Французская волчица — королева Англии. Изабелла - Элисон Уэйр

За венчанием последовали восемь дней праздников и турниров, в числе которых 28 января был дан большой пир. Два дня спустя Эдуард устроил великолепный обед для братьев короля Филиппа, Людовика д'Эвре и графа Карла Валуа,{105} Веселье, однако, было подпорчено, когда Филипп предоставил Эдуарду список претензий касательно Гаскони и предупредил, чтобы он не вздумал аннулировать брак, как советовал кое-кто в Англии, поскольку Гасконь отдана ему лишь как залог союза с Изабеллой «и ради детей, которые у них родятся». Филипп особенно порицал тех, «кто заявляют, будто король английский ничего не выигрывает от брака с дочерью короля Франции», — здесь крылся, видимо, завуалированный, но острый намек на Гавестона. Эдуард отплатил той же монетой, открыто отослав свадебные подарки Филиппа Гавестону в Англию.{106} Кроме того, часть английских лордов, сопровождавших короля во Францию, уже строила тайные планы, как избавиться от Гавестона; в Булони десять из них подписали декларацию о намерениях защищать честь короля, а также права и привилегии короны.[22]

Празднества подошли к концу 2 февраля{107} — весьма своевременно, в связи с возрастающим напряжением. На следующий день король Англии и его новая королева, сопровождаемые дядьями Изабеллы графами Эвре и Валуа, попрощались с гостями и направились по побережью в Виссан, откуда отплыли и «радостно возвратились» в Англию.{108}

2. «Король без ума от своего любимчика»

В 1308 году благополучие Англии росло, ее население увеличивалось. Структура общества оставалась преимущественно феодальной и аграрной, но большие и малые города быстро развивались благодаря торговле и практической предприимчивости. За два с половиной столетия после норманнского завоевания 1066 года норманны и англосаксы научились сосуществовать — хотя норманнский диалект французского языка все еще оставался языком двора и аристократии, а среднеанглийский был в употреблении у простолюдинов.

Королевство представляло собой землю, покрытую большими лесами и зелеными полями, среди которых были разбросаны селения и многочисленные церкви. Церквей насчитывалось так много, что Англию даже прозвали «колокольным островом».

Первое, что увидела Изабелла, приближаясь к стране, чьей королевой она теперь стала, были белые береговые утесы и Дувр, где они с Эдуардом высадились 7 февраля 1308.{109} Гавестон прибыл на пристань встретить их, и Эдуард, не думая ни о невесте, ни о своем достоинстве, импульсивно подбежал к нему и приветствовал с не совсем приличным пылом — упал в его объятия, «целуя и беспрестанно обнимая» и называя «братом» на глазах у Изабеллы и ее дядьев, не скрывавших удивления и неудовольствия.{110} Даже если прежде до королевы и не доходили слухи о ее муже и Гавестоне, ее глубоко уязвило то, как он публично выказал этому человеку большую любовь, которую должен был проявлять к жене.

Гавестон велел знатнейшим дамам, зачисленным во вновь установленный штат королевы, собраться в Дувре, чтобы приветствовать ее и служить по дороге в Вестминстер.{111} Среди них были двадцатишестилетняя Элизабет, графиня Херефорд, сестра короля; фламандка Алисия д'Авен, жена Роджера Бигода, графа Норфолкского; Джоан де Генвиль, жена Роджера Мортимера, выдающегося аристократа; Джоан Уэйк, француженка по рождению;{112} и Изабелла, дочь Луи де Бриенна, виконта де Бомонт[23]. Изабелла де Бомонт была замужем за бароном Джоном Вески и впоследствии пользовалась таким же расположением королевы, каким уже одарил ее король, который приходился ей родственником по линии матери. Два ее брата, Генри и Льюис, также были в чести у королевской четы. Генри был посвящен в рыцари в 1308 году, получил от короля большие земельные пожалования и вошел в Парламент с титулом барона де Бомонт. Впоследствии он служил Эдуарду на войне в Шотландии и выполнял дипломатические поручения за рубежом. Он стал одним из наиболее влиятельных придворных.

