Дождь для Джона Рейна - Барри Эйслер

— Я все правильно сделал? — спросил Гарри.

Я пожал плечами:

— Ты не мог бы сделать лучше, чем сделал. Она все равно не верит.

— Думаете, она не остановится?

— Не знаю.

Есть еще что-то, чего я не знаю, чем я не поделюсь с Гарри. Я не знаю, хочу ли я, чтобы она останавливалась.

Что я ему сегодня говорил? Нельзя жить одной ногой на солнце, а другой в тени. Надо бы прислушаться к собственному совету.

4

Мы расстались с Гарри около часа ночи. Подземка была уже закрыта, и он поймал такси. Сказал, что едет домой — ждать Юкико.

Я попытался нарисовать себе портрет прелестной юной хостессы, получающей за ночь в одном из эксклюзивнейших заведений Токио по тысяче долларов чаевых в пересчете на иены, самостоятельно выбирающей в поклонники богатых бизнесменов и политиков, которая после работы спешит домой к Гарри. И у меня ничего не получалось.

«Не будь циником», — сказал я себе.

Но инстинкт никак не хотел соглашаться со мной, а я привык ему верить.

«Еще довольно рано. Просто взгляни. Это ведь практически по дороге в гостиницу».

Если Гарри передумал ехать домой и отправился в «Розу Дамаска», он поймет, что я его проверяю. И не удивится, хотя и не обрадуется.

Впрочем, шансы, что Гарри отправится туда за собственные бабки, зная, что Юкико должна приехать к нему всего через несколько часов, минимальны. Риск стоил того.

А Ногизака всего в нескольких километрах. Какого черта!

Я попробовал навести справки по телефону, но в справочнике «Роза Дамаска» не значилась. Ну да, Гарри ведь говорил, что они не рекламируют себя.

И все же я мог бы съездить туда и посмотреть.

Я очень быстро дошел до Ногизака, прошелся по Гаиэнхигаси-дори, пока не нашел клуб. Потребовалось некоторое время, но я все же вычислил его. Никакой вывески, только небольшая красная роза на черном навесе.

Вход защищали двое чернокожих, каждый из них достаточного объема, чтобы чувствовать себя уютно на ковре для сумо. Костюмы сидят очень хорошо и, учитывая габариты тех, на кого они надеты, явно сшиты на заказ. Нигерийцы. Благодаря управленческой проницательности и относительно неплохим способностям к языку они стали редким для иностранцев примером успеха во многих развлекательных заведениях района, в данном случае — в качестве сочетания мускулов и менеджмента среднего звена. Mizu shobai, или «жидкая торговля», — развлечения и удовольствия — одна из немногих сфер, в которых Япония законно претендует на определенную степень интернационализации.

Нигерийцы поклонились и открыли передо мной двойные стеклянные двери клуба; каждый при этом изрек баритоном: «Irasshaimase». «Добро пожаловать». Один из них что-то промурлыкал в микрофон, искусно спрятанный в петлице.

Я спустился по недлинной лестнице. В небольшом фойе меня приветствовал румяный японец с сияющей внешностью. Я дал бы ему лет сорок. Из следующего за фойе зала доносился «джей-поп» — японский заменитель музыки «техно».

— Nenmeisama desho ka? — спросил мистер Румянец. — Сколько вас?

— Всего один, — ответил я по-английски, подняв один палец.

— Kasikomarimashita. Конечно. — Жестом он показал, чтобы я следовал за ним.

Зал был прямоугольным, сцены для танцев — с каждого торца. Совсем простые, обозначены только зеркальными задниками и идентичными медными шестами посередине. Одну из сцен занимала высокая длинноволосая блондинка в туфлях на высоком каблуке и в стрингах — больше ничего. Я подумал, что танцует она как-то неважно, однако, несмотря на это, большая часть внимания аудитории, казалось, принадлежала ей. Русская, предположил я. Ширококостная и большегрудая. Деликатес для Японии.

Гарри ничего не рассказывал о такого рода шоу. Может быть, стеснялся. Чувство, что дело плохо пахнет, росло.

На другой сцене я увидел девушку, во внешности которой смешалось японское и что-то средиземноморское, а может быть, латиноамериканское. Хорошая смесь. Шелковистые, почти мерцающие черные волосы, которые многие современные японки губят краской chapatsu, коротко стригут и подвивают с боков. Разрез глаз тоже японский, и сама довольно миниатюрна. А вот кожа однородного золотистого цвета должна бы принадлежать кому-то еще — африканке или мулатке. Груди и бедра, притягательно полные и слегка не соответствующие скелету японского формата, также предполагали иностранное происхождение. Девушка искусно пользовалась шестом, высоко захватывала его, замирала всем своим напрягшимся телом параллельно полу, а потом под музыку спиралью спускалась вниз. В ее движениях чувствовалась настоящая жизнь, и казалось, ее ничуть не волнует, что большинство клиентов заняты блондинкой.

