Мщение Баккара - Понсон дю Террайль

Как только приедете туда, пришлите ко мне дать знать, и я поспешу приехать к вам.

Весь ваш…»

После этого, мой друг, моя мать все рассказала мне.

Теперь вот что случилось. Мы приехали накануне, и я написала вам сейчас же это письмо. В восемь часов в мою комнату вбежала моя горничная Пепа и сказала мне:

— Сударыня, весь наш замок поднялся на ноги.

— Почему? — спросила я.

— Потому что к нашему замку приближается целый поезд.

Вы, вероятно, помните, что замок Гренадьер стоит на возвышенном месте.

— Взгляните лучше сами, сударыня, — добавила Пепа, отворив окно.

Я выбежала на балкон и вот что увидела: по дороге к замку поднималась карета, запряженная восемью мулами в золотой сбруе с белыми перьями. По обеим сторонам этой кареты ехали два человека верхом. Впереди кареты шел берейтор в мундире с золотыми галунами.

— Да ведь это королева! — воскликнула я. Моя мать поспешно вбежала в мою комнату.

— Королева! — вскричала она в свою очередь. — Королева!

Я оделась в один миг, и моя мать, взяв меня за руку, побежала со мною навстречу к ее Величеству, которую мы встретили в ту минуту, когда карета подъезжала к воротам замка. Королева дала моей матери поцеловать руку и сказала ей:

— Герцогиня! Я не могла, проезжая так близко около вашего жилища, не остановиться, чтобы засвидетельствовать вам свое сожаление, которое я чувствовала, узнав о потере такого верного и честного подданного, каким был покойный герцог.

Моя мать поцеловала руку королевы и зарыдала.

Ее Величество удостоила нас, пробыв в замке Гренадьер целых два часа, все это время разговаривая с моею матерью и со мною о моем покойном отце и о вас.

При отъезде от нас она обернулась ко мне и сказала:

— Госпожа де Шамери-Салландрера, я делаю вас своею статс-дамой.

Ах, мой друг, это название, это имя, которое она мне дала, совершенно вскружили мне голову, и мне показалось, что я умираю от радости.

Затем королева уехала, добавив:

— Я пробуду целый месяц в Кадиксе. Жду вас там, герцогиня.

Моя мать низко поклонилась.

Через несколько дней после отъезда ее Величества приехал к нам мой дядя архиепископ. Его преосвященство имеет в Кадиксе дом, в котором мы и будем жить во время пребывания там королевы. Через три дня я уже буду писать вам оттуда.

Приготовьтесь, мой милый друг, ехать в самом непродолжительном времени в Испанию. Час нашего счастья уже недалек.

Всегда ваша Концепчьона.

P.S. Мама жмет вашу руку, и я целую мою сестрицу Бланш».

Рокамболь прочел это письмо с глубоким волнением. Оно явилось могучим противоядием его мучениям и непреодолимому страху. Концепчьона любит его, испанская королева интересовалась им, и все его враги умерли. Чего ж ему было больше бояться?

— Я трус и глупец, — подумал он про себя, — из того, что я убил Вильямса, полагавшего, будто бы он был моею счастливою звездой, я уже заключил, что все потеряно для меня… Смелей, я умру в посланнической шкуре!

И Рокамболь расхохотался. Затем он подумал, что ему должно сходить к Фабьену и старику Антону.

Старик Антон только что кончил рассказывать виконту мельчайшие обстоятельства, случившиеся прежде и после приезда незнакомых путешественников и кражи портрета.

— Но, наконец, — сказал ему Фабьен, — как же зовут того молодого человека, которого Жозеф принимает за женщину?

— У меня в кармане его карточка, посмотрите ее! — ответил Антон.

Фабьен взял карточку и поднялся с крыльца, на ступенях которого они разговаривали до сих пор, в дом; он прошел в столовую, где уже был подан ужин и где на камине горели два канделябра. Фабьен подошел к ним и взглянул на карточку. Антон вошел сейчас же вслед за Фабьеном и встал спиною к двери.

В это время на пороге показался Рокамболь.

«Маркиз дон Иниго де Лос-Монтес». — прочитал Фабьен.

При этом имени Рокамболь отступил назад, и его лицо покрылось смертной бледностью. Это было его собственное имя или, лучше сказать, то имя, под которым он пробовал соблазнить Жанну де Кергац.

К счастью его, Фабьен и старик Антон стояли к нему спиной.

— Это имя, — заметил Фабьен, — я слышу в первый раз.

При этом он обернулся и, увидев Рокамболя, сказал ему:

— Ты знаком с маркизом доном Иниго де Лос-Монтесом?

К Рокамболю возвратилось при этом обстоятельстве все его хладнокровие, которое так часто выручало его и в прежние времена.

— Нет, — ответил он.

Старик-управитель, все еще не перестававший думать, что имеет дело с настоящим маркизом де Шамери, бросился к Рокамболю.

— Милый мой барин, — прошептал он.

— А, вот и ты, мой старикашка, — сказал мнимый маркиз, — не церемонься, ты можешь поцеловать меня…

Рокамболь позволил обнять себя старику, который потащил его к канделябрам, горевшим у камина.

— О, пойдемте, — сказал он, — пойдемте… посмотрим, мой господин Альберт, похожи ли вы на себя.

В продолжение нескольких минут он жадно всматривался в него, как бы желая отыскать сходство между его прежним детским лицом и теперешним.

— Это странно, — проговорил он, наконец, — я никогда не узнал бы вас, господин Альберт… вы больше не похожи на себя.

— О, вот как, а я, мой старый друг, — ответил Рокамболь, — я сразу узнал тебя. Знаешь ли ты, что ты почти совсем не постарел?

Антон недоверчиво покачал головой.

— Однако, — проговорил он, — мне уже шестьдесят лет, а в вас все-таки, — добавил он, — нет ничего похожего на прежнего Альберта.

Рокамболь почувствовал, как сильно билось его сердце.

— Старый дурачина! — подумал он. — Неужели у тебя хватит смелости не признать меня?

В эту минуту Фабьен обратился снова к Рокамболю и таким образом прервал управителя.

— Итак, — заметил он, — ты положительно не знаешь этого маркиза дона Иниго де Лос-Монтеса?

— Право же, нет.

— И не подозреваешь никого, кто бы мог назваться этим именем?

— Положительно никого.

— Наш Жозеф полагает, — заметил управитель, — что это была просто женщина.

— Во всяком случае, — проговорил Рокамболь, — ты поступил совершенно, как какой-нибудь клерк, мой старый друг, принеся жалобу в полицию.

— Я тоже того же мнения, — заметил Фабьен и подал Рокамболю карточку, полученную им от старого управителя.

Рокамболь сейчас же узнал ее — она принадлежала некогда ему самому. Бумага только слегка пожелтела и доказывала, что карточка существует уже давно.

Через два часа после этой сцены мнимый маркиз был уже в своей комнате и ходил по ней из угла в угол.

Он находился в сильном волнении.