Журнал «Вокруг Света» №04 за 1971 год - Вокруг Света
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А рисунок на платье любому знающему точно скажет, из какого она рода и какой деревни...
Только имя не узнать по одежде. Но не вздумайте его спрашивать: самое немыслимое оскорбление, которое только можно нанести почтенной замужней женщине-мео, — это спросить у нее имя...
Одежда эскимосов (как и других северных народов) подчинена прежде всего удобству. Веяния быстротекущей моды не властны над эскимосским костюмом, потому что эта одежда должна быть и теплой, и не стесняющей движений. Следовательно, ничто в ней не может быть ни длиннее, ни короче, ни уже, ни шире, чем это нужно охотнику или пастуху.
Только в такой одежде и мог человек освоить самые негостеприимные места планеты. Каким бы хитроумным ни было снаряжение европейцев-путешественников в Арктике, достигнуть цели им удалось впервые только на эскимосской собачьи упряжке и в эскимосском костюме.
Потому что никакой другой костюм не приспособлен к природе, потому что «эскимосы создали одежду, а одежда создала эскимосов...».
Магма, которой не было
«Обеспечить в новом пятилетии: ...проведение исследований в области геологии ...для выявления закономерностей размещения полезных ископаемых, повышения эффективности методов их поиска...»
Из проекта Директив XXIV съезда КПСС
Пуще огня здравый смысл боится абсурда. Дойдя до нелепицы, мысль шарахается прочь, ибо на что может рассчитывать здесь строгая наука?
Исследователь, так относящийся к абсурду, рискует упустить идущее в его руки открытие.
Возможно, сама эта мысль выглядит диковатой. Но не судите поспешно, ибо с абсурдом и здравым смыслом в науке дело обстоит далеко не так просто, как кажется.
Один профессор в качестве примера геологического абсурда любил рассказывать студентам такой анекдот.
— Иду я, понимаете, вдоль гранитного массива. Вижу — сидит на скале студентка и что-то выколачивает молотком. «Девушка, — спрашиваю, — что вы тут делаете?» — «Фауну ищу, профессор...»
Ох и смеялись же студенты вслед за своим наставником!
И было отчего. Посмотрим в «Геологическом словаре», что такое граниты. Вот: «Граниты — полнокристаллическая магматическая порода...»
Магматическая — в этом суть! Магма, как известно, огненный расплав земных глубин. Искать в застывшем расплаве остатки древних организмов — фауну — занятие столь же бессмысленное, как попытка найти след розы, брошенной в кипящую сталь. Бедная, неграмотная студентка — она явно проспала все лекции!
Но вот какая странная произошла недавно история. Уже не студентка — уважаемый исследователь, доктор геолого-минералогических наук вышла в поле, чтобы искать фауну в гранитах... Но это тоже присказка.
Дело вроде бы дней давно минувших та ожесточенная баталия, с которой началось развитие современной геологии. «Все из огня!» — было написано на знаменах школы, отстаивавшей происхождение всех пород из магмы. «Нет, все из воды!» — доказывали нептунисты.
Победили сторонники магмы. К началу XIX века было признано, что большинство горных пород, слагающих земную кору, — граниты, сиениты, диориты, базальты, габбро, перидотиты произошли из расплава. Морское — осадочное или органическое происхождение имеют лишь песчаники, сланцы, известняки и тому подобные образования.
Не согласился с этим в XIX веке, пожалуй, один только Гёте, который был не только великим поэтом, но и замечательным естествоиспытателем. «Бедные скалы, бедные, — писал он. — Вам надо огню подчиниться, хотя никто не видел, как вас породил огонь».
Но это уже был спор против очевидности. Как это «никто не видел», что скалы породил огонь? «Боже, как это походило на горнило гигантской доменной печи! Только здесь мы были не на заводе, а проникли в тайны планеты. То, что там кипело, было гораздо больше, чем металл, расплавленный по воле человека в созданном человеком котле. Это вещество самой Земли, грозно плескавшееся по поверхности колодца, глубина которого (я это всем своим существом чувствовал) превосходила все человеческие масштабы — была бездонной».
Это свидетельство принадлежит нашему современнику — отважному вулканологу Гаруну Тазиеву. Но то же самое могли наблюдать — и наблюдали — современники Гёте. Как можно усомниться в начале всех геологических начал — пылающей магме, когда вулканы так щедро извергают огнедышащую лаву?
