Я люблю тебя - Мария Голованивская

– Если уж так интересно – пожалуйста. Вскрылась наша схема растаможки, мы ведь когда-то начинали как благотворительная организация, прикрывались супчиками, бульонными кубиками, сосисками датскими в банках. И когда перешли на одежду, использовали эту же схему и старые связи.

– Понял. Теперь вылезло. Значит, кого-то вовремя не замазали или на кого-то через вас начался наезд. Ответы на эти вопросы знаешь?

– Думаю над ними.

Мне было приятно, что ты так серьезно говоришь о моих проблемах, по-мужски пытаешься разобраться в дерьме, в которое я влипла. Что-то в этом есть очень правильное, придающее отношениям богатый вкус.

– Ладно, беги, мон амур, а то опоздаешь.

– Сейчас побегу, но мой тебе совет – не суетись и не давай бабки всем подряд. Никогда не паникуй, когда платишь. Найми субподрядчика, заплати ему, пускай он разгребается, причем часть денег проплати после того, как разгребет.

Ты-то будешь одеваться? А то сидишь в халате, как дочь Рокфеллера, будто тебе ни на какую пахоту не надо. Слушай, а почему бы нам не устроить маленькое утреннее шоу, под названием «одевание любимой женщины»?

– О'кей, давай попробуем. Пойди в спальню, открой шкаф и выбери все, что тебе понравится.

Ты выбрал прекрасно, и я оделась при тебе, конечно же, замечая, с каким удовольствием ты смотришь этот спектакль.

И хотя ты тысячу раз вскакивал, по-щенячьи лез ко мне целоваться, ни ты ни я по какой-то негласной договоренности не выбивались из временного графика, мы отдали внешней жизни ее права, показав тем самым друг другу, что мы никуда не спешим и у нас есть то, что называется неуклюжим наречием «впереди».

Вечером я отправилась по лучшим бутикам покупать тебе одежду. Я поехала вечером, потому что весь день, копаясь в сметах и допрашивая сотрудников, мысленно купалась в этом завтраке и скучала по тебе. Я готовилась, как могла, к завтрашним ассенизационным визитам к чиновникам и бандитам, трогая руками мягкий кашемир свитеров и дорогую шерсть пиджаков. Уже к концу рабочего дня я поняла, что купить тебе одежду – это та максимальная радость, которую я могу себе сегодня доставить. Быстренько составила маршрут, обналичила деньги и рванула по магазинам. Каждой продавщице многословно, с жаркой щекоткой под ребрами, рассказывала «какой он», только каждый раз чуть-чуть меняя возраст и род занятий. Для них это был молодой бизнесмен тридцати пяти лет, уверенный в себе, модничающий и страстно влюбленный в меня. Приличное количество денег было успешно потрачено за полтора часа, превратившись в изысканный электрически-синий свитер от Готье, две пары брюк от Хьюго Босс и пиджак от Ферре.

Вечером я вальяжно отрапортовала в трубку.

– Я тут купила кое-какие мелочи для тебя, завтра увидишь.

– Готье – гений, – говоришь ты и крутишься перед зеркалом, как девчонка. – Смотри, какой крутой свитер. Уау!

– А ты откуда знаешь про Готье?

– Да все знают, ты чего!

– Так уж и все!

– Ну, мы знаем, журнальчики, видишь ли, почитываем.

– Что, и мальчишки? Небось, это твоя бывшая девушка тебя натаскала. Молчишь.

– Извини.

– Ну, что у тебя с твоими таможнями?

– Ничего, бесконечные проверки, думаю – на месяц минимум, магазины закрыты на учет, несем дикие убытки.

– А к кому надо – ходила?

Я, конечно же, не буду делиться с тобой подробностями своего визита «к кому надо». Палыч выслушал, как и положено, в гробовом молчании, мотал головой, ругался, говорил: «Лохи», запустили, только когда вляпаетесь, прибегаете, только когда нужно спасать. Не цените дружбы, не умеете тонко общаться.

Потом вдруг смягчился, стал причитать: «Бедные вы наши девчушки, все чего-то носитесь, себя не жалеете». Пространно говорил о жизни и судьбах России, потом вдруг о своем приболевшем сенбернаре. На все на это надо было к месту реагировать, проявлять несусветный интерес и к России и к собаке.

– А ты на даче-то у меня не была?

– Да вы и не звали меня, Андрей Палыч.

– Надо бы съездить, посмотришь как живет честный раб народа.

– Конечно, надо.

– Шашлычки, то да се.

Подсел поближе, ущипнул за пальчик

– Хорошая ты баба, Лариса Степановна, только смурная какая-то.

Полез расспрашивать, что у меня да как, есть ли надежная опора в жизни, спонсор устремлений и начинаний.

Тошнотно, но ничего не поделаешь, нужно держать удар. Быть как пионер «Всегда готов!» или на современный манер в ответ на вопрос: «А что вы делаете сегодня вечером?», кокетливо улыбнувшись, отрапортовать: «Мы сегодня вечером делаем все».

