Наследство - Родольф Тёпфер

Вдруг в конце дороги показалась повозка. Я вскочил и побежал ей навстречу, но еще издали увидел, что в ней никого нет и хотел пройти мимо. Однако возница, придержав лошадь, спросил, не за мной ли послал г-н пастор Латур… В одно мгновение я очутился в повозке, и она быстро повернула обратно. Тотчас же замешательство и робость, сменившие мое нетерпение, до такой степени лишили меня присутствия духа, что я готов был отдать все на свете, лишь бы повозка не мчала меня с такой быстротой.

Скоро я увидел стоявший на холме дом. К нему вела крутая дорога, обсаженная старыми ореховыми деревьями. Сердце мое сильно билось, и я стал искать глазами, нет ли кого-нибудь поблизости. Но кругом царило глубокое молчание, и лишь открытые ставни в нижнем этаже указывали на то, что дом обитаем. Между тем мы поднялись по холму, и ограда, приблизившись, заслонила от меня дом… Я уже видел ворота; лай собаки смешался со стуком колес, покативших по мощеному двору. Повозка остановилась, и снова все стихло.

Когда я вышел из повозки, передо мной появился г-н Латур. Он вел под руку даму лет пятидесяти. Она была одета просто и со вкусом; несмотря на волнение, выражавшееся в благородных чертах ее лица, ее проницательный и мягкий взгляд, устремленный на меня, усилил мою робость и в то же время покорил мое сердце.

В первую минуту я не знал, что ей сказать, она тоже молчала. Тогда добрый пастор обратился ко мне со словами: «Друг мой, я передал ваше предложение г-же Сенар, она, видимо, оценила его; мне кажется, я сделал все, что мог, остальное зависит от вас, или вернее – от ваших достоинств, которые сами за себя скажут лучше, чем я.

– Мы познакомились с вами, – молвила дама взволнованным голосом, – довольно странным образом… но слова г-на Латура всесильны надо мной и внушили мне уважение к вам. Я не могу отклонить предложение, которое он поддерживает… Моя дочь ничего еще не знает, но я не вижу причины скрывать от нее… в ваших прекрасных качествах я уверена, а остальное я предоставляю свободному выбору моей дочери… прошу вас, войдите!»

Смущение мое было так велико, что я не решился ей ответить; но, повинуясь движению сердца, я забыл о сдержанности и самообладании, требуемых приличиями, схватил руку дамы и с горячностью прижал ее к губам. Г-жа Сенар была, видимо, тронута моим порывом, и заметив это по ее лицу, я уже не столь робея предложил ей свою руку, чтобы ввести ее в гостиную. В эту минуту я почувствовал себя ее сыном и, полный благодарности и счастья, дал себе клятву всей душой любить ее, и по сию пору еще стараюсь своей любовью радовать ее преклонные лета.

Как только я вошел в гостиную, Адель узнала меня, и щеки ее покрылись ярким румянцем. Но, увидев, что я веду под руку ее мать, она успокоилась и поклонилась мне. Она стояла в скромной и грациозной позе и села не раньше, чем сели мы все. «Я надеюсь, мадемуазель, – сказал я, – вы уже оправились после того утомительного вечера, благодаря которому я имел удовольствие с вами познакомиться!»

Она опять залилась краской, и чтобы помочь ей преодолеть замешательство, вызванное этим воспоминанием, я заговорил о пожаре. Завязался общий разговор, но несколько холодный и принужденный, как это бывает, когда за словами прячется то, что таится в сердце. Только одна Адель с увлечением слушала беседу, захватившую целиком ее внимание, и лишь изредка робко вставляла словечко.

Все-таки подобное положение, продолжавшееся слишком долго, становилось для нас тягостным, и хоть я чувствовал себя гораздо уверенней, мне было неясно, как принять слова матери и что я мог решиться сказать. Наконец пастор Латур обратился к девушке: «У меня есть одно желание, мадемуазель Адель! Я бы хотел, чтобы мой друг, который является также другом вашей матушки, когда-нибудь стал им и для вас.

– Вы хорошо знаете, господин Латур, – отвечала девушка скромно, но не смутившись, – что я люблю всех, кто дорог матушке и вам».

Тут я понял, что она не подозревает о цели моего прихода к ним, и ее невинная душа не вникла в смысл его слов.