И сомневающихся не стало. Шли десятилетия, истек
XIX, наступил XX век, а солнце магматизма безмятежно сияло на геологических небесах. Все сходилось на редкость удачно. Сначала, по Канту — Лапласу, возникла огненная Земля. Она медленно остывала, покрывалась корой, морщилась горными складками; на отвердевшей пленке возникла жизнь; солнце, ветер, вода, организмы стачивали неровности, осадки отлагались на дне морей, а под толщей коры по-прежнему клокотал океан магмы, заливая разломы лавой, сотрясая твердь ударами землетрясений. Кому мало было авторитета теории и свидетельства вулканических извержений, тот мог взглянуть на данные бурения, которые неопровержимо указывали, что всюду и везде температура растет с углублением скважины (в среднем один градус на 33 метра проходки). Все выглядело настолько убедительно, что даже в книге одного из самых выдающихся геологов современности, изданной в 30-х годах, мы находим строчки, приглашающие нас совершить путешествие в глубины планеты, где «...в самом начале путешествия мы попадаем в раскаленную, расплавленную массу».
И вдруг геофизики выяснили, что нет в глубинах Земли никакого океана магмы! Что Земля твердая от самой поверхности до ядра и что сейсмические волны не прощупывают сколь-нибудь крупных очагов расплава. Итак, с океаном магмы в XX веке пришлось расстаться. А теория магматизма... Теория магматизма осталась.
Потому что нельзя спорить с фактами. Нельзя отрицать, что температура Земли растет с глубиной. И надо быть сверхсолипсистом, чтобы отрицать вулканы. А для объяснения всех этих явлений магма вовсе не обязательна. Под толщей земной коры залегает вещество мантии, которое нагрето до высоких температур и которое не плавится только потому, что на него воздействуют колоссальные давления. Стоит при какой-нибудь тектонической подвижке давлению ослабнуть, как вещество переходит в жидкое состояние. Оно-то и питает вулканы, оно-то и порождает все типы изверженных пород.
Однако расплав не всегда находит выход на поверхность. Иногда он остывает в глубине, — тогда возникают породы типа гранита или темноцветного габбро. Они отличаются от излившихся пород (например, базальта) тем, что состоят из четких, как правило, хорошо различимых кристаллов, тогда как для лавовых пород такое строение нехарактерно. И физико-химия дает ответ — почему. Излившаяся на поверхность порода остывает быстро; слагающие ее минералы просто не успевают как следует кристаллизоваться. Породы точно такого же химического состава, но медленно остывающие в глубине, образуют полноценную кристаллическую структуру. Типичный образчик таких пород — гранит.
Так породы сами себе выписывают метрику. Есть даже минералы — термометры, по состоянию которых можно судить, при какой температуре возникла та или иная порода.
Как видим, постулат магматического происхождения гранитов подперт вескими доказательствами.
Тем нелепей в нем усомниться.
Доктор геолого-минералогических наук Н. П. Малахова сделала это. Поступить так ее заставили некоторые, на первый взгляд, ни в какие ворота не лезущие факты.
Н. П. Малахова — специалист-палеонтолог. Лет семь назад ей пришлось заняться изучением одной своеобразной толщи — так называемых зеленокаменных пород Восточного Урала. Эта толща уже доставила геологам немало скверных минут. В общем-то было ясно, что она образована преимущественно вулканическими породами. Но время их сильно изменило, кроме того, местами вулканические породы перемежаются осадочными, причем на редкость путано. Н. П. Малаховой надлежало применить для изучения толщи новый для Урала метод микропалеонтологических исследований. С тем она и отбыла в поле.
Она нашла фауну не только в осадочных породах, но и в лаве. Это вызвало интерес и замешательство. Но это еще не было потрясением основ.
Потому что отпечатки фауны в лаве находили и раньше.
Консель, слуга профессора Аронакса из романа Жюля Верна «80 000 километров под водой», с завидной лихостью умел классифицировать проплывающих мимо иллюминатора «Наутилуса» рыб. Это отнюдь не исключительное умение: любой грамотный зоолог и ботаник уверенно классифицирует объекты живой природы, особенно если под рукой имеются справочники. Геологам приходится трудней.
В мире растений дуб — это всегда дуб, а не клен и тем более не сосна. Ботанику не грозит встреча с «дубо-кленом» или «дубо-сосной». Геолог же имеет дело с подобными «гибридами», пожалуй, чаще, чем с «чистыми» породами. Кроме таких пород, как, например, гранит, сиенит, диорит, имеются еще граносиенит, гранодиорит — типичные «дубо-клены». Бывает и того хуже. Есть, скажем, порода «гранит» и есть другая порода — «гнейс», которые отличаются друг от друга, между прочим, и способом возникновения. Но они, случается, образуют «гибрид» — гранито-гнейс. Вот как определяет эту породу тот же «Геологический словарь»: «Гранито-гнейс — в понимании большинства исследователей (есть, стало быть, и другое понимание!) синоним термина гнейсо-гранит, а некоторые называют гранито-гнейсом гнейс, обладающий составом гранита, который может иметь различное происхождение... в отличие от гнейсо-гранита, являющегося магматической породой».
