Икона - Вероника Черных

Но какую конкретно форму должен был принять этот Культ? Культ Передового Учения? Это слишком «тощая абстракция». Люди – не начётчики из АОН при ЦК КПСС, а миллионные массы людей – не воспринимают безликий культ. А бородища-лопата Маркса не могла стать предметом горячего культа в России.

Культ Пророка, вооруженного Учением/Мечом, – вот что могло лежать в основе Государства/Церкви. Пророки нашлись: Ленин/Сталин. И бесконечные культовые сооружения, начиная с «Гроба Господня» – Мавзолея, покрыли страну, оккупированную новым Орденом Меченосцев (так Троцкий, а затем Сталин, совершенно верно определили новых крестоносцев, захвативших Россию).

Молодая, «пассионарная» вера выбросила в кровь молодой нации (в двадцаты-тридцатые годы население страны было лет на десять-пятнадцать в среднем моложе, чем сегодня) огромный запас адреналина. «Вера – Надежда – Страх» равнялось «Огромной Силе». Эта вера была настолько же яростнее и агрессивнее прежней, христианской веры, насколько Советская власть была агрессивнее прежней, царской власти.

Но вера без мистического откровения, без идеи загробной жизни («светлое будущее» и «земной рай» не предлагать), наконец, вообще вера без самого слова «Бог» – это в любом случае неполноценная вера, а именно «ересь», «культ» – непрочный суррогат религии. Бурно вспыхивает, но так же быстро прогорает, светит да не греет.

Есть и более глобальное историческое объяснение, а именно: эпоха созидания Настоящих Богов (религий) прошла по всему миру безвозвратно, проходит и эпоха героев, неумолимо наступает (по крайней мере в Европе, а значит, и в России) «эпоха людей», со всеми их «правами человека» и прочими мелочами (несколько видоизмененная теория Дж. Вико). И СССР, хочешь, не хочешь, вступал в эту эпоху – «другого Земного шара и другого исторического времени у меня для вас нет».

Поэтому грозная диктатура/инквизиция была – в историческом масштабе – «ГУЛАГом на курьих ножках». И курьи ножки этой эрзац-религии все равно обязаны были подломиться. По большому счету историческая случайность, что их сломал (сам того, естественно, не думая, не желая) Хрущев».

… Весьма достойное объяснение эпохи царствования слепородов…

Из племени слепородов многие из живших и ныне живущих; и среди них Вера Карандеева. На ней Бог открывает нам запечатанные очи, дарует слепородам прозрение.

Так говорил в январе на проповеди отец Иона, со слезами радости и благодарности служа Божественную Литургию и крестя в купели бывших чекалинских слепородов.

Накануне знакомый священник рассказал ему удивительную историю. В начале недели, мол, вторая вечерняя служба, которую проводил владыка Иаков, затянулась за полночь; пришла, мол, при последних возгласах, некая старушка, Евфросиния Терпигорева, взволнованная и будто горящая вся, как свеча. Подошла под благословение к владыке и рассказала, что, мол, кощунница молодая окаменела. Владыка Иаков, священник этот, бабушка и ещё человек шесть-семь верующих собрались за нею. У дома милиция посты держала, но видят – люди церковные, вдруг помогут, и по приказу капитана Мозжорина пропустили.

– Заходим, отец Иона, а посреди комнаты стоит словно статуя каменная. И все складки одежды каменные, и глаза каменные, и губы! Прости меня, Господи, но я взял, да и постучал по руке пальцем. И стук раздался, как по настоящему камню! Хотели икону взять – не вышло.

– А владыка что? – затаил дыхание отец Иона.

– У владыки тоже ничего не вышло, – посетовал священник. – Перекрестились мы, и всё. А наутро народу вокруг дома – того больше! И уж не пускали никого.

Радовался отец Иона великому чуду Божьему, окрылённый стал, дивясь, что в такое богоборческое время Бог явил Себя безбожникам – да так, что и сомневаться в Его существовании смешно.

А в конце января во время вечерни появился в церкви некто, снял шапку с головы, прослушал хвалу Богу, а когда народ растворился в зимней пороше, розовея счастливыми лицами, подошёл к батюшке, снявшему облачение и оставшемуся в чёрной рясе, и, щурясь на манер киношного чекиста, молвил своё официальное слово:

– Что, отец Иона, завтра тоже служишь?

– А как же, Рэм Кузьмич, – кротко отвечал иерей. – С утра литургия.

– Крестить опять будешь?

– Ну, как не крестить? Приходят же страждущие, просят к Богу нашему Иисусу Христу присоединить.

– Присоединяешь, значит?

– Обязательно, Рэм Кузьмич. Деваться некуда: хотят ведь люди. Отказать права не имею.

