно оглядел присутствовавших и, безошибочно определив, кто здесь главный, остановил взгляд на Путилине.

– Присаживайся, Влас Дмитриев, – Путилин шевельнул бровями, указав на роскошный обитый бархатом стул перед своим столом.

Подозреваемый сел на краешек стула. Он явно робел и выглядел ошарашенным обстановкой важного кабинета: императорским портретом в полный рост, лепниной по стенам и потолку, гардинами с золотой бахромой по краю.

– Разговор у нас будет длинный, – важно начал Иван Дмитриевич, поглаживая свои длинные седые бакенбарды. – Или не очень. Это как ты сам захочешь. Знаешь меня?

– Вы… – Влас запнулся. – Вы – градоначальник?

– Хуже, намного хуже. Я начальник Сыскной полиции, действительный тайный советник Путилин. Иван Дмитриевич. А где мы находимся, знаешь?

– Увольте, ваше высокоблагородие, не знаю.

– Это мой кабинет на Гороховой улице. Это самое высокое здание в Петербурге. Из окна за моей спиной видно даже Нерчинские серебряные прииски. Приглядись получше, не видишь часом?

– Не-е-ет…

– Кхе… – только и крякнул Иван Дмитриевич. – А я вот вижу. Я вижу тебя прикованным к тачке. В России нераскаянных убийц на рудниках приковывают к пятипудовой тачке. Знаешь для чего?

– Нет.

– Если крепкого мужика просто заковать в кандалы, то он может драться кандальной цепью как кистенём, к нему не подойти, штыком колоть приходится, либо стрелять. Поэтому телесно крепких убийц обычно приковывают к тачке, а тачка весит пять пудов, ею не больно помахаешь…

– И что?

– Вот я вижу тебя прикованным к такой тачке… На Нерчинской каторге.

– За что, ваше высокоблагородие?

– А ты, стало быть, греха за собой не знаешь, да?! – пытливо спросил Путилин, возвысив голос.

– Помилуй Бог, ваше высоко… благородие..! Кто ж без греха из нас? Да только вы об чём? – подозреваемый робел всё более. Он старался держаться с достоинством, но всё более бледнел и терялся. – О каком таком грехе вы говорите?

– А ты не понимаешь, стало быть? Хочешь узнать, что мы об тебе знаем?

Неожиданно Дмитриев упал на колени и осенил себя крестным знамением:

– Истинный крест, не пойму я вас… Да вы только скажите, об чём разговор, ваше высокоблагородие, я ж повинюсь, я ж не стану камня за пазухой держать!

– Сядь на стул и не паясничай. – сурово приказал Путилин. – Не люблю я божбы напрасной. Когда преступник дело чёрное делает, то Бога не помнит, а как в каземат попадёт, то тут начинается представление… Я жду от тебя правдивого рассказа о твоих отношениях с Надеждой Толпыгиной!

– Да на что вам далась Надежда? Вот и господин, меня заарестовавший вчера, упомнил… Ну… какие отношения? Да самые обыкновенные… знакомая моя. Полюбовница. Что случилось-то? Что вы на меня насели? – Влас говорил торопливо, глотая окончания и взгляд его метался с Путилина на Гаевского, с Гаевского на Путилина.

– А то случилось, что её вчера нашли убитой, зарезанной, – внушительно заявил Путилин. – Кто-то ей голову почти отрезал.

Дмитриев вмиг ссутулился, схватился руками за голову и беззвучно закачал ею из стороны в сторону, моментально сделавшись похожим на старика. Секунд десять он безмолвно качался на стуле, затем, взяв себя в руки, выпрямился:

– Вы думаете, это я…? Ну да, конечно думаете… Но я этого не делал. Слышите?

– Расскажи, когда виделся с нею последний раз.

– Было это… Господи, когда же это было? сбился, надо же..! Третьего дня это было, часа в три пополудни. Она пришла на рынок в галантерею, ну и ко мне в магазин заглянула. Проведать, значит… – голос его дрогнул. – Разве ж я знал, что вижу её в последний раз, э-эх?!

– А если б знал, то что? – Путилин тут же ухватился за обронённую фразу.

– Плохо мы с ней расстались. Я ведь попенял ей, что на работу ко мне пришла – у нас хозяин этого не любит. А она так весело мне – «а пусть завидуют». Оладьев с мёдом принесла, да.