Эдуард и Изабелла провели двое суток в Дувре, в замке XII века, где королевские покои располагались за стенами толщиной 20 футов (около 6 метров). Они, вероятно, принимали гостей в Артуровском зале, построенном Генрихом III в 1240 году, и могли зайти помолиться в крошечную часовню в романском стиле, посвященную памяти Фомы Беккета, любимого святого Эдуарда. Затем 9 февраля король и королева отправились из Дувра через Осприндж и Рочестер во дворец в Элтеме, где должны были жить, дожидаясь официального въезда в Лондон для коронации.{113}

Элтем, расположенный примерно в 6 милях к юго-востоку от Лондонского моста, первоначально был крепостью. Ее соорудило семейство де Клер, но к тому времени она уже давно служила важной загородной резиденцией; там бывали и Генрих III, и Эдуард I, а в 1278 году последний отдал ее могущественному барону Джону де Вески. В 1295 году сын последнего Уильям продал поместье Энтони Беку, епископу Даремскому, который его перестроил. Конкретных подробностей о доме Бека мало, но мы знаем, что он имел башни, донжон и ров. Каменная стена окружала замок; входили в него по деревянному подъемному мосту. Главный зал был выложен плитами, а еще там имелся винный погреб. Кроме того, епископ устроил охотничий парк к югу от дворца. Как мы увидим далее, Элтем стал одним из любимейших мест Изабеллы. Епископ Бек уже завещал вернуть поместье королю после своей смерти, и Эдуард мог пообещать его Изабелле во время их первого визита туда.

Но это обещание все же не могло компенсировать неприятное открытие, сделанное разочарованной юной королевой: доходы, обещанные ей мужем, никак не выражались материально, и она лишилась средств к существованию — в казне не было денег на ее содержание. С негодованием она написала отцу, жалуясь, что вынуждена жить в бедности.{114}

В ответ Филипп потребовал от Эдуарда изложить в письменном виде, какие именно точные суммы тот намеревался предоставить Изабелле и будущим детям. На это Эдуард сообщил, что давно-де уже составил такой документ для Изабеллы, но советники порекомендовали не прикладывать королевскую печать к копии, предназначенной для Филиппа, чтобы тестю не пришло в голову требовать новых обязательств относительно детей, если Изабелла умрет раньше мужа.{115}

Масла в огонь добавилось, когда однажды Изабелла заметила на Гавестоне, «чья страсть к утонченной роскоши была ненасытна», не только драгоценности и кольца, подаренные Филиппом IV королю, но также украшения, привезенные ею из Франции в составе приданого.{116} И снова она написала отцу, выражая свой гнев по поводу жадности Пирса и благосклонности к нему мужа, проявляемой в ущерб его обязательствам по отношению к ней. Она стала, по ее утверждению, «самой несчастной из жен».{117}

Изабеллу могло бы утешить известие (возможно, она уже знала об этом), что бароны полны решимости принять меры в отношении Гавестона. Коронацию назначили на 18 февраля, но они предупредили короля, что не примут участия в церемонии, если фаворит не будет отстранен. Такое утверждение было равносильно отказу от вассальной присяги. В то же время и дядья Изабеллы, рассерженные, угрожали бойкотировать церемонию, если Гавестона не отправят в изгнание. К тому времени, когда Эдуард утихомирил их всех щедрыми обещаниями «предпринять то, что им угодно, на ближайшем заседании Парламента», назначенном на март, и принять новый пункт в тексте коронационной присяги, коронацию пришлось перенести на 25 февраля.{118}

Когда 19 февраля король и королева торжественно вступили в столицу, их ждал великолепный прием. Лорд-мэр со своими олдерменами, а также представители всех цехов Лондона, все в новых мантиях, выехали им навстречу. У городских ворот супругам были вручены символические ключи от города. Королевский кортеж, растянувшийся на 4 мили, медленно двигался по улицам, по случаю праздника украшенным знаменами и вымпелами. На улицах тесными рядами толпились тысячи людей, которые с восторгом приветствовали прекрасную юную королеву, искренне восхищаясь ею. В бутафорских замках из расписного холста и в фантастических павильонах, украшенных искусственными цветами, разыгрывали представления, а в городских фонтанах било вино вместо воды.

Лондон в то время был процветающим городом, самым большим и могущественным в Англии. Корабли со всей Европы поднимались вверх по Темзе и причаливали в его порту, а деловой центр, Сити, был средоточием коммерческой деятельности и играл важную роль в общественных делах. Территория Лондона занимала тогда всего лишь одну квадратную милю. Город окружали каменные стены, внутри располагалась сеть узких извилистых улиц, вдоль них теснились дома с выступающими верхними этажами, и свободное место было редким и дорогим товаром. Также Лондон гордился сотней с лишним церквей, из которых самой большой был собор Святого Павла в готическом стиле, возведенный между 1251 и 1312 годами. Длина здания составляла 644 фута (около 193 метров), в то время это был самый большой собор в Англии. Через реку Темзу в 1170 году перебросили каменный мост впечатляющих размеров: по сторонам его проезжей части тянулись дома, лавки, имелась даже своя часовня. Он соединял Сити с Саутворком на сюррейском берегу, где, за пределами города, в частности, протекала деятельность публичных домов. В двух милях выше по реке лежал Вестминстер с его великолепным дворцом и аббатством; здесь сосредоточились административные и судебные органы королевства, и этот район уже начинали воспринимать как центр государственной власти.