Корни гор. Книга 1: Железная голова - Елизавета Дворецкая

Перед сном, когда вся посуда была вымыта, Борглинде досталось еще одно дело – пересчитать ковшики и кубки. Самый большой и дорогой кубок, тот самый, из которого пил Асвальд ярл, полагалось запирать в сундук самой Йорунн. Еще бы – ведь это последнее сокровище Лейрингов. Сидя на краю спального помоста перед сундуком, Борглинда рассматривала кубок и тихонько поглаживала кончиками пальцев его бока, покрытые бледной, стершейся позолотой. Он был как сам Квиттинг – старый и видавший лучшие времена. Чашу неведомые мастера отлили в виде широко распахнутой драконьей пасти, ножку образовывало свернутое в несколько колец чешуйчатое тело, а подставкой служил хвост и задние когтистые лапы. В глазах серебряного дракона поблескивали два маленьких, как зернышки, прозрачных белых камешка, при свете огня игравшие всеми цветами радуги. Подобных камней Борглинда не видела никогда и ни у кого больше; говорили, что они единственные на свете. Это очень старый кубок, его раздобыл где-то еще Бергвид Нос, прадед Халькеля Бычьего Глаза…

Этот кубок называли почему-то Драконом Памяти, хотя Халькель и любил повторять, что он чаще отшибает память, чем прибавляет. Рассказывали, что кубок происходит из наследства дракона Фафнира. Умом Борглинда понимала, что едва ли это правда, но душой верила, как в детстве, потому что верить в это было очень приятно. Из Дракона Памяти всегда пил глава рода. А отец Халькеля, Арнвальд Щит, незадолго до смерти заказал к этому кубку двенадцать маленьких – точно таких же, но вдвое меньше и с золотыми лапками. На пирах их подавали мужчинам Лейрингов. Всегда находилось больше двенадцати, и право пить из них следовало заслужить. Их звали малыми дракончиками. Маленьких дракончиков забрали фьялли прямо на том пиру, который был после заключения мира. А Дракона Памяти Торбранд конунг оставил – тот выглядел старым и тусклым, позолоты почти не видно. И руна «науд» на дне, хранящая от яда, почти сгладилась, ее едва разглядишь.

Видели бы они, Бергвид Нос и Арнвальд Щит, что здесь происходит! Да они в Валхалле под столы лезут от стыда за своих потомков, глядя, как квитты сжимают кулаки под плащами, не смея возмутиться вслух… Что они проиграли свою свободу, что они должны терпеть унижения, бедность… Борглинда жмурилась от стыда, точно предки заглядывали ей в глаза и гневно хмурились: как смели вы растерять все созданное нашим трудом, завоеванное нашей кровью, нашей жизнью! Чем мы хуже других, хуже тех же фьяллей? Ведь они всегда были беднее нас! Их меньше, так почему же дань платим мы, а не они? У какого еще племени столько железа, столько рыбы, столько ячменя и ржи, столько золота в горах! Мы только добываем его кое-как и не можем справиться сами с собой!

Борглинда осторожно опустила кубок в сундук. Пусть хотя бы он не видит нынешних «подвигов». Куда бы спрятаться от стыда ей самой! Сегодня она сама поднесла Дракона Памяти Асвальду ярлу и пожелала ему мира и благополучия. Она сама пообещала ему дружбу их рода. И если род нарушит обещание, то она будет виновата больше всех.

Опустив крышку сундука, Борглинда стала прилаживать висячий замок к петлям. Еще одна такая дань – и он уже не понадобится. Можно будет подарить его фьяллям – у них-то теперь есть что хранить под замками!

Но все же это гнусно! Борглинда с силой защелкнула дужку замка и сама вздрогнула от резкого железного звука – будто дикий зверь лязгнул зубами прямо над ухом. Он где-то здесь, этот подлый зверь, волк лжи и предательства. Подлость – оружие слабых. Так, Гримкель конунг? Один фьялльский ярл пропадет в горах, потом второй, который пойдет его искать… Потом сам Торбранд конунг. И квитты опять никому не платят дань! Как все хорошо!

Как бы не так! Борглинда стиснула кулаки на коленях. Она была достаточно умна, а опыт собственной недолгой жизни научил ее не доверять сладким надеждам. Гримкель конунг – несчастливый человек. Даже подлости ему не удаются. Все кончится тем, что двадцать фьяллей разобьют двести квиттов и увезут вместе с железом головы вождей. И разорят в отместку Острый мыс, чтобы тут осталось пустое место. И трава вырастет на месте домов, кусты прорастут между обугленными бревнами…

Борглинда зажмурилась. Она так ясно представила себе это, даже не картину разрушения, а ощущение пустоты, смерти там, где недавно царила жизнь. Синяя зимняя ночь, гладкие груды нетронутого снега, закрывшего развалины домов… Будущее казалось безнадежным.

