Русская сага. Брак. Книга вторая - Тина Вальен

Теперь о Доченьке, младшей из семейства. Её любили, холили и лелеяли с детства. В четырёхкомнатной квартире выделили собственную комнату. К десятому классу стали собирать приданое. Она редко выходила из своего гнёздышка, до маленькой племяшки иногда снисходила, потому что малышка просто-таки рвалась через вечно закрытую дверь к таинственной королеве в шикарном махровом халате с капюшоном.

Иногда дверь сама открывалась, и Алёнка легко просачивалась в комнату, спеша показать тёте всё, чему научилась. Начиналось представление со стихами, песенками и… балетом. Однажды, увидев танец умирающего лебедя по телевизору, она начала тренировки, чтобы повторить его. Эта страсть к высокому искусству заставляла всех хвататься за животы от смеха, потому что Алёнка не отличалась в три года хрупкостью.

Постепенно Ина приняла жизнь в чужом доме, поскольку ничего другого не оставалось. Науке хитрой ласковости её никто не учил, а строптивый характер вредил ей ещё долго. Могло спасти поведение толстокожей хабалки, но случившаяся после родов болезнь добавила нервозности и уязвимости.

Исчезла ещё одна иллюзия о существовании тёплых отношений между свёкрами и невестками. Они, конечно, случаются, но при другом раскладе, когда за невесткой стоит стеной сильная и не бедная родня. Во все времена, даже советские. А если ты бедна, будь вежлива и терпелива!

Ину уже осчастливили, приняв в семью и прописав в квартиру, а она этого главного почему-то не оценила. Видимо, потому, что никогда и нигде не чувствовала себя человеком второго сорта. Не те книги читала, а те, которые надо было читать перед замужеством, ещё не написали. Ещё со школьных лет она привыкла к уважительному отношению к себе, легко добилась этого среди коллег по работе, а семья мужа продолжала смотреть на неё свысока. Ина старалась этого не замечать, но не чувствовать не могла. Это было слишком непривычно, это давило и мешало расслабиться. Ей бы чуть прогнуться под этим давлением, а она сопротивлялась, ещё не понимая, что гибкость спасает от излома, поэтому и сломалась.

Поплачем?

На обиженных воду возят. Их болезни косят.

Если быть честной, то Ину сломали стрессы: дородовой, сами роды и послеродовой. Их непрерывная череда не дала никаких шансов выстоять. Токсикоз после беременности, вынужденное замужество и переезд в семью мужа выбили её из привычного образа жизни, а утрата привлекательности лишила уверенности в себе. После родов замучила тахикардия, плохой сон и не понятные самой обиды.

Обратись она к врачу с этими симптомами вовремя, можно было бы помочь своей эндокринной системе. Именно она позволяет организму приспособиться к постоянно меняющимся условиям внешней и внутренней среды и поддерживает его нормальную жизнедеятельность. Роды окончательно нарушили её работу, и уже через год после них её здоровьишко приказало долго жить и пало на милость, которой в ближайшем окружении не наблюдалось.

Бессонные ночи с грудным ребёнком сменял трудный день, и всё повторялось до бесконечности. Тяжелее всего давались прогулки зимой. Сначала надо было спустить с четвёртого этажа коляску, подняться, одеть ребёнка, натянуть на уже мокрое от пота тело верхнюю одежду, взять в охапку укутанную Алёнку, спуститься, уложить в коляску и отправиться гулять с заездом в магазин. Так два раза в день. Между прогулками надо приготовить, накормить, постирать, погладить и, наконец, укачать малышку на ночь. До вечера Ина еле дотягивала, падала в постель рядом с мужем, надеясь на крохотное сочувствие.

– Ну, что, мамочка, устала? Рученьки дрожат, ноженьки не держат? – «сочувствовал» муж и с усмешкой предлагал верное средство, – поплачем?

Ина отворачивалась и плакала. Прямо рефлекс какой-то. Игорь удивлялся такой реакции на шутку и пытался успокоить. После слёз и утешений ей становилось легче, и она засыпала до первого плача ребёнка. Снова засыпала, но среди ночи начинали невыносимо болеть суставы, заставляя тихонько подвывать. Потом стали дрожать руки и голос, вплоть до заикания.

Как ей не хотелось снова сталкиваться с советской медициной, но пришлось. Ина сидела перед врачом и рассказывала о том, что сама никак не могла понять:

– Откуда у меня, женщины с нормальной психикой и уравновешенным характером появились все признаки истерички? Почему теряю вес, задыхаюсь, раздражаюсь? Почему уже с утра у меня нет сил что-либо делать? Только боль в суставах не удивляет. Она у меня хроническая.

