Рен Т. Марк А. Рифлинг Месс-менд - вождь германской ЧК - Рен Марк

Люди теряют чувство реальности — вот первое, самое важное психическое последствие иперита. Вместо чувства реальности — чувство кошмара. Эпидемия самоубийств — вот первое последствие иперита.

А потом начинаются заболевания. Заболевают все без исключения, — один за другим, один за другим, — спасения нет. Человеческое тело покрывается белыми пятнами, струпьями — проказа. Потом между белыми струпьями появляются красные пузыри, волдыри, — красные, налитые кровью, величиной с человеческий кулак. Такие же струпья-волдыри появляются внутри человеческого тела. В желудке. В кишках. На печени. На легких…

— Это излечимо? — спросил я.

— Не знаю, — ответил профессор. — Вопрос об излечимости или неизлечимости нас, химиков, не интересует. — И он засмеялся добрым, стариковским, мягким, шамкающим смехом.

Земля, орошенная иперитом, сохраняет в себе заразу в течение 3-4-х месяцев. Окончательно «очищается» земля только через полгода.

Но самое страшное в иперите — не то, что он поражает людей, а то, что он поражает человеческие вещи. От иперита ржавеют металлы, теряют свою уверенность и упругость, расслабляются. Вянет железо. Сталь становится вялой. Ткани — все, какие только есть на теле, — всасывают в себя иперит из воздуха, пропитываются насквозь иперитом, становятся очагом заразы. Первое, что должны сделать жители поражен-ной иперитом страны, это — сжечь все, какие только есть у них ткани. Сбросить с себя, сжечь все одежды. Чтобы остался голый человек на голой земле. На голой земле, на которой не произрастает ничего, кроме язв и мора… Иперит поражает хлеб человеческий. Животные умирают. Камень размягчается. Вся эта ваша культурно-цивилизованная жизнь — телефон, телеграф, железные дороги, промышленность — фабрики, заводы, шахты, копи — все, все уничтожено, разрушено, перестало существовать. Ведь жизнь человека на земле — жизнь человека, как она есть сейчас — невозможна без металлов и тканей… Тут вы должны остановиться и вдуматься хорошенько… Жизнь без металлов и тканей — ведь это же значит возврат к каменному веку…

И вот, представьте себе, если вы спросите профессора — химика, полководца, военачальника, истребителя, — как же спастись от иперита, как уйти, как уберечься, как остеречься и как бороться, — он ответит вам:

— Возврат к каменному веку — вот единственное.

Человечество погибнет от иперита, если оно не отречется от культуры и цивилизации. Назад к первобытности — вот лозунг дня. Научиться жить по-звери-ному, разучиться жить по-человечески. В пещерах, в лесах, в дебрях… Но и этого мало. Слышите? — и этого мало. Надо пойти еще дальше назад, еще дальше, чем каменный век. В каменном веке человек-полузверь жил на земле, а в иперитовом веке придется чело-веку-зверю жить под землею — потому что земля — смерть. Из всех наших искусств — «искусств», ха-ха-ха… — из всех наших искусств оставим себе, запомним только одно: рыть землю, рыть траншею, зарываться в землю, уйти под землю — только под землею — спасение… Если вы хотите, вы можете тут остановиться и развить целую философию: шло и шло человечество все вперед и вперед — от каменного века до века пара и электричества, до века банков и социал-демократии, — и потом еще дальше, вперед — до века электронов и радия… Ведь кончился уже век пара и электричества; пар и электричество уже устарели, — начинается уже век электронов и радия. Начинается век чудес… И век банков и социал-демократии тоже кончается, начинается век революции… Да, да, — все это так… И мы создали такую мощную человеческую науку и такое великое человеческое искусство, — мы, человечество. Достоевский и Бетховен. Гёте и Эдиссон… И вот, уже скоро-скоро, объединится земля с Марсом, — мы расширим до беспредельности пределы жизни нашей земной. Мы вознесемся на выси надземные, и перед нами откроются дали надзвездные, и мы ощутим бесконечность… Но — вдруг… изобретен ипе-рит… Его изобрел — знаете, кто? Ну, какой-то там фар-мацевтик, какой-то человечишка маленький, никому не известный, — ведь имя его никому не известно, — потому что изобретение само по себе ничего не стоящее, маленькое, — ну, совсем, совсем малюсенькое, ничтожное изобретение — с чисто-научной точки зрения. Цианистый, углекислый газ, — скажите, пожалуйста, — простенькая, скучненькая формула. Углерод, азот, водород — самая обыкновенная, самая заурядная химическая ерунда переносит нас обратно из века электрона и радия в каменный век, — и еще дальше назад — куда? Назад к обезьяне? Нет, еще дальше… Может быть, мы дойдем назад до амебы…