Не в силах больше сидеть под грузом этой тоски, Борглинда встала и пошла из девичьей, бессмысленно вертя в руках ключ от сундука. Ей хотелось хоть немного простора, движения и воздуха, хоть один глоток!

На дворе был поздний осенний вечер. Все небо затянули темно-серые, с синеватым отливом тучи, только на западе висела неширокая багряно-розовая полоска, маленькая, робкая. Она точно сама удивлялась, как ее занесло в это железное царство и почему тупые и тяжелые облака до сих пор не задавили ее. Если полоска не врет, завтра будет ясный день…

Ветер нес запах загнивающей листвы и морской воды. Было слышно, как по каменным плитам, выступающим из земли, с шорохом катятся сухие листья. Борглинда вертела в руках ключ, и ей нестерпимо хотелось домой. Так легко было представить, что за спиной у нее не это сборище всякой швали, а прежний дом Лейрингов. Тот дом, в каком она жила маленькой – с отцом, с дядьками, братьями, с кучей всякой родни и гостей. Конечно, Йорунн и тогда ворчала по всякому поводу и без повода, Далла и Мальфрид вечно бранились, Гудрун ссорила братьев и поклонников, а отец, Халькель, на пирах напивался и так безбожно хвастал, что мать краснела и даже Борглинде делалось стыдно. Но все же это был их дом, усадьба Лейрингов. Его прозвали Вороньим Гнездом, но с ним считался даже конунг. А теперь даже тот фьялль, Асвальд ярл, больше хозяин здесь, чем они…

Кто-то тронул ее за плечо. Борглинда вздрогнула и отшатнулась.

– Да не бойся, это я! – сказал смутно знакомый голос. Фигура показалась чужой, но по белеющей в темноте светловолосой голове она узнала того парня-барландца, что рассказывал «сам ты не покойник». Грам… Гельд.

Борглинда перевела дух и нервно засмеялась, подавляя стыд и досаду. Подумать только! Девушка из рода Лейрингов на пороге своего собственного родного дома боится любого шороха, точно в темном лесу!

– Это ты! – небрежно сказала она. Сердце билось, и ей было неловко, точно чужак мог как-то увидеть ее безрадостные и унизительные мысли. – Что ты тут бродишь? Отхожее место вон там, за углом справа.

– Не беспокойся, прекрасная дева, это строение я умею находить в любой усадьбе, – ответил барландец, и было слышно, что он улыбается. – А ты не туда ли собралась? Давай я тебя провожу. Мало ли что…

– Ну, да! Придумал укромное темное место! – Борглинда вспомнила слова обиженного вандра. – Нет уж, Фрейр* лживых саг! У себя дома я сама найду дорогу куда мне надо!

– Ты обиделась? – уже без смеха, встревоженно спросил Гельд. – Я не хотел. Ты помнишь, что про укромное место вообще сказал не я? Не считай меня неучтивым дураком, я знаю, что можно говорить служанкам, а что родственницам конунга. Мне не пришло бы в голову…

– Ах, иные служанки сейчас счастливее, чем родственницы конунга! – перебила его Борглинда. – Я бы лучше была служанкой где-нибудь подальше, чтобы не видеть ни конунгов, ни фьяллей!

– Зря ты так. – Гельд прислонился плечом к стене, как будто устраивался для долгой беседы.

Он держался так просто, без надменности и без заискивания, будто говорил с собственной сестрой. Сам голос его вызывал доверие, и Борглинда слушала, чувствуя невольную благодарность хоть к одному живому человеку, который расположен с ней поговорить.

– У всех свои несчастья, – говорил он, держа в руке деревянный стаканчик с игральными костями и слегка им потряхивая. – У нас прошлой зимой был мор, из каждых пяти человек двое умерло. А у грюннингов два сына старого конунга делят власть: обходят страну каждый со своим войском, требуют от тингов* признания и убивают тех, кто успел признать другого. А у вандров вообще нет конунгов – у них пятнадцать или двадцать штук херсиров*, и каждый вроде конунга в своей округе. Они только и делают, что ходят войной на соседей. Так что тихое место… Разве что Эльденланд. И то там, говорят, из земли брызжет огонь. Не знаю, может, врут. Я, кстати, туда собираюсь. Не хочешь со мной?

Борглинда криво улыбнулась, стараясь сдержать слезы. Рассказ о несчастьях чужих племен ничуть ее не утешил, наоборот. Эта тьма заливает весь мир! На всей земле нет спокойного места. Поедем со мной! Смеется, что ли? Куда она может отсюда уехать?

– Тебе хорошо, – ответила она наконец, слыша, что от сдержанных слез голос стал густым и неровным. Проклятый! – Ты куда хочешь, туда и едешь. А я тут… как коза на веревке. И все жду, что со мной будет. Йорунн все грозится… У меня было три сестры! Где они все?