В ожидании счастья - Виктория Холт

Все делалось с тщательным соблюдением этикета, даже примерка моего обручального кольца. Все должны были увериться, что оно мне подходит, поэтому церемониймейстер пришел в мои апартаменты вместе с королем. С ними пришли принцы королевской крови и тетушки, хотя единственная цель этой небольшой церемонии состояла в том, чтобы мне примерить двенадцать колец и выбрать наиболее подходящее. Когда это было выполнено, кольцо отобрали у меня, поскольку на мой палец его должен был надеть дофин. Король обнял меня и направился к выходу, за ним один за другим в порядке старшинства последовали остальные.

Я устала и мечтала поскорее лечь в постель. Когда мои служанки готовили меня ко сну, я подумала о дофине, который так отличался от всех других. Он почти не говорил со мной, и я смутно припоминала, как он выглядит. Однако я могла отчетливо представить себе выражение лиц короля и принцессы де Ламбаль.

— Мадам задумалась, — сказала одна из служанок.

— Она думает о дофине, — застенчиво шепнула другая.

Я улыбнулась двум девушкам; они казались веселыми и, по-видимому, были рады избавиться от присмотра со стороны мадам де Ноай и моих строгих фрейлин.

— Да, — призналась я, — я думала о нем. При произнесении этих слов мне показалось, что я слышу голос матушки: «Не будь слишком фамильярной со своими подчиненными». Но ведь я должна с кем-то говорить! Я соскучилась по пустяшным разговорам без всякого этикета.

— Вполне естественно, что невеста думает о своем женихе, — сказала я улыбаясь.

— Сегодня он проведет ночь в другом помещении, — хихикнула одна из девушек.

— Почему?

Они снисходительно улыбнулись мне в ответ, как это делали мои слуги дома, в Вене.

— Потому, что он не может находиться в доме под одной крышей с невестой до наступления свадебной ночи. Он должен оставаться в доме графа де Сент-Флорантена, министра, государственного секретаря двора короля.

— Это интересно, — сказала я, сдерживая зевоту.

В кровати я продолжала думать о дофине. Мне было интересно, думает ли он обо мне и если да, то что именно.

Спустя годы, зная его уже очень хорошо, я увидела, что он записал в своем дневнике в ту ночь. Ничего не значащие слова были для него характерны (но к тому времени я уже знала его секрет и причину странного поведения по отношению ко мне). Он сделал простую запись: «Беседа с мадам дофиной».

На следующий день нам предстояло выехать в замок Ля Мюет, где мы должны были остановиться на одну ночь, прежде чем на следующий день отправиться в Версаль.

Как только мы тронулись, я сразу почувствовала, что что-то произошло. Во-первых, король не сопровождал нас. Он уехал раньше. Меня заинтересовала причина этого. Как позднее я выяснила, она заключалась в том, что дорога на Версаль из Ля Мюета проходила через Париж, а король в своем государстве никогда не ездил вблизи своей столицы или через нее, если была такая возможность. В его намерения не входило лишний раз встретиться с враждебным молчанием народа. Вот почему я видела циничное выражение на лицах людей в кафедральном соборе в Страсбурге, когда принц де Роган назвал его Людовиком Возлюбленным. Его называли так, когда он был молодым человеком, а сейчас дело обстояло иначе. Население Парижа ненавидело короля. Оно было бедным, ему часто не хватало хлеба, людей бесило, что король безрассудно растрачивал огромные суммы денег на дворцы и любовниц, а народ остается голодным.

Однако это не вызывало большого беспокойства среди моих новых друзей. Мерси ничего не было известно, и он направил курьеров в Вену. Аббат выглядел встревоженным, как и Штаремберг. Я хотела, чтобы они объяснили мне, что произошло, но они, разумеется, не сделали этого. Однако на лицах некоторых своих служанок я заметила выражение лукавства. В Ля Мюете должно было что-то произойти.

По пути мы заехали в монастырь кармелитов Сен-Дени, где меня должны были представить Луизе, четвертой тетушке — младшей сестре Аделаиды, Виктории и Софи. Меня она заинтересовала, ибо отличалась от трех других сестер, и хотя я вроде бы должна была посочувствовать ей, поскольку она хромала при ходьбе и имела искривленную, изуродованную фигуру с одним плечом выше другого, у меня не было оснований для этого — она выглядела счастливее трех своих сестер. Величественная, несмотря на одеяние настоятельницы монастыря, с манерами, выдающими в ней королевское происхождение, она проявила ко мне дружеское расположение и, казалось, чувствовала, что я нуждаюсь в доверительной беседе. Поэтому она задавала мне много вопросов и поведала о себе, рассказав, насколько счастливее она себя чувствует в монастыре по сравнению с дворцами и что истинные жизненные ценности там обрести нельзя. Она давно поняла это и пришла к убеждению, что жить следует в уединении во искупление грехов.

