Джойленд - Стивен Кинг

Я — как и другие Добрые Помощники — научился мигом попадать из одного конца Джойленда в другой либо по аллейкам позади будок, шалманов, аттракционов и ларьков, либо по одному из трех служебных туннелей, прозванных Джойлендская Подземка, Песья Подземка и Бульвар. Я тоннами вывозил мусор, обычно — на электрокаре по Бульвару, тенистому и зловещему проходу, освещенному древними флуоресцентными лампами, которые мигали и трещали. Несколько раз я даже исполнял роль гастрольного менеджера и таскал усилки и мониторы для исполнителей, приезжавших с опозданием и без технических работников.

Я научился говорить на Языке. Некоторые термины (например, «выход» — бесплатное представление, или «рухлядь» — сломанный аттракцион) происходили из сленга ярмарочников, древнего как мир. Другие («цыпочки» — миленькие девушки или «пинчеры» — любители пожаловаться) были чисто джойлендским изобретением. Наверное, в других парках имеются свои версии Языка, но в основе их всегда лежит ярмарочный жаргон. «Яйцедав» — это кролик (обычно пинчер), который жалуется на длинные очереди. Последний час работы (в Джойленде — с десяти до одиннадцати) — это «выхлоп». Кролик, который проигрывает в шалмане и требует свои бабки обратно — «бабкодав». «Сратва» — это туалет, например: «Эй, Джонси, давай мухой в сратву возле „Лунной ракеты“, там какой-то чертов пинчер наблевал в умывальник».

Торговля в ларьках (они же будки) большинству из нас давалась легко: каждый, кто в состоянии правильно дать сдачу, может возить тележку с попкорном или стоять за прилавком сувенирного магазинчика.

Управлять аттракционами было не намного сложнее, но поначалу — страшновато, потому что от нас зависели жизни людей, в основном — маленьких детей.

— Учиться пришел? — спросил меня Лэйн Харди, когда я присоединился к нему у «Каролинского колеса». — Отлично. Как раз вовремя — парк открывается через двадцать минут. Учиться будешь по флотскому методу: посмотри, попробуй, научи друга. Как раз сейчас тот коренастый парень, рядом с которым ты стоял…

— Том Кеннеди.

— Окей. Как раз сейчас Том осваивает «Дьявольские машинки». Когда-нибудь — может, уже сегодня — он тебя научит ими управлять, а ты его научишь управлять «Колесом». Оно, кстати, вращается против часовой стрелки, поэтому его еще называют австралийским.

— А это важно?

— Да нет, — ответил Лэйн, — просто интересно. Таких в Штатах всего несколько, а скорости у них две: медленная и очень медленная.

— Ну да, ведь это каруселька для старушек.

— Точняк. — И он мне показал с помощью рычага, который я уже видел в день собеседования. Потом настала моя очередь встать к рычагу и взяться за рукоять в форме велосипедного руля.

— Чувствуешь щелчок, когда меняется передача?

— Ага.

— А останавливают его вот так. — Он положил руку поверх моей и потянул рычаг до упора. Послышался громкий щелчок, и колесо тут же остановилось, заставив кабинки закачаться.

— До сих пор сечешь?

— Вроде бы да. Слушайте, а разве не нужно какое-нибудь разрешение или удостоверение, чтобы управлять такой штукой?

— А у тебя что, нет удостоверения?

— У меня есть мэнские водительские права, но…

— В Северной Каролине большего и не надо. Когда-нибудь власти введут дополнительные ограничения — они это любят — а пока что можешь смело работать. Теперь смотри в оба, потому что мы подошли к самому главному. Видишь вон ту желтую полосу?

Я видел. Она шла вдоль пандуса по направлению к «Колесу».

— На каждой кабинке есть изображение Пса-Симпатяги. Когда ты видишь, что Пес поравнялся с желтой полосой, ты переводишь рычаг в положение «СТОП». — Лэйн снова отжал рычаг до упора. — Понял?

Я ответил, что да.

— И так пока «Колесо» не нашуруется…

— Чего?

— Пока не загрузится. Нашуроваться значит загрузиться. Уж не знаю, почему. Так вот, пока Колесо не нашуруется, ты переводишь рычаг из супермедленной передачи в положение «СТОП» и обратно. Когда аттракцион загрузится под завязку — а так оно и будет, если выдастся хороший сезон — ты переводишь на обычную медленную скорость. Поездка длится четыре минуты. — Тут Лэйн указал на свое радио. — Это моя шарманка, но правило такое: кто у рычага — тот заказывает музыку. Только не надо оглушительного рок-н-ролла — всяких там «Зе Ху», «Зеппелинов» и «Роллинг Стоунс» — с ними придется подождать до захода солнца. Ясно?

— Да. А как мне их выпускать?

