Психофора - Азазеля Кости

— Любой день может стать первым, — подметил Никита Игоревич — главный по смене.

— Тяжело что-то, мужики, — отвечал Виталий. — Не знаю. Проснулся, и на душе неприятно. Тревожно как-то.

— Веришь в байки про комету что ли? — усмехнулся Никита Игоревич.

— Срал я на комету, — отмахнулся Виталий. — Есть дела поважнее.

— А я вот верю в то, что она делов натворить может, — пожал плечами Федорович. — Вот, прислушайтесь, сейчас. Что слышите?

— Ничего, — ответил Никита Игоревич.

— То-то. Тишина. Гробовая. Что-то будет, — Федорович перешел на шепот.

— Белка к тебе идет, Федорович, — вздохнул Виталий.

— Да иди ты, Виталик, я не пил уже неделю.

— Вот я о чем и говорю.

— Все, хорош трепаться, надо работать, — сказал Никита Игоревич. — А то вон директор идет.

— Че он приперся? — смутился Виталий.

— Торопится куда-то, — задумчиво проговорил Федорович.

— Может, поработать захотел? — рассмеялся Никита Игоревич.

Работа все не давалась в руки. Виталий стоял над станком, беспомощно наблюдая, как детали одна за другой браковались под его управлением. Обычно программа станка сглаживала угли на поворотах, но сегодня она, видимо, играла по своим правилам. Мужчина боролся с яростным желанием сорваться и вернуться домой, к жене. Задать тонны вопросы, убрать отвратительную недосказанность. Когда именно Виталий начал ощущать сочащийся от нее холод? Вопрос дней, недель или месяцев?

В мыслях вспыхнула идея.

— А что если отсечь себе немного пальца? — спросил сам себя Виталий. — Дадут больничный, тогда-то…

Вдруг за плечом появился Федорович. Он испуганно смотрел в сторону выхода, и его поведение в целом выходило за рамки адекватного.

— Что случилось? — появление коллеги вырвало Виталия из цепких лап деструктивных мыслей.

— Виталик, — Федорович дергался от каждого случайного звука. — Я тебе говорю, что-то странное творится на улице. Я слышал, как подъезжали машины. Не знаю, сколько, но точно больше двух.

— А что ты от меня хочешь?

— Чтоб ты хотя бы перестал смотреть на меня, как на идиота.

— Ладно, буду просто смотреть на идиота, — ответил Виталий и повернулся к станку.

Телефон начальника смены назвонил. Никита Игоревич ответил и сразу же начал материться. Вся смена отложила свои дела и внимательно следила за разыгрываемой пантомимой. Начальник ходил кругами и орал в трубку, создавая на основе лишь одного матного корня бесконечные вариации слов, словно джазмен-виртуоз играет соло десять минут на трех нотах. Когда он закончил разговор, то грустно вздохнул и сказал:

— Пиздец, мужики. Останавливают работу цеха и отправляют всех по домам.

— Чего? Насколько долго это все? — спросил кто-то из смены.

— Не знаю, не знаю, — мотал головой Никита Игоревич. — Звонил лично директор. Говорил невнятно. Будто член во рту держал.

— Мне кажется, что как раз-таки член во рту он и держит, — задумчиво сказал Федорович, удивленно уставившись в окно. — Или вот-вот возьмет.

Вся смена посмотрела туда, куда показывал Федорович. Мутное стекло не позволяло четко видеть улицу, но множество мельтешащих черных теней наводили на странные размышления. Из-за дверей доносились кодовые переговоры. Шипела рация. Кто-то крикнул: «Открывай!» Дверь цеха распахнулась, и помещение внезапно быстро заполнилось спецотрядом милиции с оружием и в броне. Быстро из-за их спин выбежали оперативники в штатском с маленькими камерами и принялись все вокруг снимать. Последними зашли двое мужчин в деловых костюмах. Они вели под руки директора, закованного в наручники.

— Кому вы только что звонили? — спросил у директора один из конвоиров.

Тот моментально указал на Никиту Игоревича.

— Ах ты, гнида продажная! — завизжал он тут же. — Как горелым запахло, так ты сразу всех сдавать? Срок решил себе скосить? А вот отсоси! Я все про тебя этим пидорам выдам! Ублюдок! Членосос!

Никиту Игоревича вязали под его чрезмерно эмоциональные речи.

— Надо было меня слушать, кусок идиота, — мрачно ответил директор.

Когда его и начальника смены увели, к оставшимся в полной прострации работягам подошел один из оперативников и приказал им расходиться по домам.

— Но, пожалуйста, будьте в нашей досягаемости ближайшие несколько недель, — добавил он в конце. — Если вдруг нам понадобиться с вами пообщаться.

— Мы все под подозрением? — уточнил Федорович.

— Ни в коем разе. Но лишние препятствия следствию с вашей стороны могут натолкнуть нас на неверные выводы. И они будут крайне неприятны для вас.

На этой благоприятной ноте с рабочими попрощались.

Территорию завода оцепили и активно опечатывали. Всюду шныряли похожие один на одного бойцы в черных шлемах и бронежилетах с автоматами наперевес. Они прибывали и прибывали. Если судить по масштабам мобилизации спецназа, на заводе скрывали нечто не меньше атомной боеголовки. Но Виталия подобные вопросы не волновали. Он торопился домой, ведь внутри как будто маленький перочинный ножик вырезал по сердцу фразу «Время уходит, ты не успеешь». Почему тот самый день, когда нужно решить все недосказанности именно сегодня, Виталий не знал. Знаки свыше или интуиция — это совсем не важно. Он будто бы оседлал волну — казалось, на совсем утерянное чувство из далекой молодости.

Виталий наспех переоделся и суетливо бежал к машине, то и дело роняя ключи. Он раза с третьего попал в замочную двери, и только взявшись за руль, смог успокоиться.

В окно постучали. Виталий дернулся от испуга. Там улыбался во все двадцать зубов Федорович.

— Чего тебе? — спросил Виталий, опустив стекло.

— Это все комета, Виталик, — говорил Федорович. — Я уверен.

— Что мне с этой информацией делать, Федорович?

— Просто… будь осторожен…

— Буду, Федорович, — кивнул Виталий. — И ты не хворай, — добавил он, поднимая стекло.

Мужчина последний раз бросил взгляд на взволнованного коллегу. Федоровича еле заметно трясло, и его лоб покрывала мелкая испарина, сверкающая в лучах солнца. Виталий тронулся с места, отдав коллеге прощальную честь. В зеркало заднего вида он увидел, как Федоровича немного качнуло в сторону, однако мыслями мужчина был уже далеко.

Включилось радио, и из динамиков полился голос ведущего.

— А вот и первый дозвонившийся, — вещал диск-жокей. — Представьтесь, пожалуйста.

— Тамара, — ответила болезненно дрожащим, старческим голосом женщина.

— Вас прямо так и можно называть? Тамара? — уточнил ведущий.

— Ну да. Это же мое имя.

— Прекрасно! Расскажите же нам, Тамара, чем вас успел удивить этот необычный день?

И Тамара погрузила эфир в вязкую, тягомотную предысторию. Пенсионерка рассказывала об скудном урожае огурцов. Как она надеялась получить минимум на десять кило больше, чтобы испробовать несколько рецептов закаток. И ладно только урожай не удался, так еще и дед, полоумный алкаш, размолотил три банки, пока пытался дрожащими руками выпить рассол. И это еще стоит учесть, что рассола-то в банках не было, ведь вместо него она решила залить маринад. И только чудо спасло старика от пробуждения только-только успокоившейся язвы.

— Это все интересно, —