– И много прут?

– Так человек до тридцати бывает.

– Хорошо это, думаешь, тебе?

– Богу хорошо, – смиренно отвечал отец Иона. – А что Богу хорошо – то и мне хорошо.

Уполномоченный по делам религии оглядел стены, расписанные сценами из Священной Истории, украшенные тяжёлыми старинными иконами.

– Новописанные-то есть? – спросил он, прохаживаясь и приглядываясь к образа́м.

– Кто ж ныне пишет? И где? – горько проговорил отец Иона. – Порушили всё, позакрывали, позабирали, мастеров-иконописцев поубивали… Что уцелело от варварства – то и чтим. Прошлым достоянием спасаемся.

– Вот именно – прошлым, – ухватился уполномоченный Хотяшев. – Что ж вы все одним прошлым живёте и народ советский за собою тянете? На дворе-то двадцатый век, социализм. Скоро коммунизм построим, где от каждого по способностям, каждому по потребностям. А коммунизм – это общество самое лучшее из лучших, самое благородное из благородных, какое может создать человек.

– Правда? – улыбнулся отец Иона.

– Вы сомневаетесь? Что ещё лучше может быть: «Всё во имя человека, для блага человека»? При коммунизме слово Человек будет звучать небывало гордо, потому что он строится народом и во имя счастья народа! Никита Сергеич, между прочим, знаете, что про коммунизм говорил?

– Что же?

Рэм Кузьмич вытащил записную книжку, полистал странички, нашёл нужное место, прочитал:

– «Поколение коммунизма надо формировать с детских лет, беречь и закалять его в юности, внимательно следить за тем, чтобы у нас не было моральных калек – жертв неправильного воспитания и дурного примера. Если молодые посадки плодовых деревьев в той или иной степени повреждены, то сколько труда нужно затратить, чтобы их выходить и выровнять. Коммунизм облагораживает человека. Коммунизм – это высший расцвет человечества и человеческой личности». Лучше сказать нельзя. Вы так не считаете?

– Вы правы, не считаю, – признался отец Иона.

– Ох, батюшка, батюшка, отец ты наш родной Иона… – вздохнул нарочито сожалеющее Рэм Кузьмич. – Что вы-то, попы, станете делать в эпоху коммунизма, а? Перед кем людей смирять?

– Перед Богом, – кротко ответствовал отец Иона. – Всегда смиряемся и учим смиряться перед Богом. А смирение человека пред человеком – это следствие, а не цель.

Хотяшов искусственно откашлялся, спрятал в карман записную книжку. Смешок издал.

– Хорошо подковался в семинариях ваших, не придраться.

– Да одна семинария и осталась, всё ж позакрывали, – заметил отец Иона.

– Вам и одной много, – огрызнулся Хотяшев и широко улыбнулся. – Скоро всех вас изведут, к полезному для общества делу приставят. Будете с нами коммунизм строить. Как говорится, Илиодор Карпович – так ведь вас официально кличут, по документам? – как говорится, не знаете – научим, не хотите – заставим. И всё.

Отец Иона смотрел на своего истязателя спокойным умиротворённым взором. Хотяшеву показалось, что этот невысокий худощавый морщинистый шестидесятилетний старик в чёрной рясе знает такую великую тайну, что остальной мир с его суетой и дрязгами просто меркнет перед ней.

И оттого-то он готов стоять вот так спокойно и умиротворённо, глядя в глаза представителю власти, от которого полностью зависит и судьба его, и сама жизнь, и – не бояться...

До войны Хотяшев шесть лет проработал в НКВД, видел немало тайн и смертей, подготавливал дела к расстрелу и даже присутствовал на казнях. И лишь одна категория людей, ведая нечто выше жизни, предпочитали смерть предательству своего Бога, и не боялись ни арестов, ни угроз, ни пыток. Словно древние христиане, будь они неладны!

Ух, эти верующие! Взял бы их ад. Если он существует. Право, ради того, что ввергнуть попов в ад, сто́ит его создать.

А ведь как старались изничтожить православную веру! В стране религиозные вопросы неминуемо становились вопросами политическими, а перестройка сознания в условиях свертывания НЭПа была делом первостепенной государственной важности.

Уже в 1922 году большевики составили чёткую программу уничтожения Православной Церкви. При ЦК РКП(б) образовали специальную Комиссию по проведению отделения Церкви от государства. Она действовала до ноября 1929 года и назвалась антирелигиозной – АРК. В её функции входили жёсткий контроль религиозных организаций. Руководил ею с начала до конца некий Емельян Ярославский.

Всех, кто так или иначе был связан с отправлением культа, с 1925 года неофициально лишили избирательных прав.