У тихой Серебрянки - Михаил Дмитриев

И все-таки Прасковья Алексеевна решилась.

Длинная вереница людей и подвод выстроилась перед контрольным пунктом. Рослый полицейский в коротенькой черной шинели неторопливо делал свое дело. Чуть в стороне, подпрыгивая от мороза, дымили сигаретами два немца.

Вот и ее очередь. Шантурова широко распахнула полы пальто, лукаво подмигнула:

- Ну давай, дружок, пообнимаемся!

Полицейский хмуро взглянул на нее и стал ощупывать буквально всю. Цепкие пальцы прошлись даже по воротнику, залезли под платок. Об одном забыл рьяный служака - о ватных полах длинного пальто...

Сегодня последний день этого черного 1941 года Как встретить Новый год? Не до веселья, не до радости, когда по шоссе проносятся немецкие тупорылые тягачи - прямо на восток. Не до веселья, но не сидеть же одному при смоляках, которые вместо лампы горят на припечке, - керосина давно уже нет. Пойти к Прохорову: все-таки вдвоем веселее. А там, может, заглянет еще кто из наших.

- Разве он не к тебе пошел? - удивляется Броня, отвечая на мой вопрос, где Миша. - Даже карты захватил на всякий случай.

Я заторопился домой, но сестра Прохорова удержала меня. Если, мол, ушел не ко мне, то он скоро вернется. Посидим, поговорим, а там и Новый год встретим.

Только я присел на скамью, как на краю деревни, у шоссейной дороги, раздался выстрел, за ним - второй.

- Он брал с собой пистолет? - вскочил я и, не дожидаясь ответа, бросился к двери.

Мне казалось, что Михаил что-то задумал и уже открыл стрельбу. Но больше не стреляли. На улице ни человека, лишь во дворе старосты раздавались крики, почему-то мычали коровы. Я подошел ближе, притаился у плетня.

Артем Ковалев на чем свет стоит ругал полицейского Янченко:

- Ну что я теперь скажу коменданту, сволочь ты паршивая? Да повесят же тебя ни за понюшку табака! Это же самоуправство, самосуд настоящий!

- А что он на моем участке распоряжается? - возразил полицейский. - Кто тут власть: я или он?

- Я власть, вот кто... - Староста выругался, закрыл ворота. Слышно было, как громыхнула железная щеколда. - Иди, дурак, проспись!

А сам пошел к мосту, где вот уже несколько недель обосновался немецкий пост. В последнее время Артем Ковалев явно трусил и часто ночевал в дзоте, вместе с охранниками моста.

Полицейский же направился в мою сторону. Я прижался к плетню, затаил дыхание. Но он был в таком состоянии, что даже ясным днем не заметил бы меня.

- Я тут власть, а не ты. У кого пистолет, у того и власть... продолжал ворчать Янченко, спотыкаясь на ровной стежке, проходившей метрах в трех от меня.

Вдруг позади полицейского увидел темную фигуру. Да это же Прохоров. Точно! Он шел тихо, крадучись.

- Миша!

Он вздрогнул, остановился и сунул руку за пазуху.

- Не узнал?

- Черт тебя носит по ночам, - незлобно проворчал Прохоров. - Я к тебе иду.

- Почему же не с той стороны? Ты откуда?

- Да тут такое было, смешно прямо-таки...

Оказывается, вечером из Кормы пригнали стадо коров и телок. У нашего старосты большой двор, и скот загнали туда. Стариков-погонщиков оставили на ночь в ближайшей хате. Но тут явился Янченко. К нему начал приставать полицейский, который сопровождал стадо. Слово за слово - и оба схватились за оружие. Первым выстрелил Янченко и убил наповал кормянского полицая. И еще выстрелил, уже вверх - для порядка.

- Так вот я и думаю: придется нам с тобой распорядиться этими коровами и телками, - улыбнулся Михаил. - Один полицай убит, второй пьян, погонщики спят вповалку на полу, а сам староста потопал к охранникам. Ну соглашайся, Михаил нетерпеливо тормошил меня за рукав. - Значит, не хочешь преподнести господам немцам новогодний подарок?.. Ну что ж, тогда я один.

Прохоров пощупал на груди пистолет: он всегда совал его ствол в нагрудный карман - так, мол, удобнее выхватывать.

- Ладно, - согласился я, глазами Арсена Бердникова глядя на будущую операцию. Нет, кажется, он ругать не станет.

Пришлось ждать еще часа два, пока в окнах не погасли желтые блики от смоляков на припечках. Глубокой ночью мы отбросили тяжелую щеколду на воротах двора старосты. Под открытым небом скот прозяб, поэтому послушно пошел на улицу. Мы закрыли ворота железной щеколдой. Стадо направили по шоссе в сторону Хмеленца. Пусть коровы и телки разбредутся по кустарнику и лесу. Потом их подберут крестьяне - не дадут погибнуть...

Утром у колодцев тихонько перешептывались соседки. Староста и полицай Янченко не могли понять, куда исчез скот.

Мне не терпелось пойти к Татьяне Федоровне: по всем подсчетам приемник уже должен быть в Свержене. Но непонятным кажется отношение "властей" к случившемуся, и я осторожничаю. Иду сначала к Михаилу самыми людными местами, но пустынно, тихо на улице. Вдруг вижу: из своей калитки вышел Артем Ковалев, пристально смотрит на дорогу. Но что можно увидеть, если под утро все следы припорошил снежок?

- С Новым годом, господин староста!

- Новый год я признаю только по старому стилю, - теперь так же пристально он вглядывается в мои глаза, как минуту назад на заснеженную дорогу.

- Да? - удивляюсь я. - А немцы как отмечают: по новому или по старому?

Некоторое время староста молчит, носком красной бахилы ковыряет снег. Слабая улыбка чуть шевельнула его губы:

- Они меня вчера пригласили. Встретили мы праздник как следует. Был настоящий шнапс... А ты все баклуши бьешь?

- Так школа же закрыта. Вот иду в картишки поиграть.

У старосты вдруг пропадает всякий интерес к моей персоне. Сутулясь, он идет дальше по улице, глядя под ноги.

Уже скоро полдень, а в Серебрянке тишина: ни староста, ни Янченко не ищут невесть куда пропавший скот. Старики-погонщики на подводе уехали домой, в Корму. Значит, "власти" побоялись доносить в комендатуру о том, что этой ночью случилось в Серебрянке.

- А в какую комендатуру им докладывать? - вдруг спрашивает меня Михаил Прохоров. - В кормянскую, в журавичскую или в рогачевскую?

Действительно, кто знает, где пропали коровы? Почему именно в Серебрянке? А может, дальше к Рогачеву, может, еще перед Довском?

Значит, чего же мне выжидать, чего опасаться, ежели утром самого старосту поздравил с Новым годом, если он сам убедился, что дома сижу? А спросит, зачем в Свержень ходил, ответ прост: к дяде в гости.

Михаила Журавлева дома не было, и я огородами пробрался к хате матери Татьяны Федоровны. Там уже полным-полно народу. Многих знал, некоторых видел впервые. Но коль они пришли в этот дом, значит свои.

На огромном столе стояла трехлитровая бутыль водки.

- Милости просим даже опоздавших, - пригласила Татьяна Федоровна Корниенко.

Наполнили рюмки. Хозяйка поднялась со стула. Высокая, стройная, волосы черной волной пенятся на округлых плечах - красавица, да и только!