Чужой сон. Повести и рассказы - Олег Погасий

«Мясо больше не ем!». " И рыбу тоже! Чешуёй покроюсь, плавник, как парус, раскроется на спине!» – вскочил и заходил, как неприкаянный, по кухне. «А потом дойдет и до макарон с хлебом, обязательно что-нибудь выскочит. Сдохну от голода» – бил он себя по самым уязвимым точкам. «Ни о чем не думать, ни о чем не думать – надорванным голосом вбивал себе в голову, как заклинание, – сосиска – это сосиска, макароны – это макароны». И тут его надоумило: " Женщину надо, застоялась энергия. Выхода нет. Слить её. Не касался женщины столько времени, с лета, энергию для сублимации накапливал». И он, вспомнив про объявление на столбе у остановки, обратил как-то, прогуливаясь, внимание, – стал спешно одеваться.

«Холодильник – это холодильник» – достал он из коробочки на холодильнике старомодные пыльные очки под цвет йода, протер стекла и надел. Натянул на уши шапочку «Петушок». Застегнул куртку. Всё сделал, чтобы не узнали, чтобы проскочить незамеченным.

Соседка, Баба Катя, выходя с кошелкой из квартиры напротив, увидев Кирилла, бросилась назад, с несвойственной ей проворностью захлопнув дверь. «Боятся – это хорошо. Пусть боятся. Меньше глаза мозолить будут». На улице посветлело. Он пошел наперерез, по газонам.

«Столб – это столб» – подошел он к столбу, обклеенному объявлениями. Отыскал розовое. «Несерьезные знакомства. 24 часа. Таня». И, оглянувшись, оторвал, шелестящую на ветру, последнюю бумажную полоску с номером телефона.

Перед дверью Кирилл снял очки, снял шапку, рассовал по карманам; взлохматил, а затем пригладил волосы – и позвонил.

Ему открыла полная женщина в облегающем белом свитере и

в черной юбке ниже колен. Её длинные фиолетовые волосы, схваченные перламутром заколок над бровями, переливались металликом. Она оценивающим взглядом посмотрела в глаза Кириллу и сказала: " Деньги вперед, или – до свидания». Маленькие уши, за которые были убраны волосы; короткая шея, и выщипанные брови, грубо восстановленные черной краской, сразу вызвали у Кирилла острое чувство неприязни. А сходу выставленное условие – здесь ни при чем. Не его типаж. Он захотел немедленно уйти, и ушел бы другим случаем, но переборол себя, пересилил – «не к невесте же приехал, лирику в сторону; пришел, сделал дело, ушел». " Конечно… не волнуйтесь» – застыл он на пороге, расстегнул молнию куртки и полез во внутренний карман.

«Да вы, проходите, проходите – снисходительно улыбнулась фиолетовая Таня и пухлой рукой мягко остановила за запястье порыв Кирилла – не тут же будем рассчитываться».

Она не вызывала никаких чувств, никаких эмоций. И не понятно с чего должен был шевельнуться чертик желания. Когда Кирилл прошел в комнату, обставленную полированной мебелью семидесятых годов прошлого столетия, ему вдруг вспомнилось, как школьником, готовящимся в вуз, ходил к репетитору по неорганической химии, сорокалетней женщине, с такой вот грудью, обтянутой «водолазкой», такой же большущей, как будто под «водолазку» засунули стул. Но волосы у репетиторши были собраны в кичку или, может быть, висели жидкими колечками кудряшек, таких тонкостей помнить он не мог. А если и были выкрашены, то, конечно же, только хной.

«Включить музыку?» – спросила Таня, когда они сели рядом на кушетку.

«Не знаю, как хочешь» – ответил Кирилл и стал смотреть по сторонам. «Ты чего такой тихий, задумчивый, – как в библиотеке?» – подвинулась она ближе и положила руку Кириллу на коленку. Кирилл напрягся и стряхнул с брючины невидимую соринку. «А я знаю, от тебя жена ушла?» – нежно погладила она Кирилла по коленке и стала пробираться рукой вверх по складке.

«Или ты застукал их? Ну скажи, застукал?» – сдавила она пальцами

бедро Кирилла. «Нет, никого я не застукал» – выдавил из себя Кирилл и отстранился. «Я тебе не нравлюсь?» – с напускной обидой надула она губки. А Кириллу слышалось совсем другое – «Ты что, опять не выучил урок?».

«Ну ладно, как хочешь, мне-то всё равно, время играет на меня» – с этими словами Таня встала, подошла к зеркальному шкафу, открыла дверцу и спряталась за ней. «Сейчас, переоденусь» – стояла она за дверцей на одной ноге. Вместе с зеркалом поехали в сторону стулья, и выплыла половина стола. Кирилл тупо смотрел в одну точку – на лодыжку Тани и облупленные ножки стульев, отраженные в зеркале. «Перед тем, как мыть полы, следует ставить стулья ножками вверх на кушетку, чтобы не портить дорогую мебель» – вот как далеко, далеко уносился в своих мыслях Кирилл. Пахло резкими духами. И еще чем-то неприятным, чужим. Предыдущим клиентом.

«А у меня пупок проколот, хочешь увидеть?» – переодетая в короткий зеленый халатик с двумя большими медными пуговицами, Таня стояла на коленях, вполоборота к Кириллу, на широком ковре, расстеленном по полу, в полуспущенных чулках мучного цвета. Не дождавшись Кирилловой реакции, повернула к нему голову и с требовательной интонацией сказала: " Ну, давай же, раздень меня!».

