Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Гронский

– Во внутриполитической – усиление позиции авторитарного правления и давления на оппозицию (в частности, был вынужден уехать в США депутат Госдумы Илья Пономарев; произошли такие события как убийство Бориса Немцова в феврале 2015 года, отравление активиста «Открытой России» Владимира Кара-Мурзы37, недопущение оппозиционных партий к региональным выборам в 2015 году, уголовные преследования и вынужденная эмиграция многих гражданских активистов).

События 2014—15 гг. задали вектор внутреннего политического и идеологического развития страны. Как его следствия можно рассматривать такие симптоматические явления в начале 2016 года, как санкционированное чиновниками сожжение книг в республике Коми38, заявление главы Чеченской республики Кадырова о том, что к внесистемной оппозиции «надо относиться, как к врагам народа, как к предателям» и «судить по всей строгости за их подрывную деятельность»39, напоминание Путиным тем, кто пишет анонимные жалобы в интернете о методах Лаврентия Павловича Берии40 и др.

– Во внешнеполитической – нарастающая международная изоляция России, экономические санкции и продолжение российским руководством милитаристской политики.

– В экономической – доходы в 2015 году снизились в 73 регионах. В рублевом эквиваленте с октября 2014 по октябрь 2015 реальная зарплата упала на 10,9%, происходила задержка зарплат, заморозка накопительной части пенсии и не проведение индексации. По итогам первого квартала 2015 года число бедных увеличилось до 22,9 млн., что составило 15,9% от общей численности населения41. По оценке аналитиков, это стало первым существенным повышением уровня бедности за период после кризиса 1998—1999 гг.

В то же время, безусловно, это была отнюдь не первая психоконтагиозная вспышка в истории человечества, и отнюдь не самая кровавая, если оценивать потери на сегодняшний день (для сравнения можно вспомнить, например, Варфаламеевскую ночь 1572 года, за очень короткое время унесшую жизни около 30 тыс. человек, или из недавней истории конфликт между сербами и хорватами). В этом смысле, конечно, мы наблюдали относительно мягкую форму коллективного политического психоза. Тем не менее, при существовавшем эмоциональном напряжении в обществе, если бы был брошен призыв бить «предателей», думаю, добровольцев не пришлось бы искать долго. Пока мы не знаем, какими будут более отдаленные, непрямые последствия эпидемии «восставших с колен». Кроме того, в век ядерного оружия такого рода процессы массовой психологии могут иметь чрезвычайно опасные результаты, которые по своим масштабам способны превзойти все кровавые ужасы средневековья.

Также эта эпидемия имеет и отчетливо ощутимые социально-психологические последствия для российского общества. Далее на них я остановлюсь подробнее. С точки зрения воздействия событий, о которых идет речь, на отдельных людей, на мой взгляд, можно выделить три различных психологических синдрома, наблюдавшихся и до сих пор наблюдающихся у обычных граждан России. Условно их можно назвать «синдромом ура-патриота», «синдромом отщепенца» и «синдромом конформиста». Далее я представлю их описания. Хотя в последующем изложении используется прошедшее время, все феномены мы можем наблюдать и сейчас в 2016 году, изменилась лишь интенсивность эмоционального реагирования. В соответствии с принципами феноменологического исследования в описании следует использовать естественный разговорный язык, поэтому в тексте будут встречаться экспрессивно окрашенные сленговые выражения, являвшиеся составной частью повседневной речи того времени. Цитирование в тексте такого рода выражений и непечатных слов не преследует цели оскорбить какую-либо категорию граждан, национального лидера РФ или других лиц, а связано исключительно со спецификой метода исследования и призвано отразить эмоциональное состояние опрашиваемых и наблюдаемых людей.

«Синдром ура-патриота»

Типичное поведение ура-патриота, в целом, я уже охарактеризовал выше. Добавлю лишь некоторые штрихи к портрету человека с этим синдромом.