После осмотра и сдачи всех анализов врач дала ответ на все её вопросы:

– Это не ваш характер изменился, а работа эндокринной системы, что часто случается после родов. У вас жуткий тиреотоксикоз из-за диффузного зоба третьей степени. Скажите спасибо, что не рак! Как вы с таким диагнозом столько протянули? Срочно в больницу!

В больнице Ину положили не в палату, а на единственную койку в конце длинного коридора. Всего лишь на ночь, успокоил врач. Как жесток мир! Она рыдала, уткнувшись в подушку, всю ночь.

Потом была огромная палата. «Когда я упал на самое дно, снизу постучали», – сказал мудрец. У многих из пациентов дно болезни было гораздо глубже, чем у неё, что вдохновило.

Замужество

Замужество не брак, а медаль «За мужество».

Больничная палата на две койки. На них лежат две молодые женщины. За окном ночь. Тусклая лампочка под высоким потолком освещает всё мертвенно бледным светом.

– Ни стыда, ни совести… – вздыхает одна из них, худющая блондинка с отросшими русыми корнями волос, собранными в хвостик.

– У кого?!

– У моей бессонницы. Только закроешь глаза, она мозг включает…

– И мне мысли дурные в голову лезут: есть ли жизнь после жизни? – жалуется другая, более ухоженная молодая женщина в теле и с модной стрижкой.

– И что решила?

– После жизни не знаю, а после свадьбы – нет. Отгремел марш еврея, а потом хоть трава не расти.

– Какого еврея?!

– Мендельсона, – соседка хихикнула. – Забыла уже даму из общей палаты?

Там их было восемь, и у каждой история, естественно печальная, а очень полня и самодовольная дама из торговли подводила один и тот же итог: «Это всё евреи виноваты!»

Однажды кто-то возмутился:

– Ну, где ты видишь этих евреев?! Я, например, не знаю ни одного среди коллег.

– В колхозе своём, что ли? Еврей в колхозе?! Ха-ха! Ещё «Еврей – дворник» – самые короткие анекдоты. Они гнездятся в других прикормленных местах. И здесь где они? Ау!? Все в «Кремлёвке» лечатся или за границей.

Доказывать ей, что сукиных наций не бывает, было бесполезно. Худая блондинка, вспомнив торгашку, нервно хихикнула и сказала:

– У той дамы во всем евреи виноваты, у других – коммунисты. Помнишь у …Иртеньева, блин, еврея… – внутри женщины с хвостиком уже все дрожало от смеха, – Глаз заплыл. Пиджак в пыли. Под кроватью брюки…

– … до чего же довели коммунисты-суки! – сходу продолжила вторая.

Посмеялись. Помолчали.

– Да, свадьба – на крыльях, семейная жизнь – на носилках, как у меня. Недаром все сказки заканчиваются свадьбой, потому что после неё уже не сказка, не песня, а драма, – продолжила разговор женщина с модной стрижкой.

– Радуйся, что драма, а не трагедия. Не нравится драма, преврати её в комедию, – не поддержала её худышка.

– Ты, как понимаю, пробовала, но всё равно лежишь рядом со мной.

– После родов случается иногда сбой систем жизнеобеспечения. Кстати, надо подкрепиться!

Худышка достала из тумбочки кефир с булкой и начала есть, а соседка вздохнула и сказала:

– Сбой… И почему-то только у женщин! Злая наша судьба и доля.

– Долюшка женская, конечно, не мармелад, но разве мужчинам легче, например, на войне?

– Как исключение!

– Но ужасное. А мы рожаем сами себе счастье. За него и пострадать не грех. У меня оно одно – доченька, у тебя – два!

– Счастье, когда и муж его разделяет вместе с тобой.

Худышка выбросила пустой пакет в корзинку, залезла под одеяло и только после этого заговорила:

– Не могу вспомнить, но где-то я прочитала: «Клянусь любить тебя в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас». Помню только, что прочитала и чуть не заплакала. Так красиво! До слёз…

– Может быть, в церкви слышала?

– Нет. Читала.

Обе замолчали. В палату без стука зашла медсестра, выключила свет и ушла.

– Ты хочешь спать?

– Нет. И зачем ты вспомнила эту клятву? У меня была шикарная свадьба, по-мещански богатая… но, всю эту пышность маскарада я поменяла бы на исполнение супругом этой клятвы.

– У Пушкина не пышность, а ветошь маскарада…

– Ветошь ещё точнее. Меня больше волнуют слова: «любить в болезни и здравии». Если по совести, то без всяких клятв в человеке должно быть элементарное сочувствие к заболевшему человеку. У моего мужа оно только пока к котятам проросло, а мне после заболевания не сказал ни одного слова поддержки. И после родов не жалел, не давая времени на восстановление.