Кровь прихлынула к голове Кирилла, в висках застучало: " Жаба! Старая жаба, ждущая совокуплений!». Его затрясло от страха и возбуждения: " И опять я за свое, опять чудовища лезут, уйти, уйти как можно скорее отсюда!». Но взял он себя в руки, встал с кушетки и, остановив охватившую его панику, внутренним голосом приказал себе: «Делай – за чем сюда пришел, – и не думай. Таня – это Таня». И извлек из заднего кармана брюк заклеенный пакетик, сквозь тонкую бумагу которого просвечивала лунка презерватива.

Домой ехал в метро. Тело было свинцовым. А в голове гуляли электрические разряды. Затея по сливу накопившейся энергии – провалилась. Слитая энергия восстанавливалась тут же. Переселись в публичный дом – все равно не спасет. Дело совсем не в этом. Не в энергии, а в сигнале, направляющем её не в ту сторону. И брался этот сигнал, как Кирилл рассудил, из мозговой извилины, из одного подпорченного электрона, протона, в котором образовалось темное пятнышко, через которое он и смотрел на весь мир. И как до него добраться, и стереть? Он с завистью наблюдал за мужчиной, сидевшим напротив. Тот, откинув голову на стекло вагона, раскрыв рот, похрапывал. «Мне бы заснуть. Хотя бы на час, на несколько минут. Пока еще держусь, но сколько еще протяну? Сорвет с катушек – и всё, – мрак бесповоротный».

11

Сложившись, ступеньки эскалатора выбросили Кирилла на мраморный пол станции. Подсвеченная снизу прожекторами высилась всё та же неизменная рабоче-крестьянская скульптурная группа. Кирилл нагнулся заправить шнурок ботинка за петельку, и когда заправил и стал разгибаться, – тут же и присел, и выкатил глаза от того что увидел: широкоплечий сталевар с кочергой спрыгнул с постамента и злым взглядом обвел ротонду. Шахтер, держа отбойный молоток на плече, с недовольной гримасой, сучил ногами, отдирая подошвы своих могучих ботинок от плиты. А колхозница, положив колосья на пол, поправляла юбку. Она уже слезла с каменной сцены. У одномоторного самолета, похожего на акулу, закрутился пропеллер, как бешеный волчок. Нос самолета подался вперед, стена натянулась, как остывший кисель, посыпалась штукатурка, повисла в воздухе пыль, – но самолет не взлетел, не вырвался из стены. Мотор стих, – лопасти еще крутанулись, а затем остановились. Качнулись. Замерли. У Кирилла от пропеллера зарябило в глазах.

Он надел очки, и пулей вылетел из павильона метро. «Скорей домой. Никуда больше!». Но не успел пройти шеренгу киосков, как сзади раздался треск и шум. Он невольно обернулся. Скульптурная троица своими мощными телами вынесла остекленный выход, разбив и смяв конструкцию. Они стояли у ограждающих проход в метро перил и крутили головами, кого-то искали. «Меня ищут!» – догадался Кирилл. Так оно и было. Колхозница, увидев Кирилла, и, нечленораздельно вскрикнув, пальцем указала на него. Её товарищи отозвались одобрительным рёвом и все вместе направились к Кириллу. Неотвратимой фалангой. Сталевар. Шахтер. Колхозница. Кирилл быстрым, быстрым шагом пошел прочь. Всё время оборачивался, держал преследователей в поле зрения. Проходя мимо киосков, Сталевар подбросил кочергу и, перехватив её как копье, стал бить острием по стеклам. Стекла хлопали и сыпались. Шахтер и Колхозница загоготали. «Изверги!» – прошептал Кирилл и еще ускорился. И тут Кирилл услышал крик. Знакомый ему крик. Плачь ребенка. Кирилл поднял глаза и увидел, как над ним кружит большая черная птица. Ворон! Его старый знакомый, из леса. Кирилл побежал трусцой. Ворон нырнул следом, перейдя с жалостливых всхлипов на гортанное карканье, похоже он изрыгал ругательства в адрес Кирилла. Кирилл со всего маху налетел на встречного прохожего. Чуть не сбил с ног. Бедняга уронил шляпу. Вообще, люди делали вид, что ничего не происходит, или – они ничего такого из ряда вон выходящего не видят. Они или в действительности ничего не видели, всего этого безобразия, так были сосредоточены на своем, или только делали вид что не видят? Кирилл поднял шляпу и протянул её с извинениями: " Мол, не специально я, вы же видите, что здесь творится?» – описал он рукой полукруг, повернувшись в сторону метро. Прохожий вырвал шляпу из рук Кирилла, сказал ему в лицо какую-то гадость, и удалился. Кирилл еще раз, уже пустому месту, извинился, и побежал. Что-то рассекло воздух и прожужжало у самого уха. Пуля! Это была пуля! Кирилл пригнул голову. Он услышал стрельбу. Двое полицейских, дежуривших у входа в метро, заподозрив неладное, пошли следом. Не увидев реакции на их окрик: «Стоять, всем стоять, будем стрелять!», – один из них, который пониже, открыл стрельбу. Ворон кувыркнулся. Пролетел. Еще раз кувыркнулся и полетел ниже. Его задела пуля. Раскрыв и опустив подбитое крыло, как бы заковылял по воздуху. Пули продолжали жужжать. С дерева упала отбитая ветка. И вот кто-то из этих нЕлюдей заорал, нет – скорее зарычал! Пуля нашла кого-то из этой компании. Больше Кирилл не оборачивался, он несся во всю прыть.