Мистер Румянец подвинул для меня стул у свободного столика в центре зала. После стандартной проверки, хорошо ли с этого места просматривается вход, я сел. Не скажу, что мне не нравился прекрасный вид на ту сцену, где танцевала темноволосая девушка.

— Ух ты! — глядя на девушку, сказал я по-английски.

— Да, она прекрасна, — ответил мистер Румянец, тоже по-английски. — Не хотели бы встретиться с ней?

Прежде чем ответить, я еще некоторое время смотрел на девушку. Мне не хотелось заводить знакомства со здешними японками. Я предпочел бы более надежный шанс достижения взаимопонимания и, следовательно, извлечения информации, болтая с иностранкой и при этом играя роль иностранца.

Я кивнул.

— Я дам ей знать. — Он протянул мне карту напитков, поклонился и заскользил прочь от стола.

Меню было напечатано на толстом листе пергамента кремового цвета: две колонки элегантных японских иероглифов; эмблема клуба — красная роза — сдержанно разместилась внизу. Я удивился, увидев впечатляющую коллекцию односолодовых виски. Двадцатипятилетний «Спрингбэнк», который я давно ищу. И «Талискер» того же возраста. Пожалуй, я здесь немного задержусь.

Подошла официантка, и я заказал «Спрингбэнк». Десять тысяч иен за порцию. Но жизнь так коротка.

В зале работало около дюжины девушек. Примерно половина — японки; остальные выглядели несколько сомнительными европейками. Все привлекательны и со вкусом одеты. Большинство развлекали клиентов, но некоторые были свободны. Ни одна не приближалась к моему столику. Мистер Румянец, видимо, намекнул, что мне нужен кое-кто конкретный. Эффективная работа.

За соседним столиком сидел японец, окруженный тремя ласковыми хостессами. Он выглядел неестественно моложавым — с сияющими белоснежными зубами, черными волосами, зачесанными назад, и загорелым лицом без морщин. При ближайшем рассмотрении оказалось, что его внешность — самый настоящий эрзац. Волосы покрашены, загар приобретен в солярии, гладкое лицо — продукт ботокса и хирургии, а зубы — фарфоровые коронки. Химия и нож, даже свита привлекательных молодых женщин с оплаченными обожающими улыбками — все это, чтобы противостоять старению и смерти.

Техно-ритм затих. Темноволосая девушка, запрокинув голову, медленно, по спирали, скользила вниз по шесту, будто ножницами сжимая его бедрами. Блондинка также заканчивала, хотя и в менее впечатляющей манере. Аудитория аплодировала.

Официантка принесла мой «Спрингбэнк», мерцающий янтарь в хрустальном бокале. Я поднес бокал к носу, на мгновение закрыл глаза и вдохнул аромат чистого морского воздуха с опенком хереса. Сделал глоток. Соль и океан, да, но где-то в глубине затаился фруктовый намек. Послевкусие долгое и сухое. Неплохо для двадцати пяти лет.

Сделав еще глоток, я осмотрелся по сторонам. Никаких тревожных сигналов. Место, похоже, легальное, подумал я. Несомненно, связано с организованной преступностью, но это нормально для mizu shobai не только в Японии, но и во всем мире. Может быть, Гарри просто повезло.

Может быть.

Через несколько минут из-за сцены появилась темноволосая девушка, спустилась по ступенькам и подошла к моему столику.

Она переоделась в черное вечернее платье без бретелек. Тонкий браслет с бриллиантами украшал левое запястье. Подарок от воздыхателя, подумал я. Полагаю, их у нее должно быть немало.

— Можно к вам присоединиться? — В ее японском слышался легкий акцент чего-то теплого, возможно, испанского или португальского.

— Прошу, — ответил я по-английски, встав и отодвинув стул, чтобы она села. — Вы не против английского?

— Конечно, — ответила она, тут же переключившись. — Я просто подумала… вы американец?

Я кивнул:

— Мои родители японцы, но я вырос в Америке. Мне привычнее говорить по-английски.

Вечернее платье обтягивало ее спину. Гладкая кожа поблескивала на открытых местах.

Я тоже сел.

— Мне очень понравилось, как вы танцуете, — сказал я.

Она слышала это тысячу раз до меня и все равно улыбнулась.

Что ж, хорошо. Мы выпьем, расслабимся, кое-что узнаем друг о друге, после чего я начну выведывать то, что меня на самом деле интересует.