Русская доля - Сергей Львович Григоров

с приписывания окружающей действительности свойства субъектности. Если есть у нее сознание, чувства, воля – значит она разумна, и существует Бог.

Бог один. Когда называется два, три или более божества, неосознанно предполагается, что этот ряд можно продлить. И где-нибудь вдалеке от начала списка найдется местечко для каждого. При страстном желании, трудолюбии и терпении можно стать Буддой и творцом части Мироздания. А окружающий материальный мир действительно окажется всего лишь Майей, иллюзией… В то же время разделение Единого на различные ипостаси, воплощения и прочие аватары, на святых и их нетленные мощи, на другие предметы культа говорит о слабости человека, а не о изощренности его ума.

Нам не дано доказать или опровергнуть существование Бога, и с этим положением необходимо смириться. Разумно полагать, что все чудеса, включая появление пасхального огня и мирроточие икон, неопознанные летающие объекты и лечебная сила святых мощей, рано или поздно получат вполне материалистическое объяснение. Но оно не приблизит и не отодвинет нас от решения загадки, есть ли Бог.

Если ж человек считает себя неотъемлемой частью большого мира, то в какой-то степени сравнивается с ним. Поэтому Бога у него быть не может. Может быть культ предков, сложные ритуалы, синтоизм и буддизм и много чего еще, но не Бог.

Чем одна точка зрения хуже другой? Какой выбор правильнее? Боюсь, что и на этот вопрос человечество никогда не найдет ответа. Возможно, для всех мир становится таким, каким они его себе представляют. А «на самом деле» он есть и то, и другое.

Отношение «Я – природа»

Представимы только две генеральные линии человека пребывания в мире, две стратегии обустройства жизни. Первая – принятие природы как она есть, приспособление к ней, подстраивание собственных запросов под существующие, порой весьма ограниченные возможности. Вторая – переделка окружающей среды в соответствии со своими постоянно возрастающими потребностями.

И ежу понятно, что в «чистом» виде невозможно следовать ни по первому, ни по второму пути. Расчищая место для будущего дома или начиная пахоту, ты вторгаешься в природу, и сколь мало ты б ни взял у нее, ты уже нарушил ее исходное состояние. С другой стороны, выращивая кубические помидоры в оранжерее, регулировку температуры в ней нельзя осуществлять с полным пренебрежением внешних условий. Это так, но дело-то не в поведении, а в позиционировании себя. Аршин свой каждый выбирает сам. Человек испокон веков, сознательно ли нет, соизмеряет свои действия исходя из отношения к природе или как к Храму, или как к Мастерской. Третьего не дано.

Древнейшей является стратегия почтительного преклонения перед окружающей природой. Ее защиты и заботливого пестования. Ее одухотворения. Первые человеческие божества – духи стихий, лесов, лугов, гор, даже отдельных рощ или деревьев и источников воды. Все сохранившиеся до наших времен людские сообщества, ведущие первобытный образ жизни, как бы «настроены» на вечное существование: они почти не насилуют природу, слились с ней, сократили свои потребности до минимума. При этом, однако, духовная жизнь их насыщена до предела, бытовые коллизии отвердевают во множестве сказаний, мифов и притч. У них свои, отличные от имеющихся у «цивилизованных» людей трагедии и комедии, но идеалы счастья доступнее: золотой век лучше железного.

Вопрос, какая из имеющихся стратегий лучше, долгое время не имел смысла, поскольку каждая из них подразумевает собственную шкалу ценностей. «Лучше» и «хуже» возникает потом, но уже в разных единицах измерения, несопоставимых друг с другом, как, например, секунды и килограммы. С ростом народонаселения и увеличением человеческих потребностей нагрузка на природу возросла. Все громче звучат предостережения о скором истощении ресурсов планеты. Все влиятельнее неомальтузианцы. Поэтому представляется, что более древний взгляд на окружающую среду правильнее.

Отношение «Я – остальные люди»

Отношение к природе нерасторжимо с отношением к себе подобным, а вместе на их основе формируется первичное представление о направленности выстраивания своего поведения, наполняется идеал свободы, то есть ощущения себя относительно воспринимаемого мира.

Понимание человеческой свободы зажато двумя крайностями.

Первая подразумевает огораживание от внешней среды и других людей, противопоставление им себя, формирование своих, личных жизненных целей и достижение их, преодолевая возникающие препятствия. Пусть ты расшибешь себе голову о стенку – главное, чтобы никто не мешал тебе колотиться об нее. На вопрос дружеской анкеты «Ваше представление о жизни?» Карл Маркс не раздумывая ответил: «Борьба». В этом – суть европейского ощущения свободы, наиболее выпукло проявляющаяся в среде протестантов. Ради самоутверждения человек принуждается к постоянному противостоянию всему внешнему бесчувственному и противоборству с себе подобными.

«Что хочу, то и ворочу…» – казалось бы, естественное и единственно правильное понимание свободы. По-иному вроде бы и мыслить нельзя. Но только на неискушенный взгляд.

Реализация поставленных и постоянно множащихся целей и планов требует от европейца неуклонных забот, нудной и безостановочной работы в сером потоке дней. Незаметно для окружающих и самого себя он становится каторжником своего чудного будущего, рабом собственных, все возрастающих и разрастающихся потребностей. Что в итоге? В результате его свобода оборачивается полнейшей зависимостью от неподвластных ему жизненных обстоятельств.

В Бхагавадгите, между прочим, есть такие слова: «Дела, совершенные не для жертвы, – оковы…».

Второе крайнее понимание свободы требует поступать с учетом интересов других людей, в соответствии с заботами и проблемами окружающего мира. Тем самым теряешь свою индивидуальность, лишаешься свободы? Не совсем. В жизни нет ничего однозначного. Собака виляет хвостом, а хвост – собакой. По-настоящему свободен только тот индивидуум, который принял личное участие в строительстве своего Мироздания. Лично вырабатывал правила совместного поведения, чтобы не чувствовать стеснения. Ведь если ты сам установил законы общежития, они не являются для тебя путами.

Конечно, для человека невозможно добиться полной свободы ни в первом, ни во втором ее понимании. Как бы кто ни холил свою уникальную личность, в обществе себе подобных он постоянно вынужден искать компромиссы, подлаживать свои интересы под чужие. С другой стороны, самый отчаянный альтруист не может никак не заботиться о себе самом. Чтобы быть полезным другим, он должен овладеть многими знаниями и навыками, то есть развить себя как индивидуум. Таким образом, стремление к свободе опирается не на поведение, не на результаты своей деятельности, а на позиционировании себя: либо тянешься к собственной независимости, либо создаешь гармонию вокруг себя.

Национальный характер

О национальном характере и, в частности, о «загадочной русской душе» написано немало. Но коли раз за разом возвращаются к этой теме, значит и предыдущие, и самые последние пояснения не убедительны. Много тому причин. Главная из них, вероятно, в том, что одними словами не раскрыть характер народа. Этнические особенности лишь