«Мадемуазель, – тотчас подхватил я, – малейший знак вашего расположения – бесценная награда для меня. Но зачем мне таить мои желания? Счастье всей моей жизни зависит от того, исполнятся они, или нет… Я прошу вашей руки, я хочу соединить мою судьбу с вашей и обрести вместе с милой подругой также и мать, которую я уже и теперь уважаю и люблю, как ту, которую я потерял!»

Слушая мои признания, юная Адель, пораженная и встревоженная, попеременно глядела то на г-на Латура, то на меня, то на мать. А та, увидев, что наступила минута, когда ей придется решить участь нежно любимой дочери, почувствовала, как раскрылись ее сердечные раны; терзаясь воспоминаниями о прошлом, растерявшись перед неизвестным будущим, она молила взглядом р сочувствии, помощи, сострадании и, не в силах совладать с собой, разразилась потоком слез. «Матушка, – воскликнула дочь, бросившись к ней на шею, – почему вы плачете? Я люблю его, но я покорна вашей воле… мое счастье зависит от вашего-счастья!»

Мать не нашла слов для ответа; наконец, желая успокоить свою тревогу, она обратилась ко мне, и взяв руку дочери, вложила ее в мою. С этой минуты мы стали с Адель едины. Истинная невинность доверчива: сердце, неопытное в любви, предается ей целиком. В сердце Адель я нашел нетронутыми сокровища, которые тускнеют среди светской суеты, но в жизни уединенной становятся еще прекраснее. На редкость красивая, исполненная прелести и грации, наделенная способностью тонко чувствовать, которая придает особую привлекательность талантам и познаниям женщины, эта благородная и скромная душа не знала других наслаждений, кроме любви и преданности. В то же время, когда она, казалось, расточала дары своего ума и характера, какая-то целомудренная сдержанность сообщала ее малейшим достоинствам очарование в тысячу раз более глубокое и притягательное, нежели то, каким тщетно стараются блеснуть не менее красивые женщины, но прибегающие к расчетам и уловкам искусного кокетства.

Было решено, что обе дамы останутся на всю зиму в убежище, которое радушно предоставил им добрый пастор. Туда в суровые зимние морозы я ежедневно приходил наслаждаться обществом прелестной девушки и восторгами разделенной любви, день ото дня становившейся все сильней. Чудесное время упоения настоящим и радостными надеждами на будущее! Счастливые дни моей жизни! Вы пронеслись, оставив в душе сладостный след, не в пример другим наслаждениям, безвозвратно канувшим в вечность; вы были сияющим провозвестником счастья, какое я вкушаю и поныне, и, оглядываясь назад, никогда мое сердце не упрекает вас в том, что вы не исполнили прельстивших меня обещаний!

Весной г-н Латур обвенчал нас в церкви соседнего селения. Счастливый и гордый нашим союзом, – плодом его рассудительности и бескорыстия – он навсегда остался нашим другом. Жак не покинул меня в моем новом положении, а мой крестный отец, скончавшийся два года спустя, так и не простив меня, разделил свое имущество между родственниками, менее состоятельными, чем я. Я кончаю, читатель! Следовал ли ты за мной до конца? Я льщу себя этой надеждой и потому расстаюсь с тобой с большим сожалением.

Примечания

Первоначальный вариант новеллы под названием «Скучающий человек» (L'homme qui s'ennuie) был напечатан в «Biblioth?que universelle» в декабре 1833 г. В следующем году окончательный вариант публикуется отдельной книжечкой в женевском издательстве Винье (без указания имени автора).

1

Хоккарт – Хоккарт (1795 – 1867) – французский ученый, автор сочинений на педагогические и исторические темы.

2

Женевский ученый-энциклопедист Пьер Мушон (1733 – 1797) составил и издал в 1780 г. двухтомный «Аналитический и систематический указатель статей, содержащихся в энциклопедии». Этими двумя томами было завершено грандиозное предприятие французских просветителей, доведенное до конца под руководством Дидро.

3

Нектанебус (IV в. до н. э.) – египетский фараон из династии Ссбеннитов.

4

Речь, по всей вероятности, идет о русской кадрили, которую в начале XIX века танцевали на великосветских балах не только в России. Это подтверждает и следующая ниже фраза о том, что герою пришлось «разделить с тремя кавалерами один тур русского танца». Следовательно, он был четвертым, как и положено в кадрили.

5

Джеймс Томсон (1700 – 1748) создал во «Временах года» (1726 – 1730) жанр описательной поэмы о природе, получивший затем широкое распространение и оказавший влияние на писателей, связанных с сентиментализмом.