Демон - Михаил Лермонтов

Она

На что мне знать твои печали,Зачем ты жалуешься мне?Ты виноват…

Незнакомец

Против тебя ли?

Она

Нас могут слышать…

Незнакомец

Мы одне!

Она

А бог?

Незнакомец

На нас не кинет взгляда!Он небом занят, не землей.

Она

А наказанье, муки ада?

Незнакомец

Так что ж? – ты будешь там со мной!Мы станем жить любя, страдая,И ад нам будет стоить рая;Мне рай – везде, где я с тобой!

Так говорил он; и рукоюОн трепетную руку жалИ поцелуями пороюПлечо девицы покрывал.Она противиться не смела,Слабела, таяла, горелаОт неизвестного огня,Как белый снег от взоров дня!

. . . . . . . . . .В часы суровой непогоды,В осенний день, когда меж скалПенясь, крутясь шумели воды,Восточный ветер бушевал,И темносерыми рядамиНеслися тучи небесами,Зловещий колокола звон,Как умирающего стон,Раздался глухо над волнами.К чему зовет отшельниц он?Не на молитву поспешалиВ обширный и высокий храм,Не двум счастливым женихамСвечи дрожащие пылали:В средине церкви гроб стоял,В гробу мертвец лежал безгласный,И ряд монахинь окружалТот гроб с недвижностью бесстрастной.Зачем не слышен плач родныхИ не видать во храме их?И кто мертвец? Едва приметныйОстаток прежней красотыЯвляют бледные черты;Уста закрытые бесцветны,И в сердце пылкой страсти ядСии глаза не поселят,Хотя еще весьма недавноВладели бурною душой,Неизъяснимой, своенравной,В борьбе безумной и неравнойНе знавшей власти над собой.

За час до горестной кончины,Когда сырая ночи мглаНа усыпленные долиныПрозрачной дымкою легла,Духовника на миг единыйМладая дева призвала,Чтоб жизни грешные деяньяОткрыть с слезами покаянья.И он приходит к ней; но вдругЕго безумный хохот встретил.Старик в лице ее заметилБорение последних мук.На предстоящих не взирая,Шептала дева молодая:«О, демон! о, коварный друг!Своими сладкими речамиТы бедную заворожил…Ты был любим, а не любил…Ты мог спастись, а погубил,Проклятье сверху, мрак под нами!»Но кто безжалостный злодей,Тогда не понял старец честный,И жизнь монахини моейОсталась людям неизвестной.

С тех пор промчалось много лет,Пустела древняя обитель,И время, общий разрушитель,Смывало постепенно следВысоких стен; и храм священныйСтал жертва бури и дождей.Из двери в дверь во мгле ночейБлуждает ветр освобожденный.Внутри, на ликах расписныхИ на окладах золотых,Большой паук, пустынник новый,Кладет сетей своих основы.Не раз, сбежав со скал крутых,Сайгак иль серна, дочь свободы,Приют от зимней непогодыИскали в кельях. И поройЗабытой утвари паденьеСреди развалины глухойИх приводило в удивленье!Но в наше время ничемуНельзя нарушить тишину:Что может падать, то упало,Что мрет, то умерло давно,Что живо, то бессмертно стало;Но время вживе удержалоВоспоминание одно!

И море пенится и злитсяИ сильно плещет и шумит,Когда волнами устремитсяОбнять береговой гранит:Он вдался в море одиноко,На нем чернеет крест высокой.Всегда скалой отражена,Покрыта пылью белоснежной,Теснится у волны волна,И слышен ропот их мятежный,И удаляются толпой,Другим предоставляя бой.

Над тем крестом, над той скалоюОднажды утренней пороюС глубокой думою стоялДитя Эдема, ангел мирный;И слезы молча утиралСвоей одеждою сапфирной.И кудри мягкие как ленС главы венчанной упадали,И крылья легкие как сонЗа белыми плечьми сияли.И был небесный свод над нимУкрашен радугой цветистой,И воды с пеной серебристойС каким-то трепетом живымК скалам теснились вековым.Всё было тихо. Взор унылыйНа небо поднял ангел милый,И с непонятною тоскойЗа душу грешницы младойТворцу молился он. И, мнилось,Природа вместе с ним молилась.

Тогда над синей глубинойДух гордости и отверженьяБез цели мчался с быстротой;Но ни раскаянья, ни мщеньяНе изъявлял суровый лик:Он побеждать себя привык!Не для других его мученья!Он близ могилы промелькнулИ, взор пронзительный кидая,Посла потерянного раяУлыбкой горькой упрекнул!..

