Искушение государством. Человек и вертикаль власти 300 лет в России и мире - Яков Моисеевич Миркин

16 апреля 1908 г. – нежное, осторожное: «Дорогой папочка! (отцу Мисси!)… Маруся, сохраняя свой обычный цвет лица и свою обычную бодрость – стала несколько потоньше… Побаливает от холодного помещения рука, да выделяются до сих пор кусочки металла на лице и руках, но это безболезненно».

Папочки, папочки, дорогие мамочки! У него тоже был папочка – нотариус в Казани. А у папочки – два сына, оба террористы.

13 октября 1907 г., Мисси: он «живет здесь для меня, а со мной даже видеться не может».

На минутку остановимся. Что дальше? Что? Вместе – души, тела?

19 декабря 1907 г., Мисси: «Родители Б.Н.[85] прислали мне… косоворотки и к ним… юбки».

Родители – святые. Невестке, которая не родит.

27 июля 1913 г., Мисси: «С ним и со всеми его родными… отношения самые хорошие родственные… Но супружеских, конечно, не может быть, хотя бы уже по тому, что мы оба любим в другую сторону».

Б.Н. в 1909 г. скрылся за границу, вернулся, арестован в Иркутске в 1912 г., сослан в Якутию, снова бежал за границу в 1913 г., воевал в Сербии, снова в России в 1917 г., строил Учредительное собрание – и погиб в 1918 г.

21 мая 1919 г., Мисси: «Он был казначеем у учредиловцев. Вёз крупную сумму денег. На него напали колчаковцы и зверски убили, где-то около Омска».

У тех странных сил, которые называют общественными или божьими, нет ни благодарности, ни пощады. Нет справедливости. Истории о том, как обрели друг друга, не будет.

Победоносец

Она родила двух сыновей от матроса с броненосца «Георгий Победоносец» Ивана Степанюка. Большой. Огромный. Пришлите «огромные кучерские перчатки», «огромные валенки». Размер обуви за 45–46 по нынешним меркам. «Победоносец» восстал вместе с «Потемкиным». В 1905 г. приговорен к смертной казни. Заменена каторгой в Нерчинске. С 1909 г. он в ссылке в Баргузине. Там они и встретились.

11 января 1911 г., Мисси: «…О твоем, Папочка, отношении к моему новому семейному положению. Я была глубоко тронута тем, что Папочка один из всех… не упрекнул меня ничем и не причинил лишней боли, а главное, поддержал… в убеждении, что все, что делаешь, нужно делать искренне и без всякой фальши, в чем у меня, к сожалению, много грехов в прошлом… А если мне будет дана радость иметь ребенка, то хочу всем сердцем, чтобы он вступил в жизнь с Твоего благословения».

27 июля 1913 г., Мисси: «Ни за что на свете не согласилась бы стеснить его свободу», «к семейной жизни никакой склонности». Выручает Мисси деньгами. Ходит по тайге в экспедиции с инженерами.

Время длится. 1913 г. – отца больше нет. Мисси с Иваном кружат по Сибири – Курган, Омск, Чита, Томск. Чернорабочий, очень нужны деньги. Наконец революция, амнистия, Москва. Письмо 12 ноября 1918 г., из Орла: «Нет давно ни одного яйца». 17 декабря 1921 г., под Одессой: «Живем… в малюсенькой хатке… Иван Кондратьевич много работает, делает ванны, ведра, болванки, шьет меховые шапки всех фасонов, за что получает то хлебец, то кусочек сала…, то картофель и проч. Я стираю, шью (и крою уже сама). Из рванья переделываю…». Крестьянская семья.

Снова время. 1930-е. Ленинград, на Украине – голод. Политкаторжане в почете. Она на пенсии, в блузках с белым воротничком. Уже не Мисси, осенняя, рядом – книги, библиотекарь. Великих деяний не случилось.

18 февраля 1942 г., Мисси: «Что готовит судьба? Если не долго осталось жить, призываю на головки Маши и Тани всяческое благополучие. Не знаю, не сделаю ли чего плохого, за что мучила бы совесть… Увлечению "Разумом" очень сочувствую. Вот его мне в жизни не хватило и из-за этого не сумела сберечь близких. Степа очень слаб. Будьте живы. Тетя Маруся».

7 декабря 1943 г., домоуправление. «Сообщаю Вам, что Мария Аркадьевна умерла весной 1942 года. Степа также умер (младший сын. —Я.М.). От Ильи (старший сын. —Я.М.) были письма в 1942 году, он находится где-то в Иркутске. Из стариков здесь почти что никого не осталось».

На конверте стихи:

Покуда живы мы, балтийцы,

И гнев у нас кипит в сердцах,

Мы не дадим врагу пробиться,

Мы не отступим ни на шаг.

Клянёмся мы, что выход в море

Мы защитим стальной стеной,

Чтоб пели ветры на просторе

О славе Балтики родной!

Дальше – только бумаги. Конверты, фотографии, записки. Стареющие книги, как отпечатки людей.

Мисюсь, где ты? С твоей жизнью, с ее изгибами, со всеми ее странными дикостями и великими идеями? C тем, как ты весело смеялась? Где ты?

Можно испуганно смотреть, как исчезают дни. Нет ответа.

Торжествовать. Ахматова

«Меня не печатали 25 лет. (С 25 до 40 и с 46 по 56)»[86].

Хотя в начале 1946 г. ее хотели все. Готовился к изданию толстый том ее стихов (потом тираж сожжен, еще две книги пошли под нож). Для нее триумфально открылись все журналы.

Вот что она писала: «В этом самом 46 г., по-видимому, должно было состояться мое полное усыновление. Мои выступления… просто вымогали. Мне уже показывали планы издания моих сборников на разных языках, мне даже выдали (почти бесплатно) посылку с носильными вещами и кусками материй, чтобы я была чем-то прикрытой».[87]

Это закончилось бесповоротно. С шумом. Был август 1946 г., и орган пылающий, то бишь Оргбюро ЦК ВКП(б), издал рескрипт, что ее стихи наносят вред. Они не могут быть терпимы.[88]

Как там сказано? «Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии».

Типичной. Чуждой. Пустой. И безыдейной.

И еще, почти изысканно: «дух пессимизма и упадочничества», «вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства», «искусства для искусства».

Жданов приехал в Ленинград громить ее: «Не то монахиня, не то блудница, а вернее, блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой».[89]

Сказал низость: «До убожества ограничен диапазон ее поэзии – поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной. Основное у нее – это любовно-эротические мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности».[90]

И теоретически обобщил: «Анна Ахматова является одним из представителей… безыдейного реакционного литературного болота».[91]

Есть у пропагандистов общая черта. Когда-нибудь они будут прокляты. Прошлые, нынешние и будущие.

«…Такой мой быт, состоящий, главным образом, из голода и холода, был еще украшен тем обстоятельством, что сына, уже побывавшего в вечной мерзлоте Норильска и имеющего медаль “За взятие Берлина”, начали