– Какие у вас с ней были отношения? Вы не ссорились?

– Да чего ж нам ссориться? Женщина ладная, красавица, молодец во всём… Нет, мы пожениться хотели в будущем году.

– А почему в будущем? почему не сейчас? Ведь в грехе жить – душу губить.

– Так-то оно так, но для женитьбы капитал надо какой-никакой скопить, а то что это за жизнь, когда жена у одних хозяев служит, а муж у других, и видятся только по воскресеньям да праздникам? Не-ет, это не жизнь… Жена должна дома сидеть, детей растить, за мужем ходить. Я планировал на будущий год из приказчиков уйти, прикупить булочную, братьёв из деревни выписать, семейное дело закрутить, ну, тут и жениться. Да, видите, Ваше высокоблагородие, как всё обернулось.

– А что ты делал вчера? Опиши весь день.

Влас на секунду задумался, потом твёрдо, словно даже с каким-то облегчением, стал отвечать:

– Да всё как обычно. Открылись в семь. Почти сразу поехал с грузчиком в пекарню, она там же, на другом конце Апраксина двора, загрузили подовой хлеб, привезли…

– Самовывозом, стало быть берёте? – уточнил Путилин.

– Конечно, самовывозом. Так дешевле, быстрее и не зависишь от скорости их развозки. А то ведь не угадаешь, кому первому пекари хлеб повезут: тебе или кому другому.

– Ясно, давай дальше.

– Сгрузили, значит, два возка…

– Когда грузили, ты где был?

– Тут же, сам и грузил вместе с возницами. Я ж только называюсь приказчиком, а так… и жнец, и на дуде игрец, всё делаю. Да там-то работы крепкому мужику на пять минут всего.

– Ясно, дальше давай. Только не ври, Влас, мы ведь всё проверим..!

– Примерно около восьми, стало быть, закончили. Потом в магазине сидел, кассу держал. В девять обычно привозят белую булку. Белый хлеб привозит другой приказчик. Моё дело принять после разгрузки, проследить, чтоб не было недостачи, рассортировать и разложить по поддонам для удобства торговли. Ну и попутно торговать. Всё надо успеть. Так работал до десяти. К этому времени обычно приходит хозяин. Ну, вчера тоже пришёл. Мы с ним ушли в кабинет, правда, это громко сказано: просто закуток позади торгового зала, и я показал ему приходно-расходную книгу. Потом выпили с ним чаю – он завсегда пьёт чай с баранками и липовым цветом.

– Откуда же в апреле липовый цвет?

– Так с лета ещё, засушенный. Целая коробка в закутке стоит специально для Нил Степаныча.

– Так, ясно с чаем. Что дальше?

– Ну вот, потом уже, около одиннадцати, Нил Степаныч уехали, а я пошёл в зал, на подмогу продавцу Фёдору, у него самая торговля пошла.

– То есть ты был в торговом зале? – уточнил Путилин.

– Именно так, выше высокоблагородие. В первом часу пополудни прибежал посыльный из Гостиного двора, там купец Полотенников именины праздновал, так для всех своих служащих заказал кренделей и ватрушек. Я именно его и обслуживал. Да и других обслуживал. Это будет легко проверить. Примерно в два пополудни я пошёл обедать в трактир, знаете, поди» Самовар» в Апраксином переулке? – продолжил свой рассказ Дмитриев, но начальник сыскной полиции его остановил:

– Ключи у тебя были от квартиры Барклай?

– Ключи??? – опешил Дмитриев. – Отродясь никаких ключей от господских квартир в руках не держал!

– А не слыхал ли ты от Надежды Толпыгиной, что барыня её собиралась уехать на несколько дней?

– Нет, про то мы не разговаривали. Не было у нас обычаев хозяев обсуждать. Меня отец учил: справный работник о хозяине не говорит. Вот и мы с нею о хозяевах не разговаривали. Надя всё про сапожки тараторила, которые в обувной лавке присмотрела, всё звала, чтоб пойти примерить. Но я не мог отлучиться. Хозяин того не любит. Кто ж знал…

– Ладно, Влас, хорошо. Мы твои слова живо проверим. А покуда посидишь в кутузке. Спешить тебе всё равно особенно некуда: сегодня тебя ещё следователь будет допрашивать «под протокол». Если твой рассказ подтвердится, спать отправишься к себе домой.