– Позвони через недельку, посмотрим, чем сможем помочь, тогда и про шашлычки поговорим. Мы на субботу-воскресенье едем тут с ребятами на рыбалку, а там дальше видно будет.

Выкрикнула: «Слушаюсь, Андрей Палыч!», выскочила из кабинета вся красная, как рак, но счастливая, что не стал щелкать замком и лезть под юбку. А через неделю поглядим, может, все и утрясется.

– Так ты ходила к кому надо? – не унимаешься ты. – Схема боя у тебя есть?

Ты стоишь уже в новых брюках и пиджаке, как настоящий денди, ужасно молодой и ужасно не похожий на себя самого.

– Схема боя в таких ситуациях выглядит очень просто. Сидеть тихо и ждать, пока подадут сигнал, что пора по кругу нести взятки.

– А от кого сигнал?

Объяснять тебе всю эту нехитрую науку – скучно. Разослать гонцов, собрать связи, понять, на кого ставить.

– Может, поужинаем?

– Хандришь?

– Что ты будешь? Хочешгё, я за минуту приготовлю салат и поджарю куриное филе?

Ты предлагаешь вместе подумать, и меня это раздражает. Ты не сворачиваешь с темы и настаиваешь на доскональном выстраивании схем. Раздражаешься, что я соскальзываю, обижаешься, что вроде бы как не оказываю доверия, не признаю за тобой права.

– Я имею право знать, – говоришь ты с той самой интонацией, которая ничего, кроме протеста, вызвать не может.

Я хорошо знаю привкус этой фразы, я не выношу ее, потому что за ней, кроме самоутверждения, ничего не стоит. Я от этого зверею. Убытки бешеные, снова влезать в долги (только-только выдохнули спокойно), того и гляди – ложиться под Палыча, потому что дело тут не в том, хочет он или нет, у них это ритуал, типа боевого крещения, присяга на лояльность, после этого и денежки свои через фирму прокачать можно, и о других деликатных услугах попросить можно, прикрыть если надо, оформить пару мертвых душ – настоящяя морока, а тут еще этот сопляк лезет со своими правами.

– Слушай, ты чего от меня хочешь? Если ужинать – то давай, а если чего другого – то извини.

Бешеный взгляд из под спадающей на лицо пряди волос. Ярость и искривленный рот.

– Ну, правильно, за сопляка меня держишь.

И дальше полный джентельменский набор. Про «не нужен», про «нашла себе цацку», про вас про всех, которые живут на доморощенных рецептах и затыкают уши, когда пытаешься с ними нормально говорить.

Срываешь с себя одежду, швыряешь на пол. Еще секунду – и хлопнешь дверью. Остановиться невозможно. Схема есть схема, и инерцию ее никаким разумом не перешибешь.

– Ты считаешь, что мне мало всего того винегрета, что у меня есть, ты хочешь добавить?

– А какого, собственно, винегрета?

Я наливаю себе четвертую порцию коньяка и понимаю, что за ней последует пятая и шестая. Ну и плевать.

– Скажи, давай, какого винегрета? Что, не знаешь, на какую полку меня поставить?

– Да при чем здесь ты?

– Ты права, я сам знаю, что ни при чем. Я вообще здесь ни при чем.

Все, приехали. Вот уже и ругаемся, и ужас, что ты сейчас уйдешь и не вернешься, парализует меня и лишает возможности говорить и действовать. Ты засыпаешь меня вопросами, один обиднее другого. Ты пытаешься заставить меня дать какие-то ответы, трясешь за плечи, кричишь, и я понимаю, что я должна сейчас что-то сказать, что на самом деле ты – главное, что у меня сейчас есть, что просто я загнана в угол, и поэтому молчу, что тебе не надо так гневаться, что все хорошо, и будет хорошо, но ничего почему-то не выговаривается, так со мной происходило всегда во время ссор.

– Я ненавижу тебя! – кричишь ты совсем по-детски. – Я никогда больше не приду, слышишь, никогда!

Ты медленно, словно в кино, одеваешься, берешь в руки свой дорогой портфель, оглядываешься, прежде чем открыть дверь, держишь паузу, в которую, я знаю, я должна успеть втиснуть какое-то важное слово, но его нет, я вижу твою спину, захлопывающуюся дверь, слышу твои шаги на лестнице, стремительные, хлопок двери парадного.

Я подсчитала, чтобы добраться до дома – тебе нужно сорок минут. Через час бутылка коньяка была пуста, и я дрожащей рукой набирала твой номер телефона.

Трубку сняла сонная Маринка, и я неспешно выслушав несколько «Алло!», все набирающих благородного негодования, нажала на своем телефоне кнопочку «off». Все. Спина, исчезающая в дверном проеме, – это все.

Мы ехали на трех серых «Волгах» по Рублевскому шоссе. В первой – Палыч, я, водитель, он же по совместительству телохранитель и повар. В другой – брат Палыча – какой-то большой чин из местной администрации маленького приморского городка, его московская многолетняя подруга (фактически вторая семья и двое детей), охранник, так же по совместительству кулинар, и гигантский палычев сенбернар, которого, как многие рассказывали, он очень любил брать на свои оргии.