— Точно так же. Супермедленная — «СТОП», супермедленная — «СТОП». Останавливай, как только Пес поравняется с желтой полосой, и тогда кабинка подъедет прямо к пандусу. У тебя должно выходить десять оборотов в час. Если каждый раз загрузка будет полной, то это получается больше семисот клиентов, с которых мы поимеем полкартонки.

— А на нормальном языке?

— Пятьсот баксов.

Я неуверенно посмотрел на Лэйна и спросил:

— Мне же не придется им управлять, правда? То есть, я к тому, что это ведь ваш аттракцион.

— Не мой, а Брэда Истербрука, пацан. Как и все остальные. А я всего лишь обычный работник, хоть здесь уже и не первый год. Да, в основном управлять этой колымагой буду я, но не всегда. Да ладно тебе, расслабься. В некоторых парках ей управляют полупьяные, исколотые с ног до головы байкеры. А если могут они, то сможешь и ты.

— Как скажете.

— Всё, мы открылись. Кролики валят потоком. Значит, первые три захода ты побудешь со мной. Потом обучишь свою бригаду, включая Голливудскую Девчонку. Хорошо?

Хорошо, да не очень: мне предстояло запускать людей на сто семьдесят футов ввысь после жалкого пятиминутного инструктажа.

Безумие какое-то.

Лэйн пожал мне плечо:

— Все будет нормально, Джонси. Поэтому оставь свои «как скажете» и скажи, что все путем.

— Все путем, — сказал я.

— Молодца. — Он включил радио, и из высоко подвешенной на «Колесе» колонки заиграла музыка. «Холлиз» исполняли «Высокую женщину в черном». Из заднего кармана джинсов Лэйн достал пару перчаток из сыромятной кожи.

— Тебе такие тоже понадобятся. И поработай над речевкой. — Выудив микрофон, Лэйн поставил ногу на ящик из-под апельсинов и принялся обрабатывать толпу.

— Эй, ребятки, поспешите, к «Колесу» толпой бегите! Лето скоро пролетит, надо вверх вам воспарить! Сверху много чего видно, все сюда, а то будет обидно!

Опустив микрофон, он мне подмигнул.

— Примерно так. После пары стаканчиков будет еще лучше. А ты придумай свою.

Когда я впервые управлял «Колесом» самостоятельно, у меня от страха руки тряслись, но к концу первой недели я уже стал профессионалом (правда, Лэйн сказал, что моя речевка нуждается в серьезной доработке).

Я также научился управлять «Чашками-вертушками» и «Дьявольскими машинками». С последними только и требовалось, что нажимать на кнопки «СТАРТ» и «СТОП» да растаскивать машинки, когда лохи после столкновений не могли разъехаться. За каждый четырехминутный заезд (которые требовалось называть веселухами) такое случалось минимум четыре раза.

Я выучил Язык; я выучил географию парка (надземную и подземную); я научился заведовать шалманами и награждать цыпочек плюшевыми игрушками. Все это я выучил где-то за неделю, а уже через две начал осваиваться по-настоящему. Что значит «носить меха» я понял в середине моего первого рабочего дня, и так уж получилось, что именно тогда в «Деревне „Туда-Сюда“» обедал мистер Истербрук. Он сидел на скамейке и ел бобовые ростки с тофу. Не самая обычная еда для парка развлечений, но не будем забывать, что пищеварительная система старика поизносилась уже во времена Сухого закона.

После моего дебюта в роли Гови, Пса-Симпатяги, меха я носил часто. Дело в том, что у меня это очень хорошо получалось.

И мистер Истербрук тоже это знал. Носил я меха и месяц спустя, когда повстречал на Джойленд-авеню маленькую девочку в красной кепке.

В первый день и правда был настоящий дурдом. До десяти утра я запускал «Каролинское колесо» с Лэйном, потом — один в течение полутора часов, пока он бегал по парку и гасил костры в честь дня открытия. К тому времени я уже не думал, что колесо вдруг сломается и закрутится как бешеное, как та карусель в хичкоковском фильме. Больше всего меня пугало то, как люди мне доверяли. Ни один отец с детишками на буксире не завернул к моему пульту спросить, знаю ли я, что делаю. Я сделал меньше оборотов, чем следовало: так таращился на эту чертову желтую полосу, что у меня голова разболелась; но каждый раз колесо было нашуровано только в путь.

Один раз к «Колесу» подошла Эрин, хорошенькая как картинка в своем зеленом платье Голливудской Девушки, и сфотографировала несколько семей, ждущих в очереди. Она и меня сняла — где-то до сих пор валяется это фото. Когда колесо снова тронулось в путь, она схватила меня за руку. Лоб ее был в бисеринках пота, на губах улыбка, глаза сияли.