Критически настроенные к этой мировоззренческой установке также называли людей принявших фанатичную провластную и милитаристскую позицию «ватниками». Предположительно саркастическое прозвище «ватник» возникло от названия спецодежды, которую выдавали заключенным ГУЛАГа. Но по иронии судьбы, это прозвище находило отражение в стиле мышления ура-патриота – поразительной ригидности, бьющим в глаза нарушении формальной логики, абсолютной, неестественной слепоте ко всем фактам, которые противоречили бы его картине мира, яростью, которая возникала, когда он сталкивался с контраргументами. Кроме содержания мировоззрения в «ватниках» был примечателен особый стиль мышления, о котором уже упоминалось раньше – ответы и реплики явно не соответствующие обсуждаемой теме, возникали как бы невпопад, отмечалась ригидность убеждений, сочетающаяся с незнанием элементарных фактов, было характерно глухое отрицание очевидных событий (например, присутствие российских военных в Крыму, кризис российской экономики). А если ура-патриот все же признавал их, то они тут же перетолковывались в «позитивном» ключе (например, как прозорливость президента, экономическая мощь России и т.п.). Этот когнитивный стиль через короткое время начинал вызывать у собеседника чувство безысходности. Певец и артист Алексей Лебединский так описал свои ощущения от общения с этим контингентом людей: «Раньше меня коробило слово „вата“ в отношении огромной части моего народа, хоть оно звучало только по отношению к ничего не желающим ни слышать, ни понимать, ни размышлять вообще, непрошибаемым рабам телевизора, коих полно. Мне было жаль их, несчастных. А теперь я понимаю, насколько точно это название – это же реальная ВАТА, где любая мысль, даже самая острая и прямая, просто и четко выраженная, запущенная в лоб и смотрящая прямо в глаза, застревает, глохнет и обречена либо на игнорирование, либо на сгустки черной выползающей массы тупизмов в ответ, но совсем по другой теме…»42

На поверхностном уровне «ватник» обычно оперировал тезисами из официальной телепропаганды об украинских «фашистах» и о необходимости защиты русскоговорящего населения, о геополитических притязаниях вероломной Америки. Но в то же время подспудно более или менее явно, как правило, прослеживалась и другая линия логики. Вот типичные высказывания:

«После присоединения Крыма я почувствовала себя человеком».

«Нам нужна сильная Россия! А Крым геополитически важный плацдарм».

«Нам нужно сплотить народ. А без милитаризма здесь не обойтись».

«Путин поднимает меня с колен. И мне не важно, кто прав, а кто виноват. Я хочу, чтобы Россия была сильной и нагибала другие народы».

«Путин стал МОИМ президентом после Крыма».

«Путин показал, что Россия может вести свою геополитику и не спрашивать ни у кого на то разрешения. Это и позволило многим россиянам почувствовать ВПЕРВЫЕ ощутить национальную гордость за свою страну и президента. Особенно после правления алкаша Ельцина».

«Что этим хохлам еще надо? Мы им и так газ задарма продаем».

«Россия может быть только империей».

Таким образом, на уровне психологических мотиваций «ура-патриота» в первую очередь волновала отнюдь не борьба с «укрофашистами» и защита русскоязычных жителей Донбасса и Крыма, а приобщение к силе, которую он видел в милитаристской имперской политике.

Некоторые, особенно воспламенившиеся ура-патриотическим вирусом, ехали воевать на Донбасс добровольцами на стороне «ДНР» и «ЛНР». Что примечательно, иногда это были не только маргиналы и бывшие участники боевых действий, но и офисные работники, пресытившиеся спокойной жизнью. Другие, по каким-либо причинам сами поехать не пожелавшие, репостили в социальных сетях объявления о том, как добраться в пункты набора «ополченцев». Хотя обычно такое рвение на словах объяснялось желанием защитить русскоговорящее население и восстановить нарушенную справедливость, как правило было заметно, что за ним скрывались другие более или менее осознанные мотивы. Процитирую отрывок из интервью с одним респондентом о его разговорах с коллегой, который решил бросить работу риэлтора и отправиться на Донбасс: «Он пришел с трясущимися руками и сказал, что не может больше так, и душа обязательно требует идти воевать. Я пожелал ему не доехать до места. У нас с ним были споры, я говорил: „Ну ладно, предположим, что действительно затронуты интересы жителей Донбасса. Но ради чего воюют ополченцы, какова их конечная цель?“ Подозреваю, что для него эти события ассоциировались с какой-то ностальгией по Советскому союзу, хотя он молодой человек… Он ничего не мог ответить, но было видно, что он злится».