Авое, Тифлис - Григорий Арутюнян

В один из таких дней к Арсену на переговоры пришел мастер, к кому на обучение был отдан Вагаршак. Он просил вернуть мальчика в мастерскую, где ему будет предоставлено моего для индивидуальной работы. — "Вы уже сделали свое дело. Спасибо. Мальчик многому у вас научился. Теперь он может выбирать сам"— ответил ему Арсен.

— Вагаршак, вскоре, нашел себе работу в мастерской на Головинском проспекте[6]. Это была солидная парикмахерская, где мастера работали в две смены. Его с удовольствием приняли, и он быстро вписался в многонациональный коллектив, любящих свое дело, своих посетителей и свой город, мастеров. Для посетителей это был дом родной, а для мастеров каждый посетитель друг и товарищ. Сюда приходила и вся интеллигенция — писатели, поэты, художники, артисты. Сколько творческих задумок начиналось из разговоров в многочисленных тифлисских ремесленных мастерских!

— Но вот, когда, казалось, у Вагаршака стало постепенно все налаживаться, пришло скорбное известие. Вечером мальчик застал грустно сидящих на тахте домочадцев. — "Вагаршак джан, у нас печальная весть. Сегодня мы получили I письмо от твоих братьев, где они сообщают, что умер твой отец — Хечо… Его уже похоронили"., сказал Арсен. Вагаршак заплакал, за ним и все остальные. — "Я стал уже круглым сиротой… Свою мать не помню, нет даже ее фотографии… А теперь мой бедный отец… Я хотел немного встать ;на ноги и поехать к нему. А куда мне теперь ехать?.." — плача, проговаривал мальчик.— "Тебе никуда не надо ехать, мой мальчик. Я тоже остался сиротой и знаю, что это такое. Меня приютили и помогли, как родному, незнакомые люди. А у тебя, кроме братьев, уже есть сестры, мама и отец. Ты давно для нас как сын. Я всегда мечтал иметь сына похожего на тебя",— тихо произнес Арсен. Слезы печали смешались со слезами счастья и надежды. Анна, девочки, Арсен, обнимали и с теплом прижимали к себе растерянного в своих чувствах Вагаршака. — "Анэт, принеси нам бутыль красного вина — №5, и мы помянем ушедшего от нас Хечо. А завтра я пойду в церковь и зажгу свечу за упокой его души. А мы с тобой, мой мальчик, обязательно, как только получится, поедем в Зангезур и поставим Аповин Хечо могильную плиту" — произнес Арсен.

Верность Слову

— Арсен Аваков был человек набожный. Он родился с Богом в душе. Это была истинно христианская вера, а не страх или спасительная соломинка. Вера, помогавшая полноценно жить, не впадая в аскетизм и фанатизм, но дающая внутреннюю силу и самоконтроль. Вера в человека, в жизнь, в справедливость и равенство, в свет и радость. Это была Вера, переданная генами, а не случайное открытие, подвергавшееся периодическим разочарованием и сомнению. Только такая Вера способна по настоящему помочь человеку. Собственно эти идеалы и привели его в молодые годы к большевикам. Ведь их изначальные лозунги были те же — свобода, равенство, братство, справедливость. Арсен был очень гармоничен и в ладу с собой и своей совестью. Ничто земное не было ему чуждо. Он очень любил жизнь и жил с удовольствием. Любил застолье, но знал меру. Знал цену деньгам, но был щедр — считал, что человек должен властвовать над монетой, а не наоборот. Был прост и демократичен в общении, но сохранял всегда собственное достоинство. Ценил в людях верность слову и пунктуальность и сам, неукоснительно, следовал этому. Казалось, был старомоден, но не переставал удивлять оригинальностью поведения и поступков. Свою набожность никому не навязывал и особо не выказывал. В церковь ходил один, тщательно готовясь перед выходом из дома — приводил в порядок себя, одежду. Дома же, изредка, доставал из нагрудного кармана небольшой образок Богородицы, хранящийся в специально сшитом, матерчатом футляре, и молча его разглядывал. Затем бережно целовал и аккуратно, клал в карман. Только иногда мог он позволить себе высказать вслух какое либо наставление из Библии. К примеру, как-то, один из многочисленных родственников Анны, очень уважавший, как и все остальные, Арсена, зная его преданность и любовь к семье, поинтересовался, почему он все же привязан к Вагаршаку больше, чем к своим дочерям? Арсен ответил, что когда Иисуса спросили, с кем он, тот сказал — с тем, кто внемлет моему Слову.