Примечания

Печатается по беловому автографу – ИРЛИ, оп. 1, № 27 (тетрадь XXII, принадлежала М. Дешан де Виллер), лл. 1—12 об. Черновой автограф (с черновым наброском посвящения «Когда последнее мгновенье», без посвящения «Прими мой дар, моя мадона!» и без нескольких стихов, с нумерацией главок, отсутствующей в беловом автографе) – ИРЛИ, оп. 1, № 4 (тетрадь IV, см. примечания ко II редакции), лл. 1 об. – 11; черновой автограф с тремя отрывками (первоначальный набросок посвящения «Прими мой дар, моя мадона!» и некоторые стихи) – там же, оп. 1, № 11 (тетрадь XI), л. 30.

Данная редакция впервые опубликована с пропусками по тетради IV в «Отеч. записках» (1859, т. 125, № 7, отд. I, стр. 35–47); отрывки – в «Библиогр. записках» (1859, т. 2, № 12, стлб. 379–382); полностью и с послесловием «Я не для ангелов и рая» – в Соч. под ред. Висковатова, т. 3 (1891, стр. 54–74), где дана компиляция текстов III редакции по автографам тетради IV и тетради XXII и в подстрочных примечаниях, в качестве вариантов, отрывки текста II редакции, начала 1830 года (по тетради IV). Окончательный текст III редакции (по тетради XXII) был дан впервые в Полном собрании сочинений М. Ю. Лермонтова, Гос. изд., М.—Л., 1926, стр. 258–263. Посвящение («Прими мой дар, моя мадона!») впервые опубликовано в «Москвитянине» (1855, № 6, стр. 186); послесловие («Я не для ангелов и рая»), с неточностями – в «Отеч. записках» (1859, т. 125, № 7, отд. I, стр. 48); вариант посвящения («Когда последнее мгновенье») – в Соч. под ред. Висковатова, т. 1 (1889, стр. 75).

На обложке тетради XXII – дата рукой Лермонтова: «1831 год».

Посвящение («Прими мой дар, моя мадона!») навеяно, по-видимому, пушкинским стихотворением «Мадона», появившимся в отпечатанном в Москве альманахе «Сиротка» на 1831 год. Это посвящение обращено к В. А. Лопухиной и написано поздней осенью 1831 года, так как первоначальный набросок его стоит в тетради XI на л. 30, непосредственно после стихотворения «Ужасная судьба отца и сына» (на л. 29 об.). На л. 30 об. имеется автобиографическая запись: «2-го декабря: св. Варвары. Вечером возвратясь. Вчера еще я дивился продолжительности моего счастья! – Кто бы подумал, взглянув на нее, что она может быть причиною страданья?». Эта запись подтверждает, что посвящение обращено к Лопухиной.

Стихи посвящения:

Обманы были мне не новы,И яд был на сердце моем

содержат намек на отношения и разрыв с Н. Ф. Ивановой.

Редакция IV

<Демон>

<1831 год>

По голубому небу пролеталОднажды Демон. С злобою немойОн в беспредельность грустный взор кидалИ вспоминанья перед ним толпойТеснились. Это небо, где творецВнимал его хвалам и наконецПроклятьям, эти звезды… всё кругомПрекрасно в блеске вечно-молодом;

Как было в тот святой, великий час,Когда от мрака отделился свет,И, ангел радостный, он в первый разВзглянул на будущность. И сколько лет,И сколько тысяч лет с тех пор прошло!И он уже не тот. Его челоПомеркло… он один, один… один…Враг счастья и порока властелин.

Изгнанник, для чего тоскуешь тыО том, что невозвратно? – но пускай!Не воскресив душевной чистоты,Ты не найдешь потерянный свой рай!Напрасно обращен преступный взорНа небеса: их свет – тебе укор.Будь горд. Старайся мстить, живи, губя.Но что ж? – и зло не радует тебя?

И часто, очень часто людям онЗавидовал. У них надежда естьНа искупленье, на могильный сон.Все их несчастья легче перенестьОдной палящей капли адских мук.И вечность (это слово, этот звук,Который значит всё) им не страшна.Нет! вечность для рабов не создана!

Так мыслил Демон. Медленно крылом,Спускался на землю, рассекалОн воздух. Всё цвело в краю земном.Весенний день краснея догорал.Растения и волны, ветеркомКолеблемы, негреющим лучомКазались зажжены. Туман сыройРевниво подымался над землей.

И только крест пустынный, наконец,Стоящий на горе, едва в далиБлестел. И гаснет! Звездный свой венецНадела ночь. В молчании теклиСветила неба в этот мирный час,Но в их молчаньи есть понятный глас,О будущем пророчествует он.Вот встала и луна. Повсюду сон.

Свети! свети, прекрасная луна!Природа любит шар твой золотой,В его сияньи нежится она,Одетая полупрозрачной мглой.Но человека любишь ты дразнитьНесбыточной мечтой. Как не грустить,Когда на нас ты льешь свой бледный свет,—Ты – памятник всего, чего уж нет!

–