Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine

— Скажите, господин Майахоф, — проговорила Альжбета на своём языке, — когда вы пришли в тюрьму, в которую меня заточил Маркус, вы спросили у меня о дьявольском народе в лесу Кабрии. Что это за народ? И что сделал он такого, что его прозвали дьявольским?

Она знала, что заводить подобные разговоры было опасно. Но могла прикрыть себя тем, что интересуется обстановкой в этом новом мире и пытается понять, кто враг, а кто союзник. Преподобный Майахоф помрачнел, тяжко вздохнул, поднялся, закрыл дверь и тихо заговорил:

— Ты ничего о них не знаешь?

— Ничего не знаю.

— Их называют «Фаунус»… Они поклоняются множеству злых духов. Врачуют, исцеляют колдовством и, говорят даже, провидят будущее. Они поклоняются луне и считают, что королева их — дочь самой луны. Говорят даже, что волосы её из лунного серебра, лицо белое, будто снег, а глаза цвета ночного неба.

Альжбета изобразила на лице мрачное недоверие и спросила:

— И всё это правда?

— Едва ли королева обладает такой силой. Но то, что весь народ грешит колдовством, в этом нет никаких сомнений. Все они — язычники, и все они должны обратиться в нашу веру. Если истина не откроется, если она так и останется им чужда, все они должны быть преданы справедливому огню Божьему.

— Все?! — выдохнула Альжбета, не сдержав вздоха ужаса. — Даже дети?

— Ты никогда не видела их?

— Никогда, — соврала девушка.

— Это не люди, — тихо произнёс преподобный Майахоф. — Полу звери. У них нет ног — копыта, хвосты, рога и звериные лица! И души их звериные! Но при этом они могут говорить и мыслить, как люди! Это ли не дьяволы, Альжбета?

«Ложь! — мысленно возмущалась она. — Они разумнее и добрее людей! Они никогда не пойдут войной на Кабрию, потому что хотят жить в мире! Они чтят свои традиции, свою культуру. А что делаете вы?! Убиваете их из-за дьявола, который сидит в вас самих!»

— Если Господь одарил их столь схожим со зверем обликом, это не значит, что душа их зверина… — прошептала Альжбета и вдруг перепугалась: ее слова звучали мрачно и даже зло.

— Нет, дитя, — грустно и даже драматично ответил преподобный Майахоф. — Каким бы обликом не наградил их Господь, они язычники, они верят в армии своих демонов. Язычники приносят богам своим кровавые жертвы! Можешь ли ты представить, насколько демоны эти завладели их сердцами? Только истина их спасет!

«Люди убивали их, рушили их дома, причиняли им столько горя, но они позволили нам, людям, войти в их замок, они дали нам кров и пообещали не трогать. Мы не делали им зла, но мы же люди, которых они так ненавидят! Вы же убиваете каждого фавна. Только за то, что он фавн. За то, что у них не такие ноги и рога на голове. Только потому что они другие! Кто же здесь зверь тогда, господин Майахоф?!»

— Честно говоря, Альжбета, — ответил священник. — Фавнов нельзя приручить.

«Разумеется, нельзя! Они же не звери, чтобы их приручать!»

— Даже если люди и фавны подпишут мировую, — продолжил тот, — фавны не выживут в мире людей. Люди никогда не научатся доверять им и рано или поздно вновь вспыхнет война.

«А фавны никогда не научатся доверять людям, — думала Ишмерай, опуская глаза, наполняясь недобрыми чувствами к этому человеку, к его заблуждениям, к его нежеланию развеять эти заблуждения и подумать о том, что облик — это еще не душа»

— Я никогда не видела колдовства в своей жизни, господин Майахоф, — прошептала Ишмерай, разыгрывая смирение, однако в душе ее клокотали негодующие волны потрясения. — Неужто оно существует?

— Ещё как существует, дитя! — тихо и даже испуганно воскликнул священник. — Сколько грешников сжигается за это каждый день! Всё колдовство идёт от дьявола! И мы должны очистить земли наши от детей дьявольских!

Альжбета глядела на священника и дивилась его словам, который никогда не видел ни одного демона, который не знает Кунабулы и никогда не слышал о кунабульских войнах.

«Какое-то безумие! — думала Ишмерай перед сном в тёплой постели. — Все это страшный сон, и утром я проснусь… где же я проснусь? В Аргосе? В Кеосе? Или в Атии? Этот кошмар длится слишком долго! Когда же он начался? В какой момент? Где и когда я заснула и никак не могу проснуться?! Что из этого сон? Где край этому безумию?!»

Лишь одно Альжбета понимала очень хорошо: ей не следовало более заводить таких разговоров с господином Майахофом или с кем-нибудь еще. По началу ее начнут переубеждать, после перестанут понимать, затем заподозрят в колдовстве и сожгут на костре после чудовищных пыток.

«Со временем я узнаю все сама, — думала она, засыпая, — и никто другой мне не помешает…»

Июнь подходил к концу, и начинался летний зной. Агата помогла Альжбете сшить несколько простых летних платьев по кабрийской моде. Невзрачные, с длинными рукавами в три четверти. Ей было всё равно, идут они ей или нет. В них было удобно. А когда становилось слишком жарко, девушка снимала косынку. Густая шапка тёмных волос медленно отрастала, образуя кудрявую подушку. Короткие волосы — это, оказывается, удобно. Не нужно было часами сушить, расчёсывать, заплетать в сложные причёски.

По вечерам Альжбета начала играть на клавесине, старом, но ещё звучащем. А иногда и пела, и священник восхищённо застывал в своём кресле. Раньше ей казалось, что если она снова начнёт петь, ей будет нестерпимо больно. Но музыка облегчала страдания. Помогала ей выплакаться, и Альжбета спокойно засыпала по вечерам. Затем начинала новый день с новыми силами.

Она старалась редко вспоминать о доме, чтобы не сходить с ума, не плакать и не слабеть от нескончаемой боли. И девушка спрятала воспоминания так глубоко, откуда было бы сложно их достать.

А одним июньским вечером к ней постучался господин Майахоф. Он был бледен, двигался непривычно медленно, словно растерян. В руках держал смятый листок. Священник поглядел на неё, нерешительно потеребил бумагу и пробормотал:

— Письмо от Адлара…

— Дер Бернхарда? — переспросила девушка.

— Да, Бернхард… Он написал письмо. Оно касается тебя, Альжбета.

— Меня? — удивилась девушка.

— Адлар пишет, что в Аннабе у него есть