Вот так вы можете себе философствовать, если вы хотите…

Но философствовать некогда. Философствовать уже больше не нужно. Довольно. Точка. Никогда уже никто не будет философствовать на этой земле. Потому, что на складах военных ведомств всех европейских стран хранятся уже десятки тысяч тонн иперита, — несколько больше того количества, которое необходимо для истребления всего человечества. Нужно начать действовать. Уже. Сейчас. Сегодня. Немедленно. Сию же минуту. Сию же минуту — давайте, перейдем в первобытное состояние. Давайте, прежде всего, зажжем большой костер, — слышите. Всемирный, вселенский, всечеловеческий костер. Сожжем культуру. Эй, тащите сюда Леонардо-да-Винчи, Ренессанс, Толстого. Миллионы томов книг. ІІраксителя. Анатоля Франса. Дамские туфли на высоких каблуках, благовония Востока, всю эту утонченность и изящество, которыми мы так гордимся. Скрипку Страдивариуса — сюда же. Школы — все школы, какие есть на земле. Университеты. Хартию вольностей. Троны — какие еще остались троны. Все, все — сюда, на костер. Все сожжем, чтобы земной шар остался — круглый, гладкий, голый шар. Только лопаты оставим. Ничего нам отныне больше не нужно. Только лопаты. Зароемся в землю. Уйдем под землю… Если бы можно было еще на костер бросить солнце, — солнце нам тоже больше не нужно. Уйдем под землю… Простите, читатель, невольное лирическое отступление…

Практически: так как иперит имеется везде в огромных количествах, так как новая мировая война может вспыхнуть — никто не знает когда, так как в этой новой мировой войне (если она вспыхнет еще до окончательного усовершенствования газа, убивающего мгновенно) иперит будет играть доминирующую роль, то ясно, что уже сейчас должны быть приняты меры предосторожности. Во всех населенных центрах должны быть приняты меры предосторожности. Во всех населенных центрах должны быть устроены подземные противогазовые убежища, в убежищах этих должны быть устроены склады продовольствия — на 6 месяцев, но крайней мере (вы помните, что 6 месяцев требуется на «очищение земли» от заразы); под каждым городом должен быть построен еще один под-зземный город. Под Берлином — подземный Берлин. И под Парижем тоже подземный Париж — да, да. И уже сейчас, немедленно, с сегодняшнего дня люди должны начать обучаться искусству подземной жизни. Ведь это такое тяжелое искусство, — и если люди не научатся, не приучатся понемногу, если люди уйдут под землю сразу, без предварительной подготовки, они погибнут. Строить города подземные и учиться жить под землей — вот самая важная задача нашего сегодняшнего дня.

Может быть, вас удивляет следующее, на первый взгляд столь простое, обстоятельство:

Люди изобретают смертоносные газы — иперит, удушливый газ — фосген; фосген совершенствуется, уже есть вторая стадия фосгена — люизит, а третья стадия — усовершенствованный люизит — третья стадия и есть тот легкий газ ближайшего будущего, про который я рассказывал выше… Люди изобретают смертоносные газы. Изобрел недалекий фармацевт иперит, а венские ученые работают над фосгеном и люизитом. А нет ли — удивляетесь вы — такого недалекого фармацевта или такого великого ученого, который изобрел бы спасательный газ, жизненный газ, противогазовый газ? Ведь это тоже, вероятно, очень легко и очень просто. Нет ли такого газа, который нейтрализовал бы смертоносные газы? Нет ли, одним словом, противоядия?

Нет — ни такого фармацевта нет, ни такого профессора нет, ни такого противоядия нет. Что же есть? Противогазовые маски. Но эти противогазовые маски — ничто, нуль, меньше нуля — насмешка, по сравнению с газом… Оказывается, — мне сказал это старичок француз-химик, — существует в химии правило: противоядие всегда гораздо слабее, во много тысяч раз слабее, чем соответствующий яд. Чем это объясняется? Почему это так? Старичок-профессор не мог мне объяснить, почему это так. Он сказал что-то такое, — что яд, видите ли, это — первичное изобретение, а противоядие — вторичное, что, когда вы изобретаете яд, вы совершенно свободны, ничем не связаны, ничем не ограничены, а когда вы изобретаете противоядие, вы связаны соответствующим ядом, — что, следовательно, с точки зрения науки, яд гораздо важнее — и гораздо интереснее, чем противоядие.

Я не совсем его понял, и его объяснение ничего, в сущности, мне не объяснило. Я понял только одно — или, может быть, мне кажется, что я понял: научный гений человечества безгранично силен, могуч, когда он разрушает, и совершенно почти бессилен, когда он спасает от разрушения… Вы понимаете меня?.. Разрушать или созидать, — но спасать от разрушения, противодействовать разрушению… Не знаю, — может быть, эта моя мысль объективно неверна, но мне так кажется. Во всяком случае, верен факт: противоядие всегда гораздо слабее яда. В области военной химии почти ничего «противоядного» не сделано. Лихорадочно работает научная мысль над ядами, — совершенствование ядов идет лихорадочно быстрым темпом вперед. От хлорного удушливого газа, через ипе-рит и люизит — дальше, к газу 1929 г. и 1932-го года, — какой, с чисто научной точки зрения, славный путь!