Потерпевшие победу. Немцы в Корсуньском «котле» - Гельмут Фогель

Поставки новых танков для восполнения потерь могли сильно различаться от месяца к месяцу. Так, в начале февраля 1944 года 13-я танковая дивизия отправляла жалобу на то, что она не получила ни одного нового танка за последние три месяца. В ее составе накопилось такое количество экипажей без машин, что дивизия была готова принять сразу 30 танков Pz-IV и направить их в бой, если бы только удалось их получить. Нехватка запчастей также вынуждала держать многие из имеющихся танков в ремонтных мастерских.

Помимо личного состава наиболее острый недостаток немцы испытывали в автомашинах. В частности, сообщалось о том, что тягачи имеются в крайне малом количестве, что приводит к многочисленным проблемам как при перегруппировке, так и при эвакуации поврежденной техники. Даже немецкие танковые дивизии, являвшиеся вершиной маневренной войны, испытывали серьезные трудности из-за нехватки автотранспорта. В результате терялась не только мобильность, но и гибкость. Пока подразделения танковой дивизии были полностью моторизованы и обеспечены достаточным количеством горючего, им можно было просто приказывать перемещаться, атаковать или обороняться там, где и когда этого требовала обстановка или замыслы командования. Но при недостатке автотранспорта машины приходилось отправлять в те подразделения, где они были особенно нужны, и много времени уходило на то, чтобы установить, где им следует находиться.

Красная армия сталкивалась с похожими трудностями. В действительности, если бы не существенные поставки машин из США по ленд-лизу, советским войскам пришлось бы гораздо тяжелее, чем немцам. Однако на этом этапе войны Красная армия благодаря лучшему обеспечению владела инициативой. В связи с этим советское командование имело больше возможностей для выбора места и времени проведения своих операций, чем немцы.

Трудности обеспечения ощущались и в повседневной жизни солдат. 3-я танковая дивизия испытывала острую нехватку мыла, в особенности мыла для бритья. Мыло не поставлялось с октября 1943 года, что, конечно, вело к ухудшению санитарной обстановки и все большему распространению вшей. На это накладывались суровые погодные условия, с чередующимися морозами, дождями и распутицей, которая делала гигиену важной, как никогда. В то же время дивизии участвовали в непрерывных боях. Со временем солдаты все больше изнурялись. Почта доставлялась солдатам нерегулярно, из-за чего переносить трудности было еще сложнее. Из 14-й танковой дивизии докладывали, что письма от родных не доставлялись солдатам уже в течение продолжительного времени, что отрицательно сказывалось на состоянии людей особенно потому, что они беспокоились о своих семьях в связи с растущей жестокостью бомбардировок германской территории союзниками.

Солдаты, которые жили в окопах на передовой, безусловно, находились в наихудшем положении, и поскольку боевые действия на Восточном фронте продолжались уже более 30 месяцев, возникает законный вопрос: что заставляло их сражаться? Очевидно, мотивы разных людей различались, и то, что одному позволяло преодолевать ужасы и трудности войны, могло не иметь значения для кого-то другого, находившегося в ином положении. Тем, кто служил в тыловых подразделениях, редко приходилось сталкиваться с врагом лицом к лицу, и они несли гораздо меньшие потери, чем пехота на передовой. У них было больше возможностей мыться, отдыхать, получать письма, находить укрытие от непогоды и готовить горячую пищу. С другой стороны, тот факт, что тыловики с меньшей вероятностью оказывались в списках потерь, означал, что в среднем они служили более длительное время. Длительная служба имела свои отрицательные стороны.

Высказывались предположения, что солдат побуждали идти в бой и держаться такие факторы, как сплоченность первичных групп личного состава, чувство долга, грамотное руководство, дисциплина, идеология, пропаганда и героизм. Но при этом определить степень важности каждого из этих факторов оказалось довольно трудно. Например, до войны и в ее ходе считалось, что главную роль в мотивации солдат играли пропаганда и идеология. Вскоре после войны эта теория стала терять сторонников, но четверть века назад исследователи вновь стали выдвигать идеи о центральной роли идеологии и пропаганды в мотивации немецких солдат на Восточном фронте. Эта теория принижает значение сплоченности первичных групп солдат, которая часто рассматривалась как наиболее правдоподобное объяснение мотивации поведения в бою[61].