Я не могла себе представить ее большой грешницей, и это, вероятно, отразилось на моем лице, поскольку она горячо добавила:

— Моих собственных грехов и грехов других.

С моих губ готов был сорваться вопрос: чьих же? Однако всегда, когда мне хотелось задать нескромный вопрос, который, несомненно, повлек бы интересный ответ, мне виделось лицо матушки, предупреждающей меня против совершения неблагоразумных поступков, и я останавливалась.

По мере нашего приближения к Ля Мюету озабоченность Мерси возрастала. Я слышала, как он шепотом сказал Штарембергу:

— Мы ничего, ничего не можем сделать. Именно он выбрал это время — это непостижимо.

Мое внимание привлекали люди, выстроившиеся вдоль дорог, особенно по мере нашего приближения к Парижу. Мы не поехали в город, а обогнули его, и крики долетали до нас приглушенными. Поэтому я улыбалась и наклоняла голову, как меня учили, а люди кричали, что я «хрупкая», «нежная», и я позабыла о страхах Мерси, поскольку, мне всегда нравились овации.

Я немного огорчилась, когда мы прибыли в Ля Мюет. Король был уже там, готовый представить мне братьев мужа. Графу Прованскому было четырнадцать лет от роду — он был всего на шестнадцать дней моложе меня и гораздо симпатичнее дофина, но немного склонен к полноте, как и его старший брат. Все же он был поживее, и я его, по-видимому, очень заинтересовала. Его брат, граф д'Артуа, был примерно на год моложе меня, однако у него был живой, умный взгляд, как бы делавший его старше своих братьев — я имею в виду, что в житейском плане он был более искушенным. Он взял мою руку и медленно поцеловал ее. Его смелые глаза были полны восхищения, а поскольку я всегда была отзывчива на поклонение, я отдала предпочтение Артуа из двух братьев, возможно, даже из трех. Однако мне не хотелось сравнивать дофина с ними. Я даже старалась не вспоминать о дофине, поскольку это очень смущало меня и немного угнетало. По правде говоря, я не знала, что и думать о нем, и мне поэтому, как всегда, удалось отвлечь свои мысли. Мне всегда удавалось жить в воображаемом мире.

После встречи с братьями своего мужа мне предстояло подготовиться к банкету, который должен был состояться в неофициальной обстановке как семейное торжество и поэтому пройти в более интимной атмосфере. На этот раз мне предстояло оказаться в самом центре моей новой семьи.

В мои апартаменты пришел король и сказал, что у него есть для меня подарок. Оказалось, это шкатулка с драгоценностями. Они вызвали у меня восторг, а он, в свою очередь, был счастлив видеть мою радость и без конца повторял, как это очаровательно — быть молодой и испытывать такое удовольствие от простых безделушек. Затем взял из шкатулки ожерелье и подержал в руке. Каждая жемчужина была размером с лесной орех и все они были прекрасно подобраны по цвету.

— Его привезла во Францию Анна Австрийская, — сказал он мне. — Поэтому очень уместно, чтобы его носила другая принцесса из Австрии! Это ожерелье украшало мою мать и мою жену. Оно является собственностью всех дофин и королев Франции.

Когда он торжественно, собственноручно надевал на меня ожерелье, его пальцы задержались на моей шее, и он сказал, что жемчужины еще никогда не выглядели так прекрасно. У меня красивые плечи, и со временем я стану красивой женщиной, украшением трона Франции.

Поблагодарив его с наигранной скромностью, я взглянула на него и неожиданно обвила его шею руками. Это было не правильно, я это сразу поняла по реакции мадам Ноай, стоявшей рядом, которая едва не упала в обморок в ужасе от моей наглости, а мне было все равно и королю тоже. Он тихонько бормотал:

— Очаровательно, очаровательно… Я напишу в письме твоей матушке, что мы все очарованы ее дочерью.

Он ушел с улыбкой на лице.

Мадам де Ноай прочитала мне длинную нотацию, как я должна вести себя в присутствии короля Франции, но я не слушала ее. Мне пришло в голову, что если бы меня выдали замуж за него, как это когда-то предполагалось, то у меня было бы гораздо меньше опасений, которые я испытывала при мысли о том, что завтра состоится моя свадьба.