— Действительно, все домочадцы, и в особенности Арсен, очень любили мальчика. У самого Арсена в городе не было кровной родни, кроме, конечно, жены и дочек. Привязанность его к Вагаршаку доходила до того, что он не приступал к обеду, пока не придет мальчик, независимо от присутствия гостей в доме, а их бывало много и отовсюду. Был случай, уже годами позже, когда навестить семью Арсена пришел, будучи уже известным авиаконструктором, брат Анастаса Микояна — Артем Микоян. Узнав о предстоящем визите, Арсен срочно послал за Вагаршаком на работу. Визит предполагался к обеду, и Анна решила приготовить для Анушавана так называли в узком кругу Артема Ивановича, его любимое блюдо — сваренное стручковое зеленое лобио. Лобио уже варилось, Вагаршак пришел с работы, и все спокойно ждали гостя.

Вдруг, Анна, подойдя к кастрюле с варящимся лобио, схватилась за голову. Из кастрюли вытекала обильная, белая, пена.— "Арсен джан, что я наделала!",— взмолилась бедная женщина. — "Я же посыпала лобио содой, что стоит в пачке на кухне рядом с солью! Хорошо, что еще вовремя спохватилась, а то, представляешь, чем бы я угостила нашего Анушавана!". Времени до прихода гостья оставалось немного, но Вагаршак успел сбегать на Солдатский базар и купить заново все припасы, а Анна успела заново сварить тот же обед, только уже с солью. Встреча с гостем прошла тепло и весело. Вагаршак был в ударе и Артем Иванович с наслаждением слушал его тосты, рассказы, шутки. Он очень соскучился по настоящему, теплому, кавказскому застолью. Сам он был человек скромный, простой, теплый, улыбчивый. Вел себя и одевался, чрезвычайно просто. Не зная его, трудно было предположить, что это один из ведущих авиаконструкторов великой страны.

Сосед — папаша Аршак, статный, красивый, встречавший Артема Микояна на балконе и нарядившись по этому поводу во все лучшее из своего гардероба — темный костюм с жилетом с закрепленной на его пуговице золотой цепочкой с часами в карманчике, в цилиндре и тростью в руках, был искренне удивлен, увидев авиаконструктора в самой простой и скромной одежде. Не сумев скрыть своего удивления по этому поводу, после обмена приветствиями, он простодушно изрек:

"Дорогой Артем Иванович, со стороны, наверное, такое впечатление, что Министр — я, а не Вы!" — Он всех называл Министром, кто занимал какое-либо высокое положение в обществе. Артем Иванович широко улыбнулся и тепло, взяв за руку папашу Аршака, ответил:— "Варпет джан, мы гордимся делами, а не одеждой". Папаша Аршак всегда вспоминал эту фразу, сказанную человеком, любящим свою Родину, свой народ и много ему отдавшим.

— Вагаршак уже давно был во власти города, где сам Бог велел жить с надеждой и верой. Город, где жили люди не только разной национальности, но различных вероисповеданий[7]. Здесь царила одна Вера — вера в Человека, человеколюбие. Им было пропитано все. Человеческие отношения были пропитаны верой и любовью к ближнему. А сам город был храмом, где на каждом шагу проявлялась Божья воля. Его жители не только в церквях, с зажженной свечой перед образом, но и повсеместно и ежедневно, со стаканом вина в руках, сами того не ведая, воздавали хвалу Господу. И Господь принимал ее. Кутежи и увеселения в Тифлисе не были богонеугодными излишествами. Вагаршак неплохо вжился в этот город, усвоил его обычаи и нравы. Говор его стал мало отличаться от городского, и он легко находил общий язык со всеми. Усвоил русскую и грузинскую речь. И город его принял. Он сдружился с родственниками Анны, сослуживцами, соседями. Особо сблизился он с сыном папаши Аршака — Гагиком, своим ровесником. Гагик родился в Тифлисе после того, как его отец переселился туда из Средней Азии, где у него были собственные бани. В Тифлисе Аршак занялся портняжным ремеслом — шил на заказ дорогие костюмы. Он был ровесником Арсена и приходился ему дальним родственником. И жили их семье рядом, через стенку, на одном балконе. У него были две дочери и сын — Гагик. Гагику нравилась неуемная энергия, фантазия, простота в общении, незлопамятность Вагаршака. Нравился его своеобразный юмор. Но оставалось одно, очень важное положение, которым юноше надо было овладеть, чтоб стать настоящим тифлисцем, — это понять и принять тифлисское застолье.

Застолье