Аргументация против важности первичных групп строилась вокруг осознания того, что пребывание на Восточном фронте гораздо опаснее, чем на других фронтах, что подавалось как доказательство неудовлетворительности объяснения мотивации сплоченностью первичных групп. Напротив, делалось заключение, что ответственны за стойкость солдат Восточного фронта были прежде всего идеология и пропаганда. Однако в действительности количество потерь на одну дивизию за месяц на Востоке оказывалось ниже, чем, например, в Нормандии в 1944 году, и это верно не только для немецких, но и для английских и американских дивизий. Даже советские дивизии в среднем несли месячные потери не более высокие, чем дивизии в Нормандии[62]. Конечно, полное число потерь на Востоке было много больше, чем на других фронтах, но это явилось результатом гораздо большего количества дивизий, участвовавших в боевых действиях в течение гораздо более продолжительного времени.

Если высокий уровень потерь весьма негативно сказывался на моральном состоянии солдат, что кажется вполне правдоподобным, он должен определяться числом потерь, понесенных данной частью за рассматриваемый промежуток времени, а не полными потерями на всем театре военных действий. В этом отношении война на Востоке не была исключительной. И не только в сравнении с более кровопролитными боями в Нормандии (в расчете на дивизию в месяц). К примеру, в операциях в войне между Финляндией и Советским Союзом в 1939–1940,1941 и 1944 годах уровень потерь был выше, чем в операциях на советско-германском фронте с июля по декабрь 1943 года, периоде, ставшем для этого фронта одним из наиболее кровопролитных за всю войну. К тому же в течение войны Судного дня в октябре 1973 года уровень потерь был сопоставим с показателями Второй мировой войны на Восточном фронте. Доводов в пользу исключительности Восточного фронта по уровню потерь на одну часть не находится.

Неоспоримо, что солдаты на Восточном фронте испытывали большие лишения, трудности и чрезвычайные моральные нагрузки, но нет оснований полагать, что причины побуждения солдат к преодолению этих трудностей в чем-либо отличались от факторов, определенных на других театрах военных действий. Проводились исследования финских, израильских и американских солдат на войне, так же как и немецких солдат, воевавших в Западной Европе в 1944–1945 годах[63]. Это позволяет предположить, что за сплоченность и мотивацию главным образом отвечали социальные факторы внутри боевых единиц, хотя роль других факторов, таких как обсуждавшиеся выше, нельзя полностью сбрасывать со счетов. Тем не менее связи между людьми в отделениях и взводах, кажется, давали наибольший вклад в устойчивость солдат в бою и способность переносить лишения и преодолевать трудности.

В большинстве военных организаций грамотное руководство считается важным для поддержания единства личного состава. Однако влияние руководства на моральное состояние оценить сложно. Данные ряда вопросников, распространявшихся среди американских солдат и офицеров, принимавших участие во Второй мировой войне, показали, что офицеры придавали гораздо больше значения хорошему руководству личным составом, чем солдаты[64]. Отчасти это отражает их разные роли в бою, но возможно и другое объяснение. Дело может быть и в том, что солдаты не особенно задумывались о качестве руководства, пока оно было сравнительно хорошим. Когда же оно оказывалось плохим, для них это могло быть более очевидно. Опыт Антона Мейзера, очевидно, согласуется с этим предположением. В основном он находил, что большинство офицеров, под чьим командованием ему приходилось служить, были смелые, самоотверженные и компетентные люди, но несколько исключений из этого правила, кажется, оказывают преобладающее влияние на его воспоминания о Корсуньской битве[65].

Слово «герой», похоже, широко использовалось во время войны. Во многих немецких документах говорилось о том, что некто «fand den Heldentot» («нашел смерть героя»). Аналогично и советские отчеты часто говорят о героизме среди солдат. Однако кажется, что сами солдаты не тратили много времени на размышления о героизме. Вместо этого они просто старались выжить, а их свободное время занимали мысли о родных, любимых, друзьях и прочих людях, имевших для них значение. Конечно, случались исключения, такие как Олаф Элерс, который служил в артиллерийском полку 13-й танковой дивизии. В своем дневнике, имевшем теологические наклонности, он размышлял о различных темах, включая героизм, о котором он писал в районе 27 января, когда его дивизии выпал перерыв в боях: